Глубинный конфликт российской экономики

В российском обществе существует много конфликтов, имеющих экономическую основу. В частности, все видят и пытаются изучать конфликт общества и элиты, конфликты элитных групп, а также конфликт элиты и главы государства. Но это надстроечные, производные конфликты, точнее, внешняя форма конфликта более глубокого, базисного, не осознаваемого обществом и потому не имеющего пути решения.

Дело в том, что наши экономические и общественные болезни вызваны вовсе не олигархической природой власти. Они в первую очередь вызваны конфликтом интересов экспортно ориентированного сырьевого сектора нашей экономики и сектора промышленного производства. А из этого конфликта вырастают уже все наши перекосы и все социальные болезни с неразрешимыми без этого осознания конфликтами.

Государство не может жить без двух этих секторов экономики. А интересы их прямо противоположны. Сырьевой сектор нуждается в дорогой нефти и высоких ценах на бензин. Производственный сектор нуждается в низких ценах на все виды топлива и энергии. Топливо — важнейшая часть себестоимости продукции, и дорогое топливо убивает промышленность, делая её продукцию неконкурентоспособной и уничтожая производство и торговлю — то есть те сектора, где занята большая часть населения страны.

Игнорирование проблемы дисбаланса в положении этих двух секторов экономики приводит сырьевиков в статус убийцы отечественного материального производства, но единственного кормильца бюджета. А власть попадает в политическую зависимость от сырьевиков и обслуживающих их международные расчёты банкиров. В результате перекошенное народное хозяйство не справляется с проблемой сбалансированного развития, в обществе нарастают социальные конфликты по множащемуся числу тем, ширится база протеста и растут возможности для внешнего влияния на внутренние процессы. Во всём винят олигархов, но олигархи у нас в основном в экспорте сырья, и на них висит главная часть доходов в бюджет.

Промышленные же олигархи у нас вообще не в поле зрения, и их даже олигархами никто не называет. И это правильно — на олигархов они не тянут. Олигархи — это те, кто будучи в бизнесе, влияет на решения власти. Наши собственники промышленных предприятий ни на что не влияют. Ну, на что когда-нибудь смог повлиять хозяин «Ростсельмаша» Константин Бабкин?

Нельзя сказать, что промышленники в России в загоне и никак не защищают свои интересы. Входящий в ближний круг президента Сергей Чемезов как может защищает промышленников, но в его структуру входят лишь крупнейшие и в основном как-то связанные с ВПК компании. Те, кто с ВПК не связан, как тот же Бабкин, никаких каналов влияния не имеют и приспосабливаются к тем условиям, которые созданы сырьевиками.

Так, по данным Росстата, сырьевики в этом году нарастили свой экспорт, бюджет получил свою долю. Даже за счёт роста экспорта сырья вырос объём ВВП. На мировом рынке выросла цена на нефть. Для нефтяников и бюджета это хорошо. Но рост цены на нефть уронил курс рубля и вызвал рост цен, а это плохо для промышленников. И без того низкий внутренний спрос ещё испытал удары инфляции, от чего ещё больше сократился.

В результате во втором квартале текущего года прирост ВВП вызван ростом экспорта энергоносителей, так как внутренний спрос при этом сократился, а не вырос. Дальнейший рост цен на нефть и следующая за этим девальвация рубля из-за инфляции не нужны производителям готовой продукции. В этих условиях они снижают инвестиции, и у них растут издержки. А им нужно наоборот — снижение издержек и рост инвестиций. Понятно, для этого нужно, чтобы цена на нефть была стабильно небольшой.

Как бы власть ни испытывала облегчения при виде пополняющейся валютой казны, спад внутреннего потребления намного опаснее. Особенно опасно замедление внутреннего потребления домохозяйств. Если на фоне такого спада ещё и упадут цены на нефть и газ, экономику ждёт тяжёлый кризис. Если учесть, что основной тенденцией нескольких последних лет стал ещё и рост кредитной задолженности населения, то в случае совпадения неблагоприятных факторов волна частных дефолтов грозит вызвать волну банковских банкротств такого размера, что ЦБ уже не сможет их погасить никакими вливаниями. Эффект падающего домино сметёт финансовую систему, а вместе с ней и систему политическую.

Так как сырьевики являются кормильцами и поильцами госбюджета, то их политическое влияние чрезмерно завышено. Можно как угодно не любить Дерипаску, но если не поддержать «Русал», то пострадают сотни тысяч людей, огромные территории и много смежных отраслей по всей цепочке. России не нужно столько алюминия, он идёт на экспорт, и потому Россия не может не поддержать отрасль просто потому, что там олигарх несимпатичный.

Кроме проблемы занятости, налогов, бюджета и территории региона, работа «Русала» в полном объёме — это алюминий по более низкой себестоимости для нашего ВПК. Выдавай «Русал» алюминий в меньших объёмах, его себестоимость была бы выше, и для армии это означало лишь недостаток моторов и прочей техники.

То же самое можно сказать и про нефтяную и газовую отрасли. Привилегированное положение сырьевого экспортного сектора возникло с советских времён, и приступить к перераспределению средств от нефтянки к производителям — это подорвать процесс финансирования бюджета и вызвать мощнейший конфликт внутри правящей элиты. На это даже Брежнев пойти не мог (Сталин мог — при нем экспорта нефти вообще не было).

Положение элит сырьевых и производственных секторов экономики в каждой стране складывается исторически, и ни один глава государства не может этого изменить быстро. В России ещё как-то преодолевается зависимость от экспорта сырья, а в Венесуэле для этого нет политической возможности. А вот в ФРГ нет своего сырьевого лобби — там господствуют производители. И потому национальная задача любой власти в ФРГ — это обеспечить конкурентоспособность экспортирующего промышленного производителя.

Для этого цены на нефть и газ должны быть как можно ниже. Бюджет там пополняется не от экспорта угля и газа, а от экспорта готовой технической продукции. Элиты сложились под эту задачу, и главе государства не приходится бороться за изменение ситуации в перераспределении колоссальных средств.

Не случайно существует термин «нефтяная наркотическая игла», спрыгнуть с которой без жесточайшей ломки для страны невозможно. Но на практике это означает обвал всей выстроенной национальной экономики. Старое рухнет, а новое неизвестно когда будет — если будет вообще. Три поколения царей пытались и не могли отменить в России крепостное право. Слишком радикальны были бы социальные изменения, слишком велика была бы цена. И тем не менее, когда это было сделано, в России не удалось предотвратить социальную революцию, приведшую в результате к уничтожению старого государства, не отвечавшего требованиям времени.

Изменение нынешней структуры экономики — задача более тяжелая, чем отмена крепостного права. Помещики не могут идти ни в какое сравнение по влиянию на власть с современными сырьевиками, которые уже правили в СССР со времён Хрущёва. И никакие плановые начала не спасли СССР от промышленной деградации, которая тогда выглядела деградацией, а по сравнению с нынешним положением России выглядит как недостижимый успех. Однако и тогда, и сейчас это всё же разные уровни деградации, а не роста.

Все в нашем обществе заняты травлей олигархов и чиновников, с ними контачащих. Это объяснимо — контакты сторон, начинаемые как служебные, часто переходят грань служебных отношений и перерастают в личные, что уже трактуется как коррупция. То есть возможности личного обогащения за счёт использования служебного положения. Власть не вмешивается, чтобы вообще не разрушить всякое взаимодействие в процессе управления.

Но тем не менее главным конфликтом нашего времени является не конфликт общества и олигархов или олигархов и власти, а конфликт интересов экспортно-сырьевого и промышленно-производственного секторов экономики. Будь они хоть частно-приватизированными, хоть государственно-национализированными. То есть этот конфликт не зависит от формы собственности на средства производства, а зависит от несовпадения условий заработка тех, кто живёт от внешнего рынка, и тех, кто живёт от рынка внутреннего.

И из-за несовпадения условий на этих рынках возникает несовпадение интересов сырьевиков и производственников. Именно отсюда берётся мотивация российских сторонников так называемого глобализма — они видят решение этого противоречия в выравнивании условий на этих рынках путём унификации администрирования через такие институты, как ВТО, МБР и МВФ.

Тут возникают сторонники автаркии и тянут в другую сторону, объясняя, что слияние рыночных условий есть утопия, это невозможно по политическим причинам — те, кто контролируют внешние рынки, обладают такими возможностями, которыми не обладают стремящиеся туда пришельцы. И потому возникает кабала и колониальная эксплуатация, избежать которых можно лишь закрытием рынков, протекционизмом и опорой на собственные силы (идеология северокорейского чучхе).

Глобалисты же вполне резонно замечают, что внешняя торговля — это наиболее быстрый путь к прогрессу, так как каждая экономика имеет свои сильные позиции, недостижимые другими странами, а автаркия — это консервация своей отсталости. И так как истина лежит посередине между позициями этих групп, то определение оптимальной практики становится главной темой всего общества. Вокруг этого строится вся политика.

Все понимают, что господство сырьевых секторов экономики — это путь в упадок. В статус колонии. Сырьевое богатство хорошо тогда, когда его уравновешивает мощный производственно-технологический сектор. В США это условие есть, в России — нет. Потому в США стремление к статусу энергетической сверхдержавы дополнено и подкреплено статусом сверхдержавы технологической. А в России статус энергетической сверхдержавы — это концентрация рисков и уязвимых позиций, куда немедленно бьют те, кто развит технологически.

Разумеется, власть и элиты понимают это. И всеми силами стремятся вырваться из сырьевой западни, в которую попали ещё в советское время. Задача состоит в том, чтобы, вырвавшись из одной ловушки, не угодить в другую. Строя технологический сектор, не убить сырьевой. Здесь нужно реально понять, как совместить несовпадающие интересы этих групп, и если совмещение невозможно, то хотя бы развести их от столкновения.

Каждый сектор, каждая компания — это части от целого. На них распространим принцип конфликта части и целого. Сюда также входит конфликт между отраслями, например, конфликт промышленности и сельского хозяйства. Конфликт города и деревни, конфликт центра и периферии. Все нити всех конфликтов сходятся в Центре, где озабочены судьбой целого. Нигде больше, ни на одном уровне, судьбой целого никто не озабочен. Гармонизация несовпадающих интересов ради общей судьбы — таким видением не обладает никто на нижних этажах общественной иерархии. На этих этажах сидят не гармонизаторы, а деструкторы.

Именно из этого и вырастает поистине космическое одиночество Лидера, который, по сути, один озабочен сохранением целого в конфликте частей. Все толкают Лидера под руку и что-то от него требуют — причём немедленно и решительно. При этом исходят из того, что сохранность целого — его проблема. Возможно, это так и есть, потому что кругозор вытекает из занимаемого положения, но в наших условиях сохранение целого усилиями одного Лидера невозможно.

Тут непременно требуется поддержка большинства. В ином случае насущные проблемы решены не будут. Решение будет отложено. И это хорошо, потому что попытка решения вопроса в отсутствие возможностей его решения, — это способ перейти из плохого положения в худшее. Просто понимание этого порой приходит тогда, когда это худшее уже наступило.