Юбилей реформ и открытости как пролог социалистического возрождения

На завершившейся в Москве большой пресс-конференции президенту В.В. Путину поступил вопрос от китайского агентства «Синьхуа». Корреспондент из Поднебесной поинтересовался его мнением о состоянии двусторонних российско-китайских отношений. А также спросил об отношении к достижениям Китая в 40-летний период политики реформ и открытости, итоги которой 18 декабря были подведены в Пекине в формате торжественного собрания с докладом партийно-государственного лидера страны Си Цзиньпина.

Развернутого ответа российский лидер не дал; ограничился констатацией роста товарооборота, почти достигшего годового объема в 100 млрд долларов, прочным взаимным доверием сторон, в рамках которого успешно решаются любые возникающие между нами проблемы, взаимодействием в вопросах безопасности и в целом на международной арене, которое уже стало фактором глобальной стабильности.

Что касается произошедших в Китае позитивных перемен, то они ожидаемо получили от Путина высокую оценку, которая, однако, прозвучала диссонансом по отношению к перспективам реставрации социализма в России, который глава государства охарактеризовал как «превышение расходов над доходами». Получились «ножницы»: если социализм плох и в силу специфики своего происхождения или, как говорят ученые, генезиса экономически неэффективен, то почему он работает в Китае, где у власти по-прежнему находится Компартия, столкнувшаяся в свое время практически со всеми теми вызовами, которые стояли перед КПСС. Но, в отличие от нее, отыскавшая на них достойные ответы, обратив их в инструмент не коллапса, а количественного и качественного роста.

И если с этих позиций подойти к оценке социализма, то становится очевидным, что дело не в нём самом, а в исполнителях. В тех, от кого зависела реализация заложенного в социализме потенциала — в СССР и в КНР. Согласимся ведь: если самоедство, то есть проедание заработанного, есть «органическая» черта социализма, то остается непонятным источник не только признаваемых российским президентом успехов Китая, но и успехов самого СССР, оказавшегося способным, пройдя за десять лет (1931−1941 годы) путь, равный столетиям, победить в жесточайшей войне.

А потом, невзирая ни на что, за считанные годы восстановить народное хозяйство, обеспечить безопасность, совершив прорыв в ядерных и космических технологиях и создать неизвестный до этого за пределами Запада феномен технологического общества. И добиться многого еще чего, невозможного в случае «изначальной» поврежденности социализма и финансовой «убыточности» выстроенного на нём социально-экономического уклада.

Поскольку исторические судьбы России и Китая в XX веке не просто переплелись, но и скорректировали в обеих странах цивилизационный проектный код, который уже никогда не станет прежним, дореволюционным, постольку закономерен вопрос о магистрали развития человечества, проложенной с помощью идей коммунизма и практики социалистического строительства.

Поэтому попытаемся сначала в самых общих чертах эту магистраль обрисовать. А затем, на примере упомянутого празднования 40-летия реформ и открытости в КНР и оценок, данных этому событию Си Цзиньпином, обратимся к некоторым ее деталям. И покажем, что жизнеспособность китайской модели социализма лишь во вторую очередь обусловлена тем, что она китайская, и в первую — что она социалистическая.

Итак, в своем развитии марксизм прошел три основных этапа, каждый из которых отвечал на вызовы конкретных эпох и трансформировал учение К. Маркса и Ф. Энгельса сначала в марксизм-ленинизм, а затем — в марксизм-ленинизм-маоизм.

Первоначальный марксизм отражал реальность эпохи домонополистического, конкурентного капитализма; но уже по мере его продвижения от Маркса к Энгельсу, пережившему Маркса на 12 долгих лет, с 1883 по 1895 годы, за которые много воды утекло, капитализм стал переходить в монополистическую стадию империализма. У В.И. Ленина, чтобы не быть голословным, хронология монополизации капитализма расписана так:

«Итак, вот основные итоги истории монополий: 1) 1860 и 1870 годы — высшая, предельная степень развития свободной конкуренции. Монополии лишь едва заметные зародыши. 2) После кризиса 1873 г. широкая полоса развития картелей, но они еще исключение. Они еще не прочны. Они еще преходящее явление. 3) Подъем конца XIX века и кризис 1900—1903 гг.: картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни.

Капитализм превратился в империализм. Картели договариваются об условиях продажи, сроках платежа и пр. Они делят между собой области сбыта. Они определяют количество производимых продуктов. Они устанавливают цены. Они распределяют между отдельными предприятиями прибыли и т. д.» (Полн. собр. соч. Т. 27. С. 317).

И уже в 1882 году, то есть еще при жизни Маркса, в письме К. Каутскому Энгельс признавал, что в колониальных державах Запада, особенно в Англии, существует классовое сотрудничество в грабеже колоний, снижающее интенсивность эксплуатации буржуазией собственных наемных рабочих. То есть внутренняя, классовая эксплуатация постепенно подменяется внешней, колониальной. Классический марксизм «сломался», оставшись в доимпериалистической эпохе, именно на этом.

Отсюда — всего лишь шаг до оппортунизма, идеи классового мира с буржуазией, отражением которой служат западные двухпартийные системы так называемого «либерально-социалистического» консенсуса, в которых бывшие марксистские партии с подачи Энгельса, а затем и Каутского с его теорией «ультраимпериализма», превращаются в левые фланги. И берут на себя, по Марксу, роль левой, социал-демократической руки, с помощью которой буржуазная голова жонглирует властью, перебрасываясь ею с правой, либеральной рукой. Оппортунизм — это марксизм доимпериалистической эпохи, согласившийся на классовый мир, и после этого стало понятно, что на Западе он больше перспектив не имеет.

Наступил второй этап развития марксизма — ленинский. И.В. Сталин в 1924 году определяет ленинизм как «марксизм эпохи империализма и пролетарских революций», а сам В.И. Ленин начиная с 1920 года разворачивает вектор марксизма на Восток, соединяя его с национально-освободительной борьбой угнетенных, по сути, колониальных народов, эксплуатируемых империализмом. Разрывая с западными партиями доимпериалистического марксизма, русские большевики несут коммунизм в массы тех, кого эти «рабочие» партии грабят и угнетают рука об руку с буржуазными. Новый центр мирового марксизма создается в Москве и существует параллельно с его западным, оппортунистическим центром.

Однако с 1921 года, с создания КПК, появляется зачаток еще одного центра. Тоже антизападный, он со временем, по мере деградации КПСС и ее разворота в постсталинские времена в сторону оппортунизма и троцкизма, вопреки Ленину, от Востока на Запад, на который брошен вожделеющий взгляд поздней советской номенклатуры, начинает приобретать еще и антисоветский характер.

Наступает третий этап развития марксизма-ленинизма. Ленинско-сталинский вектор на Восток, в условиях оппортунистического разворота хрущевско-брежневской КПСС на Запад и ее прямого вырождения при Ю.В. Андропове в деидеологизированную, зараженную ложно понимаемым «прагматизмом» секту, выводит в авангард мирового коммунистического движения именно Китай.

Новым центром становится Пекин, а Москва, как оппортунистический эпигон ведомых Энгельсом западных марксистов доимпериалистической эпохи, присоединяется к западному центру, который раньше противостоял советскому. И в итоге утрачивает не только лидерство, но и первородство, деградируя до уровня и статуса периферии западного проекта.

Самое большое заблуждение в разговоре о нынешнем третьем, китайском этапе развития марксизма, — это отождествлять идеологический конструкт концепции «марксизма с китайской спецификой», который Мао Цзэдун вместе с восточным вектором унаследовал у позднего Ленина, с конкретной политикой реформ и открытости, которые связываются с именем Дэн Сяопина. Они соотносятся как теория и практика, как общее и единичное (частное) потому, что «китайская специфика» при ближайшем рассмотрении и принятии ленинского вектора на Восток становится спецификой национальной, своей у каждого.

Русским национальным явлением, по Н.А. Бердяеву, является и русский коммунизм, то есть ленинизм. Как и ленинизм, развивший марксизм из теории в практику, но тысячами нитей с ним связанный, маоизм тесно связан и с марксизмом, и с ленинизмом и представляет собой «марксизм эпохи ультраимпериализма и национально-освободительных революций, соединенных с пролетарскими».

Три звена, три этапа в развитии марксизма — доимпериалистический, империалистический и ультраимпериалистический — соединены единой логикой. Ошибаются не эти три ипостаси марксистско-ленинского учения. Ошибаются те, кто отворачивает от этой магистрали на каждом новом витке ее развития. Западные оппортунисты, не понявшие Ленина с его концепцией империализма. За ними — советские неооппортунисты, которых Мао переиграл на ленинском же поле. И которые, не поняв сути «ультраимпериализма», боролись с ветряными мельницами, догоняя ушедший поезд. Потому и проиграли — именно они, а не марксизм.

Исходя из этого и завершая комментарий точки зрения на социализм, высказанной в ходе прошедшей большой пресс-конференции В.В. Путина, отметим, что «чистый» возврат в советскую эпоху действительно бесперспективен, ибо это возврат назад, в мир империализма, в то время как мы живем в «ультраимпериализме», он же — глобализм.

Но не меньшей ошибкой являются рассуждения о социализме в сугубо экономическом, прикладном ключе. Социализм — это, прежде всего, философия, мировоззрение, жизненный уклад. Словом, идеология, частью которой — важной, но лишь частью — служит экономика. Путь в социализм сегодня, в том числе и для России — это путь вперед, не в «элементы социализма», а в социализм, но обновленный, соединенный с задачами национального освобождения.

Конкретный курс «реформ и открытости», 40-летие которого отметили в Пекине, — китайская версия «социализма с национальной спецификой». Идеально подходящая Китаю, эта модель не подойдет России с особенностями ее православной культуры и структуры производственно-технологического сектора, исторически ориентированного не на потребление, а на оборону и безопасность. Нам нужна своя модель социализма, которая — и это самое главное, — четко и однозначно отворачивает от глобализма, разрывает с его институтами и с обеспечивающей вовлечение в них России системой тайных договоров компрадорского ельцинского режима.

Как только «ультраимпериализм» (глобализм) потерпит крах, а выбор в его противостоянии с институтом национальной государственности именно такой — кто кого, или-или, нынешняя китайская модель устареет и окажется перед новым выбором. Остаться в «ультраимпериализме» и сохранить претензии на лидерство в остановленной и обращенной вспять к тому времени глобализации или двинуться в «постультраимпериалистическую» эпоху, которая, скорее всего, вызовет к жизни четвертую проектную реинкарнацию марксизма. И поскольку исторический опыт подсказывает, что разогнавшуюся машину остановить трудно, уникальный шанс возглавить такую реинкарнацию в виде социалистического возрождения получит именно Россия.

В заключение — несколько примеров того, что в своей политической риторике китайский лидер Си Цзиньпин, апеллируя к наследию Дэн Сяопина по части реформ и открытости, на самом деле ведет через его голову исторический диалог с Мао Цзэдуном. Уже приходилось упоминать об «орудийных залпах Октябрьской революции, разбудивших Китай», перекочевавших в политический доклад прошлогоднему XIX съезду КПК из статьи 1949 года «О демократической диктатуре народа», которую Мао в канун создания КНР посвятил 28-й годовщине КПК. Имеются примеры, прозвучавшие и три дня назад на торжественном собрании в честь 40-летия реформ и открытости:

— «реформы и открытость» как «пробуждение партии» и «великая революция в истории развития китайского народа и нации» — это прямая апелляция к тезису Мао о «преодолении ста лет унижений»;

— «три важных верстовых столба великого возрождения китайской нации» — создание КПК, затем КНР и «продвижение реформ и открытости» прямо обращаются к периодизации не только китайского коммунистического движения, но и роли Мао в формировании третьего, национально-освободительного этапа марксизма, вектор к которому проложил еще Ленин;

— «три великих скачка — от становления на ноги к богатству и могуществу, от утверждения к развитию, от недостатка в питании и одежде к среднему достатку» — стилистически обращаются к полузабытому «большому скачку» Мао; с него и начинался его разрыв с советским «социал-империализмом».

И как резюме — «три доказательства» верности теории «социализма с китайской спецификой»:

— 40 лет практики «теории, системы и культуры» такого социализма;

— констатация, «что развитие Китая предоставило успешный опыт и продемонстрировало светлые перспективы для (!) многочисленных развивающихся стран (!) в собственной модернизации» (вот оно — подтверждение универсальности не китайской, а именно любой уникальной национальной и цивилизационной специфики социализма!);

— соответствие 40-летней практики «современным требованиям эпохи».

Имеющий уши — да услышит, имеющий душу — да осмыслит, прочувствует и, обратившись к справедливости, да перестанет в угоду эксплуататорам, дополняющим, по Энгельсу, внутренний классовый гнет внешним управлением, навязывать просыпающемуся обществу антисоветские штампы. И китайский опыт — да будет нам всем в помощь и в историческую перспективу, которую осилит идущий.