Лицом к лицу души не увидать: портрет под микроскопом авангарда

Странные случаются вещи. Вот смотришь порой на чисто абстрактную картину, а в душе звучит музыка, задумываешься о чем-то вечном, а потом, идя по улице, видишь красоту в каком-нибудь облупленном куске стены или луже на тротуаре — хоть в раму вставляй. А бывает, что из каждой рамы на тебя смотрит вроде бы человеческое лицо, а в сердце редко-редко что-то отзовется. Хотя все вроде узнаваемо — вот два глаза, нос, рот. И этот рот даже что-то отчаянно кричит или скалится в ухмылке. А отклика нет. Словно бы перед тобой древесный корень в форме человека. Даже хуже, потому что корень заставляет работать воображение, там еще надо потрудиться душой, чтобы лицо увидеть, а тут тебе уже все сказали, а ты и не веришь. Человек? Правда, что ли?

Самое странное, что речь вовсе не о каком-нибудь лощеном парадном портрете, а о чем-то, принадлежащем авангарду и андеграунду. Ведь вроде бы отходить от «распроклятого реализма» стоит, чтобы заглянуть глубже под кожу ближнего или за декорации реальности. Какие там рычаги и веревочки двигают «Гудвином, великим и ужасным» и что за ручонки или лапищи за них дергают и тянут. Но почему-то порой не срабатывает, и работы, на которые явно потрачен огромный труд в мастерской, говорят о тайне человеческой личности меньше, чем хорошая, даже не слишком изысканная фотография. Чего-то не хватило или что-то оказалось в переизбытке? Поди пойми…

Так совпало, что в арт-центре «Борей» случились сразу две выставки работ портретного жанра, после которых уходишь с меньшим пониманием человеческой природы, чем пришел. Хотя, может быть, так и было задумано?

Выставка Елизаветы Бенк«Кто этот спящий?» скромна как по размерам, так и по изобразительным средствам. Большинство графических работ похожи на коллажи-иллюстрации — примерно такие печатались в журнале «Юность» в 90-е. Всего три-четыре краски, но тон задают черный, белый и красный. Черный и Белый вигвамы, Красная комната из знаменитого сериала «Твин Пикс». Настоящий красный занавес помещен в центре зала — можно легко представить себя в таинственном и зловещем мире духов. И сделать селфи.

Все лица на рисунках принадлежат персонажам сериала, текучая сложнопереплетенная среда, в которую они помещены, соткана из символов, которыми насыщено это культовое произведение. Ястреб, Карлик, Женщина с поленом… Совы, Кольцо духов, вигвамы, ловцы снов, индейские и восточные знаки. Даже советские мультики, и те идут в ход — ну да, они ведь тоже культовые. Это похоже на увлекательную игру-угадайку, но если у автора (даже авторов, на выставке есть несколько работ еще одой художницы, Маши Кураж, на ту же тему) была некая сверхзадача, то сложно понять, достигнута ли цель. Похоже на то, что работы все-таки не вышли за пределы так называемого «фанарта», любительского творчества «по мотивам». Ощущение наваждения, мистической тайны и детективной интриги присутствует, однако, лица помещенные в центр хаоса, вряд ли много скажут тем, что не смотрел сериал, и вызовут желание продолжить знакомство. Возможно, чувство недоумения и есть единственный заложенный в эту арт-акцию результат? Тогда она удалась.

Выставка Игоря Плотникова«Потоп неэффективен» заняла основное пространство «Борея». Название ее напоминает усталый вздох некоего демиурга — раз не удалось изничтожить людишек и прочую живность — то живите, что уж с вами поделаешь. Чувство рассеянного оптимизма, смешанного с мизантропией в равной пропорции, не оставляет при знакомстве со всеми работами. Третьим ингредиентом является легкая головная боль. Картины и арт-объекты созданы в неповторимой манере автора, они словно бы выложены из спагетти. Когда смотришь на них, ощущаешь явственную щекотку и гудение под черепной коробкой. Перегруженность информацией — по сути мусорной, шумом — при достаточной условности изображаемых черт и отсутствии объема создает странное ощущение. Словно бы тебя посадили за стол, но позволили набить желудок даже не теми самыми спагетти, а шерстяными нитками, пропитанными маслом и кетчупом. Вроде бы наелся, но в то же время что-то не то…

Не хватает того, что питает душу, — сопереживания автора своим персонажам. При этом не скажешь, что в изображенные лица не хочется вглядываться — до тех пор, пока не разболится голова, то есть несколько секунд — или что они лишены индивидуальности. В некоторых можно даже предположить интересных собеседников или разглядеть скрытую угрозу. Но эти лица остаются при этом препаратами на предметном стекле огромного микроскопа. Это стекло прозрачное, но холодное и бронированное, оно не пропускает живого тепла. Человеческие лица выглядят экспонатами коллекции эстета-естествоиспытателя в той же степени, как расписанные бычьи черепа и костяные бумеранги.

Огромная картина, по которой названа выставка, словно составлена из журнальных вырезок. Люди и животные подразумеваются как бы сошедшими с Ноева ковчега, пережив тот самый неэффективный потоп. Только их мало что объединяет друг с другом и со зрителем, а животные выглядят на редкость несимпатичными, изображенными без малейшей любви. Теплые тона картины и обилие жизни на ней входят в преднамеренный диссонанс с разлитым в ее пространстве равнодушием. Все живые существа на свете, разумные и нет, по ощущению художника, живут непонятно зачем.

Если в гротескных арт-объектах («Блогосфера», «Бесы рвутся на свободу») неприязненное отношение к персонажам вполне объяснимо, то портреты, не являющиеся шаржами, но заставляющие отвести взгляд почти сразу же, удивляют. Автопортрет и парный ему женский портрет, выполненные на стиральных досках, вообще действуют, словно инфразвуковой отпугиватель, создавая совершенно невыносимый уровень визуального шума. Можно расшифровать это и как стремление автора остаться в одиночестве, так и чувство, которое вызывают у него другие люди. А может быть, и как воплощенное страдание от всеобщей атомизации, распада связей, одиночества в толпе. Страдание, которое автор не чает излечить и новым потопом.

Все же, как представляется, жанр портрета от соединения с авангардным экспериментом скорее страдает, чем выигрывает. Редкие и действительно сильные мастера способны лишить человеческое лицо естественных красок, исказить его форму, поместить среди причудливого хаоса, но при этом не только сохранить в нем неповторимую жизнь, но и раскрыть в чем-то глубже, чем это бы сделал классик. Остальные способны лишь выразить свое отношение к человеку, но не самого человека.