Соратник Москвы на Русском Севере: Нёнокса

Власть — это распоряжение ресурсом, необходимым людям. Чем больше в нем нуждающихся — тем большее число можно объединить целью и языком. Дешевле его получение и дороже реализация — больше воинов встанет за спиной, крепче будет их оружие. Если ресурс НЕОБХОДИМ для жизнедеятельности, и вышеупомянутое собрано в одном месте, владелец ресурса создаст государство и народ. Древнерусское государство выросло на таком ресурсе — на соли.

Соль нужна человеческому организму, ежедневная потребность человека в ней 30 граммов. Хлор поваренной соли требуется для образования соляной кислоты — составляющей желудочного сока, а натрий мобилизует мышечные ткани. При мясном рационе потребность в соли снижается, зато населению, потребляющему растительную пищу, натрий необходим. Открывает соль и другие возможности — дальние походы морем и сушей с засоленными продуктами — для торговли и расширения страны. Поэтому истоком русского государства стали уникальные соляные рассолы Старой Руссы, что в 99 километрах от Великого Новгорода. Секрет лучшей в Европе старорусской соли в очень высокой (до 21%) минерализации — от соприкосновения «минералки» под землей с докембрийскими отложениями соли.

Обмен соли на любые товары и решения, сложил в IX веке вокруг Старой Руссы целую систему, организаторы и владельцы которой стали называться «русскими». Историки Татищев, Ломоносов, путешественник Герберштейн считали, что имена Русь, Россия пошли от имени этого города. Соляной промысел в грамоте Великого князя Василия II (1415−1462) назван «русским промыслом». Есть гипотеза, что основатели древнерусского государства «варяги» получили свое имя от соляных «варей» Старой Руссы. Директор Института геологии рудных месторождений (ИГЕМ) РАН Константин Лобанов считает, что именно соль и пушнина, при отсутствии в то время на Руси месторождений железной руды, позволили обменивать и покупать оружие и инструмент — которые позволили создать Древнюю Русь и Царство Московское.

Но амбиции и расходы росли и ресурса требовалось все больше. Вторым по важности соляным краем стал берег Белого моря — будущий Русский Север и Архангельская область, сюда новгородцы продвигались за солью и пушниной с X века. Если вода в Финском заливе имеет соленость у поверхности 2 промилле, то в Белом море соленость достигает 31 промилле. С XI века вдоль берега потянулись усолья — Варзуга, Умба, Нюхча, Пушлахта, Золотица, Уна, Луда, Сюзьма, Солза. Но выгоднее вываривать соль не из морской воды, а из минеральных источников. На Севере самый насыщенный рассол NaCl был в Нёноксе — 11 граммов соли на литр, причем залегал он на глубине всего 5 саженей, когда в Сольвычегодске например приходилось бурить скважину на десятки метров. У беломорского солеварения было еще одно преимущество — на нем можно заработать дважды — не только на соли, но и на засолке выловленной здесь же рыбы.

Нёнокса, «бурная речка, поток» на языках финно-угров, впервые упомянутая в 1397 году в грамоте Василия I (1371−1425), поначалу принадлежала крупнейшим феодалам Новгорода — боярам Борецким, прозванным по родовому владению — селу Борок на Двине. В Заволочье им одно время принадлежали 714 деревень с 1458 крес­тьянскими дворами, земли на Корельском и Летнем берегу Белого моря, села Борок, Лявля, Малокурье, Нёнокса. Самая известная из рода Борецких — Марфа посадница (то ли умерла в 1503, то ли казнена в 1478), глава «литовской партии» в Новгороде. После присоединения Новгорода в 1478 году Нёнокса вошла в состав великокняжеских земель и варницы стали владением зажиточных жителей — в основном переселенцев из других земель. Соляная варница довольно сложное техническое сооружение, строительство и ремонт стоил недешево — поэтому у нее было несколько владельцев — «сябров» держателей долей-«вытей». Место соляной варницы зависело от зажиточности хозяина — «Великие Места», «Наволок», «Чепура», были и «Смердьи места».

Организацию древнего производства сейчас можно увидеть на руинах солеварни начала XIX века в Усолье Нёноксы — урочище на берегу Соляного ручья, где было сосредоточено большинство варниц. На рассольной скважине устраивался сруб — колодец 2 на 2 метра с трубой-качкой в центре, сделанной из цельного дерева. В раннее время рассол доставали из колодца длинной палкой с ведром на конце. Через систему деревянных желобов-каналов он подавался сразу в несколько солеварен. Варницу делали в большом срубе, примерно 10 на 10 метров и высотой метров 7 с вытяжными трубами на крыше. Кроме грузовых ворот и двери-входа вырубалось отверстие для трубы от соляной качки по которому в варницу поступал раствор. В центре солеварни находился огромный, 5 на 5 метров железный црен-сковорода с бортами в полметра, склепанный из кусков кованого железа. Под цреном была яма-топка примерно 1,5 метров глубиной и выложенная от пожаров камнем. Над ней, в 2 метрах над полом, устанавливались полати, к которым подвешивался црен, и с которых контролировали варку — убирали грязь с рассола, помешивали его. Когда вода из црена выпаривалась на дне оставалась кашеобразная соль, которую переносили для сушки на сусеки. Просушенную двое суток соль в мешках везли подводами на берег Нижнего озера, где стояли огромные амбары.

Одна варка длилась 36 часов, в результате получалось 100 пудов соли (1,5 тонны). Дров на варку уходило 10−12 саженей, их заготавливали зимой в лесах у верховых озер и сплавляли по реке Верховке к самой Нёноксе. Даже сейчас, спустя десятилетия после завершения соляного промысла, стены варницы и амбаров, поставленных в 1797 году сверкают на солнце кристаллами соли, накопившейся за столетия в бревнах. Еще живой в 1985 году свидетель варок начала XX века Александр Иванович Пурнемцев вспоминал, как сельские ребятишки варили в кипящем рассоле картошку, опуская ее в чистом полотняном мешочке на 15 минут в црен — картошка получалась удивительно вкусной. Готовая соль из амбаров на берегу летом перегружалась на карбасы, через озеро и речку Верховку следовавшие вдоль берега Белого моря в Двину к Архангельску, Холмогорам и далее к Вологде. Зимой соль везли на подводах.

В XVI веке в Холмогорах соль продавали за 3 копейки за пуд, а в Москве цена пуда была уже 12−13 копеек. Чистый доход с пуда был около 6 копеек, что при годовом производстве в 100.000 пудов давало огромную сумму в 6000 рублей, при цене коня в 2 рубля. В XVII веке упоминаются уже гораздо большие цены на соль — до 1 рубля 2 деньги за пуд. Не менее выгодной была и сопутствующая торговля соленой рыбой — В XVII веке пуд семги скупщики брали в Нёноксе за 16 алтын, в Вологде он уже стоил 21 алтын, а в Москве уже 1 рубль.

На этих деньгах поднимались «лучшие» крестьяне Нёноксы, среди которых выделялся род Кологривовых, владевший долями в 12 из 15 нёнокских варниц. Род этих крупнейших крестьян-солепромышленников и меценатов, шедший от новгородского боярина Григория Семеновича, известен с XVI века. Его родоначальник Иван Федорович Кологривов (умер в 1491) в браке с женой, будущей схимонахиней Федосьей, имел четверых сыновей: Григория, Михаила, Якова и Амоса и принял постриг в Николо-Карельского монастыре под именем Ионы. В историю России род Кологривовых ввел Терентий Григорьевич (инок Трифон) (умер в 1620), выдающийся северный зодчий, строитель Соловецкого кремля-крепости. Сначала старец Николо-Корельского монасты­ря, затем приказчик нёнокского соляного промысла, он продал все угодия Николо-Корельскому монастырю и ушел на Соловки. С 1588 г. до 1596 года был главным зодчим каменного Соловецкого кремля, внесен за труды «в синодик без выпис­ки, доколе святая обитель стоит». Следующие Кологривовы по традиции несли славу фамилии. Семен Григорьевич (умер в 1620) был «переведен» в Моск­ву «ненокоцким све­денцем, московским жильцом» и продолжал заказывать иконы для родных церквей у лучших мастеров-иконописцев — прославив ненокские иконостасы. В Русском музее есть икона с надписью: «7060(1555) третьяго месяца июла третья написана бысть сия икона при бла­говерном царе и великом князе Иване Васильевиче всея Руси и при митрополите Макарии повелением раба Божия Семена Гри­горьева сына Кологривова, а писал сю икону Сенька Иванов сын дьяк». К XIX веку фамилия Кологривовых изменилась на Кологриевых и Кологреевых. Василий Егорович (1778−1867), купец, основатель Нёнокского приходского училища. открытого им в 1834 году и которое он поддерживал при жизни, а после смерти завещал ему географические карты, атласы и свыше 100 книг.

Сейчас в центре Нёноксы, на историческом месте Кологриевых, стоит дом Василия Федоровича Кологреева — директора музея Центра Судостроения «Звездочка», где ремонтируются атомные подводные лодки Северного и Тихоокеанского флотов России. Многовековое село разбудило в 1970-х в комсомольце Василие Кологрееве интерес к истории и с 1979 года он бессменный летописец «Зведочки», отстоявший музей от закрытия в 1990-е.

Богатство посада много раз привлекало «лихих» людей. В 1419 году «пришед мурмане войною в 500 человек, в бусах и шнеках, и повоеваша в Арзуги погост Корильский и в земле Заволочской погосты: в Неноксе, в Корельский монастырь святого Николы, … 3 церкви сожгли, а христиан черноризцев посекле, и заволочане две шнеки мурман избиша, а иные избегоша на море». В 1445 году снова набег соседей: «…приидоша свея мурмане за Волок на Двину с ратью, на Неноксу, повоевавъ и пожгоша и людей пересекоша, а иных в полон уведоша. Услышавше то двиняне, приидоша вборзе, иных иссекоша, а иных прислаша в Новгород… а воеводы их, Ивора и Петра и третьего убиша, инеи же, малом вметавшееся в корабли отбегоша». В Смутное время в начале 1613 года по Нёноксе был нанесен самый сильный удар — с Москвы, захватив Вологду, уничтожив каргопольский посад и безуспешно простояв под стенами Холмогор сюда пришли 1200 «черкас». Неукрепленный посад был мгновенно захвачен, храмы и зажиточные дома разграблены, дома и варницы сожжены, источники засорены, жителей пытали, выведывая где спрятано добро. После этого набега посадских, способных возродить соляной промысел осталось мало. В последний раз Нёноксу, со слов экскурсоводов, спасли от набега англичан в Крымскую войну 1854−1856 купола церквей, их в селе семь. Когда маковки стали выплывать одна за другой из утреннего тумана, пленный рыбак-проводник сообщил командиру десанта, что в Нёноксе живут тысячи человек, и высадку отменили.

Соправитель России Патриарх Филарет Романов (1553−1633), опираясь во внутренней политике на Церковь и монастыри, передал им после Смутного времени многие выгодные промыслы. В 1615 году по его решению выходит царская грамота о передаче солеварниц Неноксы Кирило-Белозерскому монастырю, который стал их владельцем до секуляризации монастыря в 1764 году. В то же время Патриарх Филарет резко увеличил монастырские квоты на беспошлинную торговлю солью, подрубив крестьянское солеварение, с которого пошлина по прежнему взималась. Соловецкий монастырь увеличивает квоту с 6000 пудов в XVI веке до 130 тысяч пудов в 1630-е годы, Кирилло-Белозерский с 10 до 40 тысяч пудов, Антониево-Сийский с 10 до 20 тысяч пудов. Возмутившиеся жители Нёноксы были наказаны — их лишили посадских льгот, посад стал селом.

Страну надо было возрождать, повсеместное разорение промыслов требовало интенсивной работы — соли не хватало. В 1631 г. вышел царский указ: «…Хто учнет соль за рубеж продавать, а про то сыщетца или ково с продажной солью поймают, и тем людям за то воровство быть казненым смертью однолично без всякие пощады, где хто соль продавал за рубеж, или ково где с солью поймают, и тех людей в тех местах велим и повесить». Если в начале XVI века в Нёноксе делали 120 варей, к середине века уже 160, а к его концу до 240 и даже 300 варей. Как бывает в таких случаях, промысел не выдержал — леса в окрестностях Нёноксы были вырублены, росла себестоимость, источники иссякали и засорялись. К тому же в середине XVII века на российский рынок стала выходить более дешевая соль с низовий Волги и из-за Урала. Примерно с этого времени соль Нёноксы перестала быть стратегическим ресурсом России и просто «удовлетворяла потребности» и пополняла бюджет.

В начале XVIII века от петровских проектов бюджет стал трещать по швам и царь-реформатор в 1705 году объявил государственную соляную монополию. У производителей соль закупалась по фиксированным низким ценам, и продавалась с фиксированной наценкой. В итоге такого изъятия прибыли соляные промыслы стали нерентабельны — ее стало не хватать, отрасль лихорадило — в 1711 году Пётр I ввел откупы на соль, в 1720 — 1722 годах снова ввели «казённое управление». Сначала солью занималась Камер-Коллегия, с 1724 года «ведомство Кабинета Его Величества», а в 1740 году была создана Соляная контора с казёнными лавками для продажи соли по твердой цене. Николай Первый ввел акцизы на соль, и наконец Александр Второй в 1862 году ликвидировал соляную госмонополиию.

В Нёноксе все это время промысел медленно умирал — крестьяне не могли нести затраты одновременно с рисками госрегулирования. Для сохранения производства на соляных промыслах Нёноксы, Уны и Луды создали казенные заводы, но соли все не хватало. Вместо поддержки «отечественного производителя» ее стали закупать за границей — в 1847 году архангельский губернатор распорядился ввозить иностранную соль беспошлинно и в неограниченное количестве, чем окончательно добил производство. К началу XX века соль на берегах Белого моря производилась только в Нёноксе, а в 1909 году добыча была прекращена и в ней. В Гражданскую войну 1918−1920 отсеченный от России Север вспомнил Нёноксу, где снова стали варить соль, а в 1920х даже проложили узкоколейку от Усолья к амбарам. В Великую Отечественную соль варили уже только для личных нужд и в маленьких сковородах 40 на 40 сантиметров.

История великого соляного ресурса Руси-России закончилась. Теперь ресурсом стала память о нем и о роли Нёноксы в создании России. Сейчас Нёнокса с помощью мэрии Северодвинска борется с забвением, в которое погрузились многовековые деревни-сёстры вроде Уны и Луды.

Животноводство, столетия подстраховывавшее соляной промысел Нёноксы, рухнуло в 1990 — е с закрытием военного совхоза. Руины его ферм, в которых когда-то мычали 1500 коров, стоят на окраине села как декорации фильмов-ужасов.

Какое-то возрождение невозможно из-за разбитой дороги с Онежского тракта, которая летом превращается в жижу, а зимой замерзает глубокими колеями и всплесками ледяной грязи. Энтузиасты Нёноксы разрабатывали проекты добычи соли для Автодора, но с такой дорогой никакое производство в Нёноксу не вернется. Поездку в село два раза в день гарантирует поезд Северодвинск-Нёнокса, пассажиров которого проверяют пограничники — на перешейке между Нижним озером и Белым морем расположен испытательный полигон ракетных систем морского базирования «Сопка».

Любопытно сравнить борьбу с беспамятством крохотной Нёноксы и большого 432-летнего Архангельска — славных своим прошлым.

За год в Нёноксе бывает полторы тысячи туристов — при населении 300−400 человек, пропускном режиме и отсутствии дороги, во всей Архангельской области туристов в 2011 году обслужено всего 325 тысяч (население области — 1.200.000 человек), а в Архангельске (население — 350.000) ещё меньше — ясно кто эффективнее.

Мэрия Северодвинска содержит в селе филиал городского краеведческого музея с весьма приличной экспозицией. В Архангельске музея посвященного городу нет — власти ссылаются что областного краеведческого достаточно.

Музей Нёноксы при поддержке мэрии Северодвинска отреставрировал соляной амбар XVIII века на берегу Нижнего озера — теперь там Музей соли. В Архангельске деревянные дома с табличками «памятник истории и культуры, охраняется государством» стоят с выломанными окнами, горят и сносятся. Кроме церквей и Гостиных дворов XVII века в городе осталось всего с десяток исторических зданий.

Первая церковь в Нёноксе упоминается в 1420 году, священником в ней назван Иоанн Вепрев. Сейчас здесь единственная в России пятишатровая Троицкая церковь 1729 года, вместе с Никольской 1763 года и колокольней 1834 года — они составляют уникальный архитектурный «тройник», удачно приписанный к музею деревянного зодчества «Малые Корелы», в то время как большинство деревянных церквей гниют на просторах Русского Севера предоставленные сами себе. В Архангельске памятники церковной архитектуры поддерживаются митрополией на средства благотворителей — без поддержки государства и города.

Когда истории стало маловато на поверхности земли, Нёнокса обратилась к археологии — в 2009 году на собранные вскладчину грантово-музейные деньги экспедиция Института археологии РАН с Марией Ворожейкиной во главе провела раскопки соляных колодцев и вентиляционных каналов варниц — найденные артефакты и фотоотчеты археологов пополнили экспозицию. В Архангельске археологические раскопки проводятся когда нужен большой землеотвод, только в связи с требованиями закона и на символические деньги. Ни разу работа архангельских коммунальных служб не была остановлена в связи с угрозой памятнику археологии, которых в Архангельске достаточно. В 2010 году город был исключен Минкультом РФ из списка исторических городов России, но до сих пор фундаменты Михайло-Архангельского монастыря XV века, деревянной крепости-посада XVI века, двух сохранившихся слипов XVIII века — «колыбели русского флота» в Соломбале не были не только исследованы, но даже и не поставлены на учет как памятники археологии. И хотя Нёнокса кое-как выживает своим прошлым, государство, которому она когда-то помогла собрать «земли русские», могло бы подставить плечо древнему соратнику — сделать 12 километров дороги, поискать инвестора на возрождение сельского хозяйства или соляного промысла, помочь деньгами на раскопки и завершение реставрации уникального «тройника». Самое простое — упоминуть о вкладе северного села в складывание России в экспозиции Государственного Исторического музея и манежных выставках — проводимых в столице страны, в создание которой Ненокса вложилась десятками поколений, сотнями тысяч тонн соли и миллионами рублей от ее продажи.