Что выиграли США от торговой войны со всем миром?

О том, что Америка к настоящему моменту в экономическом плане находится в состоянии войны с большинством стран мира, сегодня говорит практически каждый утюг. В целом такое внимание к вопросу понятно. На данный момент США являются одним из трех (включая Европу и Китай) крупнейших торговых рынков мира, на него приходится свыше четверти всего торгового оборота планеты. Больше — 28,9% — только у Евросоюза. Считающийся восходящей глыбой мировой торговли Китай по объему внешнеторгового рынка Штатам пока уступает.

Так что развязанная американцами большая санкционная война действительно касается всех и отражается на жизни каждого. Через курсы валют, через цены на товары и услуги, через стоимость отдыха и тому подобное. Однако пресса в этом вопросе в большинстве случаев сосредотачивается на весьма однобоком рассмотрении только лишь размера потерь. Эксперты если и говорят, то только о суммах понесенных убытков.

Со стороны возникает ощущение, что и вся эта торговая война ведется только ради причинения убытков. Вот как-то утром Дональд Трамп проснулся и подумал, а почему бы не устроить всепланетную вакханалию тотального сжигания денег? Их стало как-то уж слишком много. Давайте поиграем в «кто кому сделает больнее»!

Может быть, где-то на уровне детского сада подобные мотивы и могут приниматься за реальные, в настоящей жизни маньяки, к счастью, встречаются редко. А уж на ведущих руководящих постах и среди владельцев крупнейших состояний — в особенности. Ну или только в кино. Нет, каким-то особым миролюбием там, безусловно, не страдают. Просто войны в экономике абсолютно всегда начинаются только ради прибыли. И тут же заканчиваются, как только их инициаторы видят нарастание убытков.

Раз Трамп со всеми ключевыми партнерами, включая союзников, торговые барьеры только усиливает, значит, определенным образом целевой результат эти меры дают. А так как на фоне главного мотива владельца Овального кабинета — снижения отрицательности внешнеторгового сальдо — они сколько-нибудь внятно не просматриваются, значит, мы все смотрим куда-то не туда.

И начинается это «не туда» с популярной ошибки в восприятии самой идеи американского варианта «импортозамещения» как чисто трамповской. Мол, однажды утром, среди прочих, вышел к микрофону очередной кандидат в президенты и буквально огорошил: а давайте сделаем Америку снова великой! Это не сложно, достаточно лишь вернуть производство домой. Аллилуйя!

Как показывает практика, аналитические институты США, как государственные, так и корпоративные, анализом долгосрочных экономических перспектив того или иного размещения производства занимались еще в 2010—2012 годах. И приходили, в общем, к тем же самым выводам, что пресса озвучивает сегодня. Почему Германия в конечном итоге поглощает Евросоюз? Потому что в ее ВВП доля промышленности составляет 20%, тогда как у ближайшего конкурента за власть в ЕС только 8,9%, столько же у британцев. Почему маленькая Австрия для Берлина важнее всей Восточной Европы вместе взятой? Потому что у нее 16,4%. И это, специально подчеркиваю, цифры за 2012 год. Уже тогда становилось очевидным, что «американские» 11,6% указывают на потенциальную проблему. Точнее, на фактическую, если учитывать не только сиюминутные цифры, но и весь складывающийся тренд за полвека.

Расчеты показывали, что примерно к 2015 году возвращать промышленность домой всё равно придется. Более того, делать это станут все. Правда, не все смогут, но это уже разговор отдельный. Что касается США, то если с 2010 по 2013 год рост потребности расширения внутреннего производства для удовлетворения внутреннего спроса выглядел на уровне 26%, то за следующие два года он поднимался уже до 31%.

Но вместе с потребностями существовали и преграды. Кто бы что ни говорил про огромные темпы роста зарплат в Китае и закате эпохи дешевой рабочей силы в ЮВА в целом, объективные цифры говорили о другом. Да, рабочая сила там дорожает. Однако ее стоимость в 2000 году едва доросла до 1,5% от уровня зарплат в Америке. В 2009 году — лишь до 6%. Так что, при всех прочих факторах и общей идейной нужности «производить в Китае» всё равно оставалось существенно более выгодным. Хотя уже и не столь сильно, как четвертью века ранее.

Впрочем, тут тоже не всё просто. Статистика показывает, что средняя доля производственных издержек в абсолютном большинстве товарной номенклатуры сократилась с 77% (в 1950) до 24—25,3% (в 2008), а доля фонда оплаты труда в них занимает сейчас менее 4,5 процентных пунктов. Так выглядит оборотная сторона роста автоматизации промышленных процессов и общей производительности труда в целом. Ключевыми значащими факторами становятся не производство или стоимость труда, а расходы на логистику, темпы производства, скорость доставки, время оборота капитала, налоговые, управленческие и всякие прочие бюрократические издержки.

Словом, идею придумал вовсе не Трамп, он ее только подхватил и публично озвучил в качестве главной цели. Так что по-честному ее следует понимать несколько иначе. Не просто «давайте сделаем», а «хватит сопли жевать, давайте, наконец, сделаем!». В этом смысле действия нынешней администрации США выглядят вполне логичными. Раз дело не в дешевизне китайцев, а в таможне и доставке, значит, и стимулировать процесс следует через пошлины. Это, безусловно, вызовет проблемы с партнерами, но потенциально должно вернуть Америке доминирующее положение в мировом промышленном производстве, с которого на недовольство окружающих можно будет плевать примерно как в известной песне про беспечных парижан.

Другой вопрос, что мир реальный оказался сильно иным и далеко не таким однородным. Идея американского импортозамещения внезапно оказалась наиболее интересной не для тяжелой промышленности или дорогой электроники, а, прежде всего, для легкой промышленности. В ней доля издержек на логистику наиболее высока, а сокращение сроков доставки продукции от завода до прилавка хотя бы на несколько дней играет ключевую материальную роль.

Процесс возврата промышленных мощностей в западном мире называется решорингом. В его текущем объеме в США доля легкой промышленности составляет 12%. Для сравнения: общее машиностроение — 7%; металлообработка — 4%; электронная промышленность — 11%; транспортное машиностроение — 14%. Парадоксально, однако объем денег от рубашек, купальников и футболок оказался сопоставим с оборотом от производства поездов и тепловозов. Потому и наибольший результат успеха идей Трампа максимально наблюдается именно тут. За истекшие два года «в США вернулись» 46 крупных производителей одежды и обуви. Тогда как в общем машиностроении — только 25.

Другой вопрос, что в современной многоукладной экономике абсолютная зависимость от единственного источника прибыли не без оснований считается серьезным недостатком. Чем больше уровень ее диверсификации, тем выше общая устойчивость к любого рода кризисным явлениям. Проблемы одних отраслей покрываются успехами других. Но это же качество сильно затрудняет выработку эффективных мер, результаты которых могли бы проявляться быстро и наглядно. Та же легкая промышленность «домой» возвращается, а размер дефицита внешнеторгового сальдо как-то не снижается.

Это и вынуждает Трампа сосредотачиваться в первую очередь на вариантах, способных дать что-то осязаемое «здесь и сейчас». Например, он говорит про 300 тыс. новых рабочих мест, и они на самом деле появились, но на общем фоне эти перемены ощутимы мало, потому выглядят лишь публичной болтовней политика, которому «просто больше нечего показать». В том числе и потому, что стране требуется (и, кстати, было обещано перед выборами) как минимум 25 миллионов новых рабочих мест за четыре года. Два из которых уже практически прошли…

В результате президент США максимально яростно накинулся на четыре ключевых направления: энергетику (в частности газ), автомобили, металл и электронику. Причем проблемы второй и третьей позиции по сути очень одинаковы. Оказалось, что того и другого США потребляют много, а вот производят мало.

В частности, за 2017 год непосредственно на территории Америки было куплено 17,6 млн легковых и легких коммерческих автомобилей, тогда как произведено только 11,2 млн, к тому же из них 2 млн ушло на экспорт. Таким образом, без малого каждая вторая проданная там машина оказалась импортной. Однако производящие их заводы находятся не где-то с другой стороны планеты в Китае, а всего в паре сотен километров по ту сторону границы (если говорить о Мексике, поставляющей в США 2,4 млн машин) или даже еще ближе (если говорить о Канаде, поставляющей 1,8 млн машин). Впрочем, срок доставки из Европы (500 тыс. шт.) составляет всего около 10 дней, как и из Южной Кореи (930 тыс. шт.) или Японии (1,7 млн шт.). Зато общая сумма автомобильного импорта составляет 192 млрд долл., так что на ее фоне окажутся видны даже считанные проценты «успеха».

Надо сказать, они есть. Так, в частности, концерн Ford в 2017 году начал строительство в Мичигане завода стоимостью в 700 млн долларов для производства 300 тыс. автомобилей в год. Там предполагается выпускать популярную в Америке модель Ford Bronco. Также в итоге можно сказать, что Белому дому удалось продавить руководство GM, также в итоге согласившееся вернуть часть мощностей на территорию Америки.

Впрочем, эти успехи дадут какой-либо ощутимый результат не раньше второй половины 2019 года, тогда как некоторые другие автогиганты упрямо сопротивляются. Toyota, наоборот, приступила к перемещению завода Baja из Калифорнии в Мексику. Хотя этот шаг и стоил ей потери 1,2 млрд долларов стоимости акций на фондовой бирже.

Примерно то же самое происходит на рынке металлов. Из 108 млн тонн стали, проданной на внутреннем рынке США в прошлом году, импорт составил 35 млн. При этом уровень загрузки собственных металлургических предприятий колеблется у отметки в 76%. Таким образом, каждые несколько «выигранных процентов рынка» расширяют для американских производителей сбыт по меньшей мере на полмиллиарда долларов. С алюминием дела обстоят еще хуже. Уровень импорта достиг 92%.

Трамп заявил: целью его действий является возврат к тем временам, когда US Steel являлась крупнейшей корпорацией в мире по биржевой оценке ее акций. Для этого он сделал если не всё, то более чем много. Например, сегодня средняя цена на стальной лист внутри США достигает 850 долларов за тонну, в то время как на международном рынке (например, с поставкой из России) она составляет 600 долларов. В перспективе до конца 2020 года эти меры приведут к росту загруженности американских предприятий до 82%, а значит, продажи «отечественных производителей» вырастут ориентировочно на 4,89 млрд долларов в год.

Другой вопрос, что, во-первых, эти меры дадут ощутимый результат в лучшем случае через год, во-вторых, эта система может сохранять работоспособность только при изоляции американского рынка от иностранных поставщиков. А значит, все производимые в США товары, использующие металл, по себестоимости тоже неизбежно окажутся дороже остальных в мире, что плохо скажется на объемах их экспорта. Но это будет сильно потом. В лучшем случае к концу второго президентского срока, а то и уже после него. Так что разбираться с проблемами придется другой администрации. Сейчас, на короткой дистанции, дело идет к победе.

Примерно тот же подход Трамп проявляет к энергоносителям. Он торжественно «распечатал» заначку, подписав указ, отменяющий запрет на добычу нефти и газа на месторождениях, являвшихся стратегическим резервом США. Предполагается, что в ближайшие четыре года один лишь американский газовый экспорт вырастет с нынешних 19 до планируемых 100 млрд кубометров газа в год. Даже по средней цене газа в Европе в 200 долларов за тысячу кубов, американские энергетические корпорации получат 16,2 млрд дополнительной выручки в год. В зависимости от подхода к расчетам рентабельности чистая прибыль может составить около 6—7 млрд долларов.

Правда, тут тоже имеются нюансы. Во-первых, минэнерго США к настоящему моменту несколько снизило радужность ранее представленных президенту планов со 100 до 67 млрд кубометров годового экспорта, что заметно портит красоту ожиданий. Во-вторых, сроки выхода на новый объем тоже постепенно сдвигаются с 2020-го на 2022 год. И всё более явно увязываются с будущей рыночной конъюнктурой. В текущих условиях присутствия «Газпрома» в Европе экономически рентабельным для США остается только азиатский рынок, сегодня дефицита газа не испытывающий. Хотя цены на нём в среднем на 26% выше европейских.

Таким образом, перспективу развития экспортных газовых проектов Америки сейчас определяет Китай. А с ним война. А в ней он уже пошел на принципиальное сокращение закупок американского газа. Так что перспективы наращивания газового экспорта остаются пока туманными. Как следствие, из 21 лицензии, выданной минэнерго США на первый квартал 2018 года, в работе находятся всего шесть. Один завод уже функционирует, и еще пять действительно строятся. Реализация работ по остальным пятнадцати проектам пока остановлена. Так сказать, до прояснения обстановки.

Ну и совсем плохо с электроникой. Тут корпорации пойти навстречу Трампу только обещают. Например, Apple «рассматривает вопрос» переноса сборочного завода на территорию США с середины 2016 года и всё никак не придет к окончательному решению. Перенести даже чисто сборочные линии стоит весьма существенных денег. Кроме того, как выяснилось, это всё равно не освобождает Apple (а значит, и всю Америку) от необходимости покупать комплектующие, в стране не производящиеся. Например, экраны, которые покупаются у Samsung.

Внезапной оказалась проблема решоринга мелких и средних предприятий, формально в ключевые области не входящих. В каждых двух случаях из пяти фактические расходы и разного рода бюрократические сложности оказываются значительно выше расчетных. Успех имеют лишь те, кому удается заручиться поддержкой местных властей штата или графства, в том числе согласием «переезд» на льготных условиях кредитовать. Получается не у всех и далеко не всегда.

Однако в целом следует признать, что на общем стратегическом уровне экономической войне Трампа против всего мира заметный успех пока сопутствует. По мнению специалистов, эти меры обеспечили США целых 2% дополнительного роста ВВП. Фактические итоги станут понятны где-то к февралю следующего года, но пока эксперты озвучивают примерную цифру дополнительной выгоды, достигнутой за счет санкционных мер, примерно в 386 млрд долларов, что примерно соответствует дефициту внешнеторгового баланса страны.

Таким образом, у людей, стоящих за Трампом, есть основания считать, что в целом год «получится свести в ноль». А, значит, технология работает успешно, и ее следует продолжать проталкивать дальше. Другой вопрос — как долго? Пример со сталью показывает наличие у этого «отличного средства» серьезных негативных побочных эффектов. Разве что отложенного действия. Но они, как отмечено выше, видимо, станут проблемой уже следующего президента.