Империалист Черчилль и атомная бомба

Считалось, что окончательное решение о применении атомного оружия против Японии и атомной бомбардировке японских городов принимал лично президент США Гарри Трумэн. Однако, как свидетельствуют недавно рассекреченные и опубликованные документы Национального архива США, согласно достигнутой в годы Второй мировой войны договоренности для применения атомного оружия требовалось одобрение этого ближайшим союзником Вашингтона — Великобританией.

Такое одобрение американцы получили за месяц до бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Английское правительство официально выразило свою поддержку использования нового оружия против Японии во время проходившего 4 июля 1945 года в Вашингтоне заседания Объединенного комитета по выработке политики. Комитет занимался вопросами разработки и контроля над атомной энергией. В Великобритании атомные бомбы именовались кодовым обозначением Tube Alloys («Трубка сплавов»). Также именовался и использовавшийся для производства бомб плутоний.

«Согласно рассекреченным записям, английский фельдмаршал сэр Генри Уилсон заявил на заседании, на котором председательствовал военный министр США Генри Стимсон, что правительство Великобритании согласилось на использование оружия Т.А. (Tube Alloys) против Японии», — сообщает японское информационное агентство «Киодо цусин».

«Правительство Соединенного королевства и Соединенные Штаты достигли согласия о том, что оружие Т.А. должно быть использовано Соединенными Штатами против Японии, на что получено согласие британского правительства», — заявил Вильсон на заседании.

Комитет был создан на основе Квебекского соглашения от августа 1943 года между США, Великобританией и Канадой с целью координации работ по созданию атомного оружия.

Соглашение о том, что атомные бомбы по мере их изготовления могут быть использованы против Японии, было достигнуто за год до бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, в сентябре 1944 года, во время личной встречи на даче президента США Франклина Рузвельта с премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем.

Таким образом, Великобритания и лично Черчилль несут свою долю ответственности за жестокое уничтожение мирных жителей Хиросимы и Нагасаки. Однако этот вопрос историки как-то обходили, не акцентируя на нём внимание. При этом этот английский аристократ и шовинист не скрывал своих расистских настроений в отношении японского народа.

Убеждая Иосифа Сталина как можно скорее вступить в войну против Японии и обрушить на японцев тонны взрывчатки, премьер-министр Великобритании писал 27 сентября 1944 года советскому лидеру: «Я искренне желаю, и я знаю, что этого желает и президент, вмешательства Советов в японскую войну, как было обещано Вами в Тегеране, как только германская армия будет разбита и уничтожена. Открытие русского военного фронта против японцев заставило бы их гореть и истекать кровью, особенно в воздухе, так что это значительно ускорило бы их поражение…»

Так и произошло. Но японцы «горели и истекали кровью» не в результате налетов советской авиации, как хотели американцы и англичане, а в результате «ковровых бомбардировок» японских городов авиацией США и нанесения всесокрушающих атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки.

О том, что ныне прославляемый как великий политический деятель Черчилль не рассматривал ядерное оружие бесчеловечным и подлежащим запрещению, убедительно свидетельствуют его призывы развязать массированную войну с применением атомных бомб против нашей страны. Страны, внесшей неоценимый вклад в спасение, в том числе, и западной цивилизации.

В связи с этим приведем выдержки из книги американского автора Томаса Майера When Lions Roar: The Churchills and the Kennedys («Когда рычат львы. Черчилли и Кеннеди»).

После объявившей Советскому Союзу «холодную войну» так называемой Фултонской речи Черчилль стал всерьез убеждать американского президента Трумэна «разбомбить Москву атомными бомбами». Автор свидетельствует:

«В Фултоне Черчилль отплатил Трумэну за его доверие блестящим выступлением. Он хотел разбудить Америку, убаюканную победой во Второй мировой войне и готовую вернуться к своей изоляционистской дреме. Он предупредил, что если Запад не будет действовать стремительно и настойчиво, его ждет новый конфликт, на сей раз с тоталитарным коммунистическим режимом, приобретающим в Москве угрожающие очертания».

«На континент опустился железный занавес, — вещал Черчилль, одетый в почетную шапочку и мантию оксфордского преподавателя, и его слова транслировались на всю страну. — Это явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира»…

Черчилль по очереди называл столицы европейских государств, попавших в «советскую сферу». Он был встревожен тем, что усиливающийся коммунистический блок будет распространяться по всему миру, если «братский союз» (Соединенные Штаты, Великобритания и остальной «англоязычный мир») не откажется от своей политики умиротворения сторонников холодной войны.

«Если упустить эти решающие годы, тогда и в самом деле нас постигнет катастрофа», — сделал свой вывод Черчилль.

Довольный Трумэн аплодировал стоя. В отличие от Рузвельта, с которым у него были бурные отношения, Черчилль высоко ценил откровенную и прямую манеру поведения Трумэна, а также ту смелость, которую он проявил, чтобы положить конец Второй мировой войне. Он поддержал решение Трумэна сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки (в результате чего погибли 200 тысяч мирных жителей), чтобы избежать потерь союзников в четверть миллиона человек, которые ожидались в случае вторжения на японскую территорию. Решение сбросить бомбу было «единогласным, автоматическим, беспрекословным», и принято оно было без долгих размышлений, вспоминал позднее Черчилль. В ходе войны британцы согласились совместно работать с американцами над созданием бомбы, однако сказали, что не будут ее использовать без согласия обеих сторон…

Однако реакция общества на речь Черчилля в Фултоне оказалась негативной. Газеты в своих редакционных статьях осуждали ее, называя злобным бахвальством. А обозреватель Уолтер Липпман заявил, что приглашение Трумэна Черчиллю является «почти катастрофическим просчетом». Новый президент вскоре понял, что его страна не готова к очередной войне — на сей раз со своим недавним союзником Сталиным и его русской армией. Охота на Советы в мирное время — это очень не похоже на расправу над Японией в ходе войны. Трумэн «заполз обратно в свою раковину и даже заявил, что не знал заранее, о чем будет говорить Черчилль», сообщал журнал Time. Открестившись от комментариев Черчилля, Трумэн потом предложил направить линкор «Миссури» в Советский Союз, чтобы Сталин приехал на нем в Америку и опроверг прозвучавшие в Фултоне обвинения.

Но Уинстон был непоколебим, ибо его истинные чувства в отношении Советов были сильнее фултонской риторики. После русской революции 1917 года у него возникло ощущение, что большевики Ленина — экстремисты, твердо вознамерившиеся создать диктатуру, которая не признает ни Бога, ни права собственности, ни человеческие свободы. «Удушение большевизма в колыбели было бы несказанным благодеянием для человеческой расы», — объявил Черчилль. Такого рода заявления он делал на протяжении всей своей карьеры. «Большевизм — не политика, это болезнь, — восклицал он. — Это не мировоззрение, это моровая язва». Сравнивая советскую империю Сталина с побежденными государствами гитлеровской оси, Черчилль задавал вопрос, а не заменил ли англо-американский альянс одно большое зло на другое.

Ресурсы его собственной империи были истощены, и Черчилль хотел, чтобы Соединенные Штаты контролировали Советы в Европе путем применения ядерного оружия. Америка перестала быть захолустной колонией короны. Она «находится на пике своего величия и мощи, какого не достигало ни одно общество после падения Римской империи», делал свой вывод Черчилль с апломбом историка. Обладая самым мощным оружием в истории человечества, Соединенные Штаты будут «господствовать в мире следующие пять лет», предсказывал он, давая Америке возможность действовать стремительно в прокладке курса к будущему миру.

Тогда казалось, что Советам еще далеко до создания собственного атомного оружия, а поэтому они будут с уважением относиться к американскому превосходству, если оно будет продемонстрировано. Атомная бомбардировка или, по крайней мере, открытая конфронтация с угрозой применения бомбы должны были стать важным инструментом в обуздании советского коммунизма, утверждал Черчилль. Он выражал такие взгляды самостоятельно, и, уж конечно, без одобрения лидеров Лейбористской партии, которые руководили британским правительством. Если изоляционисты, пацифисты и миротворцы одержат верх, отмечал Черчилль, это станет гарантией новой мировой войны.

«Сейчас выдвигаются аргументы о том, что мы ни в коем случае не должны применять атомную бомбу, если она не будет применена против нас, — говорил Черчилль. — Иными словами, ты не должен стрелять, пока тебя не застрелили. Мне это кажется большой глупостью и весьма опрометчивой позицией, занимать которую никак нельзя».

В частном порядке Черчилль предлагал Америке первой нанести удар, пока не поздно. Согласно архивным записям ФБР, он призывал активно занимавшегося международными делами консервативного республиканского сенатора Стайлза Бриджеса из Нью-Гэмпшира поддержать идею упреждающего и сокрушительного удара по Москве.

«Он [Черчилль] отмечал, что, если сбросить атомную бомбу на Кремль и уничтожить его, разобраться с Россией будет очень просто, так как она окажется без руководства», — рассказывал Бриджес ФБР.

Бриджес утверждал, что когда он летом 1947 года посетил Европу и приехал на конфиденциальную встречу с Черчиллем, бывший премьер-министр «заявил, что спасти цивилизацию можно только одним способом — если президент Соединенных Штатов заявит, что Россия ставит под угрозу мир во всём мире, и нападет на нее». В докладе ФБР от 5 декабря 1947 говорится, что, согласно прогнозам Черчилля, если этого не сделать, «Россия нападет на Соединенные Штаты через два-три года, когда создаст атомную бомбу, и в этом случае цивилизация будет уничтожена или отброшена на много лет назад».

Полномасштабное ядерное нападение на Кремль не вызывало особой тревоги у Бриджеса, который резко критиковал политику Рузвельта и Трумэна. Бриджес упомянул об этом разговоре с Черчиллем, лишь когда беседовал с агентом ФБР «на другие темы», отметил этот сотрудник бюро в своем рапорте. Там также говорится о том, что «взгляды Бриджеса и Черчилля совпадают, и он искренне надеется, что наш следующий президент так и поступит, прежде чем Россия нападет на Соединенные Штаты».

Докладная записка

Дата: 5 декабря 1947 года

Кому: Директору (ФБР? — А.К.)

От: Д. М. Лэдд

Во время беседы с сенатором (Стайлзом) Бриджесом на другие темы тот заявил, что когда он прошлым летом был в Европе, у него состоялась приватная беседа с Черчиллем, и Черчилль был очень обеспокоен действиями России, заявляя, что спасти цивилизацию можно только одним способом — если президент Соединенных Штатов заявит, что Россия ставит под угрозу мир во всём мире, и нападет на нее.

Он отметил, что, если сбросить атомную бомбу на Кремль и уничтожить его, разобраться с Россией будет очень просто, так как она окажется без руководства. Далее Черчилль заявил, что если этого не сделать, Россия нападет на Соединенные Штаты через два-три года, когда создаст атомную бомбу, и в этом случае цивилизация будет уничтожена или отброшена на много лет назад.

Бриджес сказал, что, судя по взглядам Черчилля, тот искренне надеется, что наш следующий президент так и поступит, прежде чем Россия нападет на Соединенные Штаты.

Другие близкие к Черчиллю люди слышали аналогичные воинственные заявления. Его личный врач лорд Моран вспоминал, как Черчилль во время беседы в 1946 году выступал за сокрушительный ядерный удар по Советам. «Мы не должны ждать, когда Россия будет готова, — сказал он. — Америка знает, что 52% российского автомобилестроения сосредоточено в Москве, и все эти предприятия можно уничтожить одной-единственной бомбой. Это значит, что будет уничтожено три миллиона человек, но им [Советам] это безразлично». Черчилль сделал паузу, а затем улыбнулся, думая об этой гротескной ситуации. «Их больше обеспокоит уничтожение такой исторической постройки, как Кремль», — добавил он.

Несколько лет спустя, перед выступлением Черчилля в Бостоне, Аверелл Гарриман (посол США в СССР в годы войны — А.К.) предупредил чиновников из американского Госдепартамента, что его старый друг может сделать «политически неудобные заявления», призывая активно использовать атомную бомбу в качестве переговорного инструмента против Советов. Явно помня об отступлении Трумэна в Фултоне, Гарриман заявил, что администрации следует заранее взглянуть на текст выступления Черчилля. Приехав в Бостон, Черчилль не стал призывать к нанесению удара по Кремлю, а вместо этого осудил советское Политбюро, назвав его «таким же порочным, а в некоторых отношениях даже более страшным, чем Гитлер». Он вновь выступил со своими предостережениями о «железном занавесе» и назвал атомную бомбу единственным могущественным оружием западной демократии.

«Я не должен скрывать от вас правду, какой она видится мне, — заявил Черчилль в своей речи, которую на сей раз транслировали не только по радио, но и по телевидению. — Европа наверняка стала бы коммунистической, если бы не атомная бомба в руках Соединенных Штатов».

С тех дней, когда Черчилль наблюдал, как в горах уничтожают размахивающих саблями воинов-дервишей, он начал понимать превосходство техники над храбростью и отвагой солдата в современной войне. Кого-то поражали его черствость и бездушие в отношении этой мясорубки.

«Война всегда завораживала его; он удивительно подробно знает прошлые военные кампании; он побывал почти на всех полях сражений и может точно назвать переломные моменты, решившие исход того или иного сражения, — писал лорд Моран в своем дневнике. — Но он никогда не задумывался о том, что происходит в мозгу у солдата, не пытался понять его страхи. Если солдат не выполняет свой долг, премьер-министр говорит, что его надо расстрелять. Всё просто».

Перед выступлением в бостонском отеле Ritz-Carlton Уинстон беседовал об атомной бомбе со своим давним американским другом Бернардом Барухом, который затем представил его слушателям как «величайшего из живущих англичан», а также с подругой семьи Кэй Холли. Рядом с ним была жена Клементина и сын Рэндолф. Они сидели за круглым столом, пили чай, шотландское виски, ели бутерброды и печенье. Уинстон заметил, что в пустыне Нью-Мексико, где проводилось первое испытание атомной бомбы, возводят монумент в память о погибших в Хиросиме.

«Американцам совестно от того, что они сбросили атомную бомбу?» — спросил он.

Кэй Холли вспоминала «немигающий рентгеновский взгляд» Черчилля, который пристально смотрел на нее в ожидании ответа. Кэй была вполне состоявшейся женщиной сорока с небольшим лет, и теперь она очень сильно отличалась от той веселой и белокурой наследницы сети универмагов из Кливленда, на которой почти двадцать лет тому назад хотел жениться Рэндолф. За это время она успела поработать ведущей на радио, автором газетных статей и сотрудницей Управления стратегических служб, созданного в военные годы и ставшего предшественником ЦРУ. Кэй с почтением относилась к бывшему премьеру, однако ей хватило смелости, чтобы дать ответ, который мог не понравиться Черчиллю.

«Очень многим», — сказала она, имея в виду тех многочисленных американцев, которые чувствовали себя виновными в этом ядерном холокосте.

Уинстон отмахнулся от этой громкой и эффектной фразы, сказав, что атомная бомба была единственным средством устрашения Советов. Он не терпел людей, которые спрашивали, не беспокоит ли его то, что об атомной бомбе скажет Бог.

«Я буду защищать себя решительно и энергично, — заявлял Черчилль, как будто врата рая были палатой представителей. — Я скажу Всевышнему: почему, когда страны воюют такими методами, Ты даешь человечеству опасные знания? Это Ты виноват, а не я!».

Но в приватных беседах Черчилль выражал обеспокоенность по поводу нравственных последствий такой новой войны и спрашивал, понимает ли он в полной мере ее истинное значение.

«Не кажется ли вам, что атомная бомба означает, насколько сильно архитектор вселенной устал от написания своего нескончаемого сценария? — писал он Джорджу Бернарду Шоу. — Похоже, что сброс атомной бомбы станет в нём следующим переломным моментом».

Публично Рэндолф поддержал речь своего отца в Фултоне о советском «железном занавесе», а также его твердую позицию в отношении коммунизма в Восточной Европе. Но в частной беседе в Бостоне Рэндолф, всегда умевший находить у отца слабые места, заявил, что британское «бомбометание по площадям» в Германии — это «ужас, почти равноценный Хиросиме», вспоминала Холли. Союзники своими авиаударами стерли с лица земли такие города, как Дрезден, Гамбург и Кёльн, оставив от них одни руины и пожарища. Сидя со своими друзьями и родственниками в бостонском отеле, Уинстон вспоминал про свои нравственные мучения и сомнения по поводу этих налетов, в ходе которых «за одну ночь уничтожались десятки тысяч жизней… стариков, старух, маленьких детей, да, да, еще не родившихся детей». Кэй наблюдала, как ее герой говорил с чувством искренней человечности, «а в его невероятных глазах сверкали слезы».

Но Рэндолф из собственного опыта знал, что русские не боятся упреждающего атомного удара американцев. Во время поездки в Москву в ноябре 1945 года он слышал, как советские руководители жалуются, что США не делятся своими ядерными технологиями; но их, похоже, не очень-то тревожили «империалистические замыслы» дяди Сэма.

«Я шутливо спрашивал их, сколько людей в Кремле потеряли покой и сон, беспокоясь о том, как бы американцы не сбросили атомную бомбу на Красную площадь, — вспоминал Рэндолф. — Они были слишком честными людьми, чтобы притворяться встревоженными».

Откуда им было знать, что его отец сбросил бы бомбу, будь у него такая возможность».

В заключение от себя отметим, что прошедшие послевоенные десятилетия мало что изменили в менталитете правящего класса США и Великобритании. Когда Черчилль «обвинял» Всевышнего в том, что он дал людям столь смертоносное оружие, он кощунствовал и лукавил. Может быть, замысел как раз и состоял в том, чтобы наличие на Земле ядерного оружия спасало человечество от новых мировых войн. Во всяком случае, кто бы что ни говорил, наше поколение не только советских людей, но и людей всего мира должно быть благодарно руководству Советского Союза, которое, отрывая от народа, делало всё возможное для поддержания ракетно-ядерного паритета с наиболее агрессивными державами планеты.

Хотелось, чтобы объявившие себя «демократами» и «либералами» люди хоть немного задумались об этом и прекратили свою антигосударственную пропаганду осуждения курса на поддержание обороноспособности страны на уровне, не позволяющем новым черчиллям и трумэнам даже помышлять о покорении России.