Чехия и Словакия: 25 лет успеха как пример для Молдавии и Приднестровья

16 января текущего года впервые за 15 лет на площадке Парламентской ассамблеи Совета Европы в Париже выступали официальные представители Приднестровской Молдавской Республики — спикер парламента ПМР Александр Щерба и глава МИД республики Виталий Игнатьев. На равных с представителями принимающей стороны, то есть ПАСЕ, делегатами от Евросоюза и участниками от Молдавии руководство Приднестровья выступило с обширными докладами о необходимости пересмотра подходов к урегулированию конфликта в пользу международного признания независимости ПМР. В подтверждение своей правоты представители Приднестровья в очередной раз апеллировали к примеру Чехии и Словакии, у которых, действительно, «получилось». В этом смысле провести параллели между этими кейсами весьма интересно, тем более что в Кишинёве до сих пор старательно стараются избегать таких дискуссий.

1 января 1993 года на карте Европы появилось два новейших современных государства — Чехия и Словакия, до этого на протяжении большей части 20 века существовавших в виде единой Чехословацкой республики. Разделение стран прошло фактически по обоюдному согласию и на основании консенсуса — по крайней мере, на уровне правящих элит тогда еще единой Чешской и Словацкой Федерации. В этом смысле ключевой особенностью процесса размежевания стало и то, что принципиальные технические аспекты первоначального этапа независимости Прага и Братислава сумели урегулировать заранее, договорившись о разделе сфер хозяйствования, финансовых ресурсов и т.д.

Неслучайно политиками и экспертами кейс распада Чехословакии, названного «бархатным разводом» по причине его мирного характера, рассматривается как образец политического урегулирования, а скорее, предотвращения внутреннего конфликта между составными территориями государства. Действительно, пример Чехии и Словакии, которые предпочли обоюдную сецессию из состава федерации дальнейшему политическому противостоянию внутри страны выгодным образом смотрится на фоне события рубежа 80—90-х гг. прошлого столетия, происходивших преимущественно на пространстве рассыпающегося на части Советского Союза.

Справедливости ради стоит отметить, что мнения о целесообразности раздела страны далеко не столь однозначны, в первую очередь среди самих чехов и словаков. Результаты референдума, проведённого в сентябре 1992 года на территории еще единого государства, показали, что в Словакии «за» разделение страны выступало лишь 37%, «против» 63%, а в Чехии 36% и 64% соответственно. В этом смысле эксперты сходятся во мнении, что основной причиной распада Чехословакии стали противоречия между элитами в Праге и Братиславе, о чем свидетельствует и то, что ключевые решения о независимости принимались без учета результатов упомянутого референдума. Однако тот факт, что 1 января 1993 года чехи и словаки вместо сограждан стали соседями, не встретил в обществе жесткого неприятия, которое позволяло бы говорить о нелегитимности принятых властью решений. Более того, в последующие годы обе страны сохранили открытые дружественные отношения и по сей день рассматривают друг друга в качестве ближайших партнеров и союзников.

Не менее занимательными выглядят и показатели экономического развития Чехии и Словакии: недаром причинами конфликтов внутри государственных объединений зачастую выступают именно вопросы переопределения общего бюджета, вытекающие в споры о том, «кто кого кормит». Согласно сравнительному исследованию 2017 года, обе страны за 25 лет независимости переживали различные периоды изменения ВВП, уровня инфляции и курсов национальных валют, однако по состоянию на сегодня ситуация в сфере экономики в обеих странах не демонстрирует критических различий. Например, средняя зарплата в Словакии составляет около 90% средней чешской. И хотя по ряду показателей Чехия всё равно впереди словацких соседей (например, уровень безработицы там вдвое ниже), говорить о серьезных диспропорциях в развитии частей бывшей Чехословакии говорить некорректно.

В общем и целом пример Чехии и Словакии является пусть не универсальным, но как минимум показательным в части возможностей для мирного урегулирования конфликтов в Европе. Тем циничней выглядит то обстоятельство, что ни в самом Евросоюзе, ни на постсоветском пространстве и тем более в Молдавии не рассматривают данный опыт в качестве модели урегулирования молдавско-приднестровского конфликта.

В самом Приднестровье о необходимости мирного развода с Молдавией говорят уже не первый год. Тирасполь последовательно продвигает, в сущности, очевидный тезис о том, что продолжение конфликта, пусть и замороженного — это обоюдные издержки и упущенные возможности для роста уровня жизни обеих стран.

К слову, идеологической основой создания Приднестровской Молдавской Республики — изначально с приставкой «ССР», т. е. в составе тогда еще Советского Союза — не являлись сепаратистские идеи. Для сравнения, в самой Молдавии в тот момент буйным цветом разрастался национализм, щедро сдобренный антисоветской, русофобской и антисемитской риторикой с щепоткой экономической претензий к союзному центру и обещаниями «завалить Москву помидорами». В Тирасполе же «центробежную» истерию, характерную для всех союзных республик того времени, искренне не понимали и о самоопределении заговорили лишь в тот момент, когда невозможность защиты прав приднестровцев каким-либо иным способом стала очевидна. Мало того, по результатам референдума 1990 года Приднестровье осуществило лишь сецессию из состава МССР, но подчеркнуто стремилось сохранить себя в составе Советского Союза, к которому тяготело в силу приверженности идеям интернационализма и наличию прочных хозяйственных связей с центром.

Что интересно, даже после вооруженной агрессии Молдавии приднестровцы не стремились к бесповоротному разрыву с ней, в том числе по той простой причине, что не считали молдавский народ — своих недавних сограждан — чужим и не питали к нему этнической ненависти. Вплоть до 2003 года переговоры по урегулированию конфликта, замороженного благодаря миротворческой операции России, велись вокруг идеи создания нового общего государства. Однако после срыва президентом Молдавии Владимиром Ворониным подписания «меморандума Козака» (соглашения об окончательном политическом объединении), состоявшегося при явном вмешательстве со стороны Запада, невозможность дальнейшего движения по пути интеграции стала очевидна. Спустя три года Молдова организовала против ПМР продолжающуюся и сегодня экономическую блокаду, ограничив экспорт предприятий республики. Тогда же Кишинёв вышел и из переговорного процесса с Тирасполем, заблокировав диалог на целых 5 лет. Ответом на новые ограничения со стороны Молдавии стал всенародный референдум, в ходе которого в 2006 году 98% голосов жители ПМР закрепили стратегический курс страны на независимость и вхождение в состав России.

Многочисленные опросы общественного мнения, регулярно проводимые в ПМР, показывают, что к идее «реинтеграции» приднестровское общество не вернется уже никогда. За прошедшие 27 лет в политике Молдовы по отношению к Приднестровью не появилось ни одного значимого свидетельства готовности идти на равноправный диалог с Тирасполем и учитывать права полумиллионного приднестровского населения. В самом же Приднестровье за эти годы построено абсолютно функциональное, состоятельное в военно-политическом, экономическом и социальном плане государство. Причем видение Тирасполя относительно формулы взаимоотношений с Молдовой является, пожалуй, самым наглядным подтверждением зрелости политической элиты ПМР и глубины понимания приднестровским обществом сущности устойчивого урегулирования конфликта.

Как уже было сказано ранее, именно Приднестровье апеллирует к опыту Чехии и Словакии. Позиция ПМР заключается в необходимости построения добрососедских отношений с Республикой Молдова в формате диалога двух независимых государств. По мнению руководства Приднестровья, международное признание независимости ПМР позволило бы снять саму суть конфликта, которая сегодня, по прошествии многих лет, состоит лишь в желании молдавской элиты и ее западных партнеров возродить призрак советской Молдавии, создав из двух де-факто независимых стран «чудовище Франкенштейна». Именно стремление «втолкнуть» Приднестровье в РМ мешает сторонам конфликта наладить нормальные цивилизованные отношения и стать взаимоуважительными партнерами, как то произошло в случае Чехии и Словакии.

Понятно, что продолжая отрицать право ПМР на независимость, Запад, к примеру, преследует геополитические цели, стремясь выдавить российское влияние из региона. Молдова же, очевидно, рассчитывает получить в первую очередь территорию и промышленные активы Приднестровья, справедливо полагая, что бОльшая часть активного населения ПМР попросту покинет страну, не желая мириться с нарушением своих прав. Неслучайно в 2017 году в экспертном сообществе Молдавии стали появляться проекты, подразумевающие создание в ПМР невыносимых условий жизни методами блокад и санкций, аннексии территории республики и последующей «деприднестровизации» населения через тесты на лояльность и т.д.

Как бы там ни было, сама суть конфликта между Молдавией и Приднестровьем происходит из нежелания Кишинева менять подходы к урегулированию конфликта. Для молдавской элиты такой шаг видится признанием собственной слабости, и именно поэтому руководство Молдавии наотрез отказывается замечать удачный опыт Чехии и Словакии, так как проведение параллелей между ним и конфликтом с Приднестровьем ведет к весьма неутешительным для молдавского государства выводам.

В Чехословакии раздел страны предваряла «бархатная революция», в ходе которой власть мирно перешла от Компартии Чехии к организованной оппозиции, руководимой бывшими диссидентами. Тогда же страна перестала быть «Социалистической Республикой». Молдавия же перестала быть «ССР» после прихода к власти гремучей смеси из «культурной интеллигенции» (которую в советской Молдавии никто не притеснял), представителей националистического «Народного фронта Молдовы» и своевременно мимикрировавших под требования времени представителей Коммунистической партии (процесс сопровождался агрессией в отношении русских, погромами госучреждений и человеческими жертвами).

Чехи и словаки говорили на разных, но взаимно понятных языках. В Приднестровье, как и сегодня, треть населения составляли этнические молдаване, а языком межнационального общения был русский. В Молдавии русский также хорошо понимали. Но если в Чехословакии языковой проблемы не возникло, то в Молдавии в 1989 году русский был объявлен вне закона (Приднестровье же настаивало на сохранении равного статуса за обоими языками).

Когда в 1990—1992 году в Чешской и Словацкой Федеративной Республике стали назревать внутренние противоречия на почве экономики, «дефисной войны» и полномочий — элиты по сути не дали им разрастись до масштабов общенациональной напряженности и предпочли разойтись мирно. Пусть это решение и не было в достаточной степени понято и поддержано населением обеих стран, оно предотвратило возможность взаимных обвинений в «плохой жизни».

Когда напряженность между Молдавией и Приднестровьем начала расти в геометрической прогрессии, молдавские власти лишь разворачивали маховик противостояния, а затем и вовсе попытались подавить ПМР силой, развязав на Днестре кровопролитную войну.

По итогу, в начале девяностых годов XX века Кишинев сделал ошибки везде, где это было возможно. История мирного раздела Чехословакии в этом смысле является для молдавской элиты правдивым и крайне неприятным напоминанием о собственных провалах, и, что самое страшное, — свидетельством ошибочности 27-летнего курса на уничтожение Приднестровья.

Как ни странно, ирония судьбы этого простого вывода вовсе не в том, что за прошедшие годы в Молдавии так и не появилось государственных деятелей, обладающих достаточной волей и прозорливостью для кардинального исправления ситуации. Комичность момента заключена в неизбежности изменения подходов к урегулированию молдавско-приднестровского конфликта со стороны международных акторов, которыми однажды наверняка будет предложена модель, основанная на беспрецедентном успехе Чехии и Словакии — и Молдавии объективно придется с этим мириться, в особенности если эта идея будет поддержана европейскими партнерами.

Приднестровье в этом случае наконец-то получит шанс на восстановление исторической справедливости.