СССР и США: от интервенции к перспективам

8 ноября 1932 года был избран новый президент — Франклин Делано Рузвельт. Голод, безработица, полный обвал финансовой системы и предпринимательства — всё это делало главной задачей новой администрации наведение порядка в стране. Об этом Рузвельт говорил в своей инаугарационной речи 4 марта 1933 года. Приоритеты в ней были расставлены точно — сначала восстановление экономики, затем внешняя торговля. «В практической политике, — заявил президент, — я предпочитаю ставить первостепенные вещи на первое место» Это касалось и внешней политики. Как отмечал новый глава Государственного департамента Корделл Халл, к моменту его прихода на этот пост 4 марта 1933 года Гитлер выиграл выборы в Германии, Япония завершала завоевание Маньчжурии, в Латинской Америке шла война между Боливией и Парагваем и начиналась между Колумбией и Перу.

Во время предвыборной кампании Рузвельт предпочитал уклоняться от ответов на вопросы о перспективах советско-американских отношений. Он вынужден был считаться с весьма активными противниками их улучшения, в число которых, кстати, входила и русская эмиграция. Но уже в первые месяцы после своей победы новый президент проявил интерес к установлению дипломатических отношений с Советским Союзом. В Государственный департамент начали поступать петиции в пользу установления отношений с СССР. Вскоре последовали и петиции против. Халл вспоминал, что теми и другими был забит отдельный ящик в его письменном столе.

Советский Союз не был популярен во влиятельных кругах Америки, и особенно среди консерваторов, которые опасались ввоза идей революции. Значительную поддержку установлению дипотношений оказывал бизнес. Предприниматели надеялись на открытие советского рынка для американских товаров. Эта заинтересованность на фоне экономического кризиса была более чем естественной. Все больше количество американских фирм выступало за установление нормальных отношений, видя в Советском Союзе надежного партнера. Рузвельт был настроен действовать активно как во внутренней, так и во внешней политике, и его уверенность в себе нравилась поначалу далеко не всем. Президент вынужден был считаться и с настроениями профессиональных дипломатов своей страны, которые поначалу не испытывали к нему доверия. Он их тоже недолюбливал.

Рузвельт всегда уделял особое внимание настроению общественности. Администрация должна была учитывать и то, как поведут себя их представители. «Ни один президент или государственный секретарь, который хочет играть позитивную роль в международных делах, — отмечал Халл, — не сумел избежать без шрамов битв в конгрессе». Рузвельт начал подготовку к битве. Поначалу сенатор Клод Свенсон организовал дискуссию по вопросу признания СССР в Комитете по международным отношениям, к апрелю 1933 года была подготовлена соответствующая петиция, которую подписало 673 тыс. избирателей из Массачусетса, обзор проблемы подписали 329 выдающихся американцев, отдел Дальнего Востока Государственного департамента подготовил меморандум в благоприятном для установления дипломатических отношений смысле, ведущие издания опубликовали статьи на эту тему.

В начале октября 1933 года администрация провела мониторинг настроения американского общества — около 63% респондентов выступали за признание СССР, и только 26,9% были настроены против. В известной степени почва была подготовлена. Все началось с того, что 16 мая 1933 года Рузвельт обратился с письмом о военном и экономическом разоружении к главам 54 государств, включая и М. И. Калинина — Председателя Исполнительного Комитета ЦИК СССР. За этим последовали контакты между Халлом и Литвиновым на Международной экономической конференции в Лондоне.

Она началась 12 июня 1933 года и должна была решать вопросы восстановления международного валютного стандарта, роста мировых цен, ввести запрет на ограничения обмена валюты, обеспечить большую свободу международной торговли. К моменту её начала было ясно, что конференции по разоружению в Женеве (в феврале — июле 1932 и феврале — марте 1933 гг.) завершилась провалом. Неудачно проходили и эти переговоры. Вообще, это было время неудач и потрясений. В январе 1933 года в Германии к власти пришел Гитлер, в марте — Япония вышла из состава Лиги Наций, в апреле США временно остановили действие «золотого стандарта», в июне — Германия прекратила выплаты по своим иностранным долгам. По словам Халла, на конференциях были произнесены «сотни тысяч слов», но практически не было конструктивных действий: «Мы двигались по порочному кругу».

На этом фоне хорошо выглядела перспектива улучшения отношений с СССР. 14 июня 1933 г. Литвинов выступил с заявлением о готовности Москвы сделать заказы на 1 млрд долларов на условии предоставления долгосрочных кредитов и нормальных условий для советского экспорта. Открывались возможности, которые не хотел упускать американский бизнес. С другой стороны, отношение советского правительства к финансовым обязательствам его предшественников было неприятно американской стороне. 21 сентября 1933 г. Халл подал Рузвельту меморандум, в котором отмечал, что Москва хочет получить только две вещи — займы и признание. Несмотря на это, государственный секретарь выступал за признание, и президент согласился с ним.

10 октября 1933 года Рузвельт обратился к М. И. Калинину лично:

«С самого начала моей администрации я считал желательным сделать попытку покончить с теперешними ненормальными отношениями между 125-миллионным населением Соединенных Штатов и 160-миллионным населением России. Достойно большого сожаления, что эти два великих народа, между которыми существовала свыше столетия выгодная для обеих сторон счастливая традиция дружбы, находятся теперь без практического метода прямого сношения друг с другом».

Президент был готов принять «любых представителей» для преодоления столь ненормального положения.

Ответ Калинина последовал через неделю. Он был выдержан в таком же комплиментарном тоне, «всесоюзный староста» предложил в качестве представителя Москвы народного комиссара иностранных дел. 7 ноября 1933 года в Нью-Йорк на пароходе «Беренгария» линии Гамбург — Америка прибыл Литвинов. В тот же день он приехал поездом в Вашингтон. Наркома встречали весьма благоприятно. Еще находясь в Нью-Йорке, Литвинов сделал заявление представителям прессы.

«Отныне ненормальность положения, существующая в течение 16 лет, признана обеими сторонами, которые стали на путь практического устранения этого положения. Мы все знаем, что это положение не приносило пользы ни той, ни другой стороне, и чем скорее оно отойдет в область прошлого, тем лучше для всех».

Сразу же по приезде в американскую столицу Литвинов был принят президентом. 7 ноября в в сопровождении главы Государственного департамента Корделла Халла он проследовал в Синий зал Белого Дома, где состоялась первая беседа.

Начало визита совпало с традиционным уже советским праздником — днем Великой Октябрьской революции. 6 ноября, в Москве с докладом о положении страны выступал глава советского правительства. В. М. Молотов заявил о желании страны следовать путем мира, но при этом отметил:

«Но осуществление мирной политики советской власти зависит не только от нас. Опасность военных нападений именно теперь стала особенно актуальной, и мы должны обращать особое внимание на намерения и планы империалистов, опасные для дела мира. В этой связи вполне понятно, что положение на Дальнем Востоке и вопросы взаимоотношений с Японией были и остаются вопросами, привлекающими исключительное внимание трудящихся нашей страны».

Контекст миссии Литвинова был очевиден. В то же самое время он был очевиден и для Японии.

Американский посол Джозеф Грю сообщал об участившихся в этой стране антиамериканских демонстрациях. Японское общество в это время все больше отходило от популярных ранее идей вестернизации страны в пользу возвращения к истокам, к Азии, что, в частности, объясняло и необходимость агрессии на континент с островов. Эта тенденция становилась все более и более очевидной. Советская сторона надеялась на то, что Вашингтон окажет сдерживающее влияние на Токио, американская — на расширение, во всяком случае, заметное, экономического сотрудничества. Следует отметить, что советские расчеты были недалеки от истины. Действия японцев вызывали 1933 году подозрение Рузвельта, а в июле 1933 года он получил сообщение об их возможном нападении на Советский Союз. Японские государственные деятели с большим опасением смотрели на сближение Москвы и Вашингтона. Один из сотрудников японского МИДа Сабуро Курусу [1] в беседе с американским консулом Эдвином Невиллом заявил, что в Японии более всего не хотели бы, чтобы русские или китайцы думали, что США поддержат их в спорах с его страной. В Вашингтон приходили тревожные прогнозы и относительно перспектив развития Германии. Немецкая и японская опасность миру явно увеличивалась. Рузвельт понимал, что и Москва не может быть не обеспокоена этим.

Между тем Литвинов вел с президентом и своим американским коллегой весьма интенсивные переговоры. Халл сразу же обратил внимание на то, что не стоит переоценивать публикации о дружбе России и Америки в газетах. Госсекретаря интересовали следующие вопросы: свобода отправления религиозного культа гражданами США, их правовое положение в СССР, проблема денежных претензий сторон и пропаганда Коминтерна. При беседе с представителем Сталина об источниках военной опасности Рузвельт назвал в качестве таковых Германию и Японию. «Он подчеркнул, — докладывал в Москву Литвинов, — что мы находимся между этими опасностями, но что вместе с Америкой мы могли бы, может быть, эти опасности предотвратить.» Все это не означало согласия сторон — несмотря на официальные заявления о том, что все идет хорошо, переговоры, по мнению наркома, протекали «туго», президент явно оказался под влиянием противников советско-американского сближения. Тем не менее положительный результат был достигнут, и относительно быстро.

16 ноября 1933 года произошел обмен нотами об установлении дипломатических отношений между двумя странами. Президент и наркоминдел обменялись любезными письмами, в которых высказали свою уверенность в том, что этот акт послужит всеобщему миру и пользе двух стран. В тот же день последовал обмен нотами по принципиально важным для американской стороны вопросам. Советский Союз обязался не поддерживать антиправительственную пропаганду на территории США, американские граждане на советской территории получали права в отправлении религиозных культов на основе положений Советской Конституции, то же самое касалось и их правовой защиты.

Весьма тяжелой проблемой были взаимные имущественные претензии. Государственный департамент считал, что Советский Союз, с учетом обязательств императорского и займов Временного правительств должен США 636 177 226 долларов. В результате переговоров было принято непростое для двух сторон решение — продолжить переговоры далее, учитывая, что сумма долга будет сокращена. Она должна быть не менее 75 и не более 150 млн долларов. Со своей стороны, 16 ноября СССР отказался от претензий за американскую интервенцию 1918−1921 гг., причем сам термин «интервенция» в ноте Литвинова был заменен на «Сибирскую экспедицию». Халл настаивал, что американские войска были посланы в Сибирь не для того, чтобы отторгнуть её от России, а для того, чтобы не допустить её аннексии японцами, которые имели там гораздо большие силы. Большинство американцев, включая консерваторов, поддержало установление дипломатических отношений между двумя странами. Забегая вперед, следует отметить, что переговоры по долгам далее зашли в тупик.

17 ноября на встрече Литвинова и Рузвельта вновь состоялся разговор по проблемам внешней политики. Президент вновь вернулся к своему тезису о том, что угроза войны исходит от Германии и Японии, и в противодействии им могут объединиться Москва и Вашингтон.

«Воевать Америка не будет, — отметил Литвинов, — ибо ни один американец не пойдет на это, но моральную и дипломатическую поддержку Рузвельт готов оказывать нам на 100%».

В целом впечатления наркома были самые положительные — по его мнению, в случае отсутствия инцидентов с американцами и урегулирования вопроса о долгах возможно было установление дружественных советско-американских отношений. Первым советским послом в США был назначен А. А. Трояновский. При вручении верительных грамот президенту 8 января 1934 года он высказал свое убеждение, что

«…новая эра нормальных и дружественных взаимоотношений между нашими странами будет существенным образом содействовать развитию широчайшего сотрудничества между нами в самых различных областях человеческой деятельности, прежде всего в области сохранения международного мира».

Первым послом в Москве был назначен Уильям Буллит. Это был человек, пользовавшийся особым доверием президента. Он прибыл на место 11 декабря 1933 г., но пробыл здесь поначалу всего десять дней. Было принято решение о строительстве американского посольства. Место резиденции было выбрано Буллитом, оно было предоставлено на правах аренды на 99 лет при выплате 2 тыс. долларов США ежегодно. Встреча американского посольства была теплой, и власти демонстрировали готовность к диалогу. Настроения в Москве были бодрыми, и ожидания от достигнутого восстановления дипотношений достаточно велики. 20 декабря 1933 года Буллит был принят Сталиным. Тот предложил обсудить возможность покупки в США 250 тысяч тонн рельсов для «восточной России». Он сказал, что рельсы нужны для войны, которую мы все равно выиграем, но с ними сделаем это быстрее. На вопрос о месте доставки рельсов был дан ясный ответ — Владивосток. Американский посол заверил, что рельсы имеются, но сделку надо будет провести через новый банк для советско-американской торговли.

«Буллит сообщил, — вспоминал Халл, что японская атака на Советы рассматривалась как дело решенное всеми членами правительства коммунистической партии. Литвинов сказал ему, что Россия не боится внезапного вторжения Германии, но если возможная война с Японией затянется на два года, Германия, действуя по соглашению с Японией, нападет».

В начале января руководитель Амторга П. А. Богданов сделал предложение воспользоваться установлением дипломатических отношений и резко повысить объем закупок в США, в том числе и для того, чтобы ослабить торговые позиции Японии на Тихоокеанском побережье. Первоначально планировалось довести сумму заказов до 100 млн долларов, а упор в закупках сделать на хлопок, продукцию скотоводства, текстильную, металлообрабатывающей промышленности, прокат, локомотивы, электрооборудование и т. п. Первый советско-американский «медовый месяц» продлился недолго. В своих прогнозах относительно выгод от установления дипломатических отношений ошиблась и советская, и американская дипломатия. Советская сторона сделала предложение заключить обширный Тихоокеанский пакт о ненападении, но уже с самого начала было ясно, что Вашингтон не будет активен в этом вопросе. В середине 1934 года Советский Союз поднял вопрос о желательности американской поддержки Восточного регионального пакта, но особого успеха эта идея не имела.

Что касается торговли, то уже в марте 1934 Буллит признал, что после нового закона, принятого конгрессом, кредита для СССР не будет, а так как за наличные он покупать не будет «…то речь идет о полном прекращении советско-американской торговли». Речь шла о принятом в марте и вступившим в действие в апреле 1934 году акте Джонсона, по которому вводился запрет предоставлять кредит правительствам государств, объявившим дефолт, или не погасившим предыдущие долги перед США. В конце концов Рузвельт избрал пассивную политику на Дальнем Востоке, предпочитая не вмешиваться в действия Японии. Государственный департамент в 1933 году пришел к выводу о том, что «США не потеряют много в случае японо-китайской войны».Вашингтон в 1935, 1936, 1937 и 1939 годах четырежды принимал акт о нейтралитете.

Уже с января 1935 года советско-американские отношения начали ухудшаться. Предложение Москвы в 1935 г. предоставить заём в 200 млн долларов для обслуживания долга было отвергнуто Вашингтоном на основании акта Джонсона. Советско-американская торговля не прекратилась, но перелом в торговых отношениях между двумя странами так и не наступил. Импорт из США в СССР с 1933 года по 1936 вырос с 57 783 до 166 321 тыс. руб. (в 1930 он составил 921 436 тыс. руб). Рельсы в СССР из Америки не поставлялись, а поставки «средств железнодорожного транспорта» были чрезвычайно низки — 1932 и 1933 гг. их не было, в 1934 г. их стоимость составила 17 тыс., в 1935 — 230, в 1936 — 53 тыс. руб.

Буллит большую часть времени проводил вне Москвы, а в 1936 году был переведен во Францию. В 1936 году был назначен новый посол — Джозеф Дэвис. Это был друг, сосед и однопартиец Рузвельта. Марджери Дэвис пожертвовала значительную сумму на его избирательную кампанию. Поскольку временно были уже заняты вакансии в Париже, Лондоне и Берлине, Дэвис получил назначение в Москву. Он неплохо относился к СССР и вычистил его противников из состава посольства, включая Джозефа Кеннана. Пребывание нового посла в Москве также было непродолжительным. В 1938 году Дэвис был переведен в Брюссель. До августа 1939 американского посла в СССР не было. Советско-американские контакты 1930-х годов трудно назвать интенсивными, а отношения — доверительными и продуктивными. Тем не менее установление дипотношений с США было все же положительным фактором, расширявшим сферу международного сотрудничества СССР.

[1] В 1939—1940 гг. посол в Германии, 27 сентября 1940 г. подписал Тройственный пакт с Германией и Италией. Курусу был женат на американке и считался сторонником соглашения с Америкой. В 1941 году был назначен послом Японии в США.