От русско-турецкой войны к русско-турецкому союзу

Успокоение Балкан, наступившее после Адрианопольского мира 1829 г., привело к некоторым изменениям на Востоке. В апреле 1830 года, еще до начала революции в Европе, наметилось некоторое улучшение русско-турецких отношений — Николай I согласился сократить контрибуцию еще на 2 млн. дукатов. Россия вообще была заинтересована в стабильности на Проливах и, следовательно, в улучшении своих отношений с Турцией. Русскому посланнику в Константинополе А.П. Бутеневу была дана ясное определение основной идеи русской политики на Востоке: «император желает сохранения Турции». «Сохранять на Востоке прочный мир, — писал посланнику министр иностранных дел К.В. Нессельроде 30 ноября (12 декабря) 1830 г., — в Европе заботиться о спокойствии народов и скрупулезном соблюдении трактатов, его гарантирующих — таков принцип, неизменно направляющий политику нашего Августейшего Государя».

Освоение южнорусских степей и Новороссии (совр. российский Крым, Одесская, Херсонская и Запорожская области Украины), которое особенно активно шло после присоединения Крыма в 1783 г., привело к резкому подъему сельского хозяйства на юге России, что не замедлило сказаться на хлебном экспорте империи. С середины XVIII века он вырос в 30 раз, с начала 80-х гг. — в 5−6 раз: с 400 тысяч четвертей до 2.250 тысяч четвертей, более 1 млн. четвертей из этого были пшеницей, выращенной на юге России. С 20-х годов XIX века русский вывоз, преимущественно сельскохозяйственный из черноморских портов, обогнал соответственные показатели балтийских портов. С 1826 по 1851 гг. из первых было вывезено 56.415.036 четвертей, а из вторых — 30.536.070 четвертей зерна. При этом из черноморских портов вывозилась большая часть русской пшеницы, и показатели этого экспорта постоянно увеличивались. В 1824—1831 гг. из главного русского торгового порта на Черном море — Одессы — в среднем ежегодно вывозилась 865.921 четверть зерна, в 1832—1840 гг. — 1.029.706 четвертей, в 1841—1846 гг. — 1.371.024 четверти, в 1847—1852 гг. — 2.034.696 четвертей.

После заключения Адрианопольского мира торговля этого порта стабильно росла. В 1830 через Одессу было вывезено товаров на 8.632.820 руб., а ввезено на 3.001.500 руб. Показатели экспорта постоянно увеличивались, достигнув к 1844 г. среднестатистических показателей в 15.430.100 руб.(импорт увеличился до 4.288.340 руб.). Особенно выделялись урожайные 1847 и 1853 годы, когда было вывезено товаров на 27.978.750 руб. и 27.640.250 руб. (ввезено на 6.311.430 и 7.873.420 руб.). Черноморская торговля процветала, и любое осложнение на Проливах существенно сказывалось на ее показателях. Если в 1827 г. ее обороты составили 1.201.119 фунтов стерлингов, то в 1828 г. сократились до 95.535 фунтов, а за три последних мирных месяца 1829 г. выросли до 337.327 фунтов, достигнув в 1830 г. 2.258.277 фунтов. При таких обстоятельствах Петербург не мог не уделять особого внимания «восточному вопросу» и прочному миру на Востоке.

Положение в Османской империи оставалось нестабильным, но султану удалось подавить мятежи багдадского и скодринского пашей. Худшее было впереди. Египетский паша Мехмед-Али, потеряв в Наварине флот, под давлением союзной блокады вынужден был эвакуировать не только Морею, но и Крит. В 1828—1829 гг. он не оказал помощи султану в войне против России. Мехмед-Али вместо этого предпочел сосредоточить свои средства на воссоздании флота, усилении армии, укреплении финансов и административного аппарата. В ноябре 1829 г., к значительному неудовольствию паши, султан настоял на возвращении из Александрии находившихся там со времени эвакуации Мореи линейного корабля, 6 фрегатов, 6 корветов и 4 бригов. В августе 1830 г. Мехмед-Али получил фирман на управление Критом, где 17 сентября того же года высадились египетские войска. Греческие повстанцы, контролировавшие часть крепостей на острове, вынуждены были начать эвакуацию при посредничестве английских, французских и русских кораблей и десантов. К концу года египтяне установили полный контроль над своим новым владением. Однако паша так и не получил обещанного за участие в борьбе против греческих повстанцев Дамасского пашалыка. Осенью 1831 года он поднял мятеж против султана.

Формальным поводом к началу военных действий послужил отказ Стамбула выплатить долг Акрского паши и противодействовать иммиграции египетских подданных в Сирию. Причиной войны было желание Мехмеда-Али создать независимое арабское государство с центром в Египте. Его армия и флот были обучены при помощи французских инструкторов (хотя кроме них в Египте служили и другие европейцы) — Франция в конце 20-х гг. рассчитывала на помощь египтян в борьбе с деем Алжира. Значительное количество египетских старших офицеров прошло обучение в Париже, Тулоне и Бресте. Численность регулярных египетских войск превышала 70 тыс. чел. (по официальным египетским данным — почти 194 тыс. чел.), турецких — 45 тыс. чел. Турецкий флот имел 29 кораблей, из них 6 линейных и 7 фрегатов, египетский — 17, из них 4 линейных и 7 фрегатов. Превосходство в качестве всецело было на стороне египтян, командовал ими талантливый сын мятежного выходца из Албании — Ибрагим-паша.

Египетский флот быстро усиливался за счет строительства на верфях Александрии новых кораблей, в том числе и 100-пушечных линейных. Для того, чтобы остановить этот процесс, турки прекратили поставки корабельного леса из Ливана. Это стало последней каплей в чаше терпения Мехмеда. Особенное недовольство правителя Египта вызывал паша Акры. В октябре 1831 г. Мехмед-Али направил против него в поход 20-тыс. армию при поддержке нескольких тысяч бедуинов с 40 полевыми, 20 осадными орудиями и 8 гаубицами. Египтяне перешли Синай и взяли Яффу. Небольшие турецкие гарнизоны без сопротивления переходили на сторону египтян, сопротивление оказала только Акра. В крепости находилось около 14 тыс. воинов — босняков, албанцев, турок, на верках стояло 400 орудий. Египтяне осадили ее в декабре 1831 г. Начавшаяся война вызвала ужас в Константинополе. Поначалу здесь заявили о готовности к переговорам, но на самом деле это был всего лишь обычный прием, необходимый для того, чтобы выиграть время. Так продолжалось до начала февраля 1832 г.

Султан потребовал прекратить военные действия и, когда этого не случилось, объявил войну Мехмеду-Али. Главнокомандующим в марте 1832 г. был назначен Гусейн-паша, только что отметившийся при подавлении восстания в Боснии. Турецкая армия собиралась и двигалась весьма медленно, что позволило Ибрагим-паше удержать инициативу. 27 мая 1832 г. его войска овладели штурмом Акрой. От гарнизона осталось около 2 тыс. чел., попавший в плен паша был выслан в Александрию. Войска Мехмед-Али непривычно кротко для этого региона вели себя в сдавшихся городах — симпатии населения были им обеспечены. 15 июня Ибрагим взял Дамаск, в начале июля турецкая армия была разбита под Хомсом и Беленом. Турки потеряли 39 орудий, весь обоз, большое количество пленных.

Значительное количество необученных новобранцев, эпидемия холеры и полное пренебрежение элементарными мерами предосторожности — все это привело к тому, что египтяне, внезапно обрушившиеся на турецкий лагерь, практически не встретили сопротивления. Началась паника, турецкая армия побежала, преследуемая кавалерией противника. 31 июля египтяне взяли Александретту (совр. Искандерун, Турция). Турецкий флот простоял в бездействии в районе островов Греческого архипелага, а в октябре укрылся в Мраморном море. Господство на море полностью принадлежало флоту Мехмед-Али. Правитель Египта считал, что Сирия плохо управляется, и что Оттоманская империя только выиграет в управлении от того, что турки и арабы будут разделены между правителями, границей Сирии он считал горы Тавра. Между прочим, Мехмед-Али не скрывал своего негативного отношения к России и говорил о необходимости восстановления могущества мусульманской империи для борьбы с ней.

Ибрагим-паша продолжал свое наступление, и самым важным его успехом стала битва под Конией. 21 декабря 1832 г. 30-тысячная турецкая армия, имевшая 92 орудия, была разгромлена египтянами, имевшими в строю около 15 тыс. чел. при 36 орудиях. Турки потеряли 10 тысяч одними пленными, в руках египтян оказалось 40 орудий. Общие потери армии Ибрагим-паши насчитывали всего 1,5 тысяч человек, в плену оказался великий визирь. Таким образом, египетские войска заняли Палестину, Сирию и вторглись собственно в Анатолию. Деморализованный резерв турецкой армии — около 25 тыс. чел., находившийся под Бруссой явно не смог бы сдержать наступление египетской армии. Новости из Турции вызвали в Петербурге волнение. Там не хотели получить нового соседа, который не был бы слабым. «Завоевание Турции Мегмед-Али-пашею, — заявил на совещании с Военным министром Нессельроде, — могло бы, с возведением нового лица на престол турецкий, возродить новые силы в сем упадающем царстве и отвлечь внимание и силы наши от дел Европы, а потому Государя особенно занимало удержание султана на колеблющемся престоле его.»

Способов поддержки султана было немного, на аудиенции 3(16) октября 1832 г. генерал-адъютант Н.Н. Муравьев, который был выбран в качестве посланца в Турцию и Египет, получил инструкции от своего монарха: «…Я не хотел посылать войск и желаю, чтоб распря их кончилась… Вся эта война ничто иное, как последствие возмутительного духа, овладевшего ныне Европой и в особенности Францией. Самое завоевание Алжира есть действие беспокойных голов, которые к тому склонили бедного Карла X-го. Ныне они далее распространили влияние свое и возбудили Египетскую войну. С завоеванием Царьграда мы будем иметь в соседстве гнездо всех людей бесприютных, без отечества, изгнанных всеми благоустроенными обществами. Люди сии не могут остаться в покое; они ныне окружают Мегмед-Али-пашу, наполняют флот и армию его. Надобно показать влияние Мое в делах Востока». 15(27) ноября 1832 г. последовало распоряжение привести Черноморский флот «как наипоспешнее» в готовность к выходу в море. Командующим эскадрой для похода в Босфор был назначен контр-адмирал М.П. Лазарев. Флот должен был быть готов для шестимесячной кампании. Перед ним были поставлены следующие задачи: в случае необходимости защитить Константинополь от покушения со стороны египтян, не допустить вхождения египетского флота в Дарданеллы, оказать любую помощь турецкому правительству как в Черном, так и в Средиземном морях.

9(21) декабря 1832 г. Н.Н. Муравьев прибыл в Константинополь. Он привез предложение помощи султану, которое он передал ему 23 декабря 1832(4 января 1833 г.), после чего отплыл в Александрию к Мехмеду-Али с требованием остановить военные действия на суше и на море. Миссия Муравьева, строго говоря, не была посреднической, так как Николай I не считал для себя приличным выступать в роли посредника между султаном и его вассалом. Одновременно к Ибрагим-паше был отправлен полковник А.О. Дюгамель, который должен был убедить египетского командующего остановить движение своих войск. Муравьев старался выполнить главную задачу, а именно «…как можно более вселять Турецкому султану доверенности, а Египетскому паше страху…» Добиться этого было сложно, так как страхом был поражен султан, а паша был уверен в собственных силах. Новость о поражении под Конией пришла в турецкую столицу сразу же после прибытия туда русского генерала. В Малой Азии перед Константинополем по расчетам сераскира (турецкого Военного министра) у турок находилось под ружьем около 28 тыс. чел., однако использовать их было практически невозможно. «В Никомидии было собрано несколько слабых полков, — вспоминал Муравьев, — Кютаиэ более не занимали до окончания войны, а разбитые войска толпами и по одиночке переправлялись в Европу через Босфор и большею частию через Геллеспонт. Все сие было последствием слабости, беспечности и медленности турецкого правительства, пораженного в то время страхом». Между тем, по данным, имевшимся в распоряжении посланца русского императора, под командованием Ибрагим-паши находилось 40.800 чел. В середине января 1833 г. перед входом в Дарданелльский пролив появились египетские корабли, турецкий флот укрылся в Мраморном море.

Паскевич, с мнением которого считался император, был категорически против изолированных действий на Проливах, советуя ни в коем случае не предпринимать там ничего без предварительной договоренности с Австрией и Англией. «Если же мы одни вступимся, — писал он Николаю I 24 января (6 февраля) 1833 г., — то будем иметь неприятелями всю Европу». Именно в первые месяцы 1833 г. мнение фельдмаршала было ошибочным. Европа не могла оказать действенную помощь туркам или действенно противостоять русской помощи. Действительно, Османской империи грозил распад, и султан по привычке обратился за помощью к европейским державам, однако поддержки не последовало.

Интересы Пруссии были в то время достаточно далеки от Востока. Австрия, как всегда, опасалась роста русского влияния в Турции, но прежде всего была заинтересована в сохранении стабильности в Италии, где после 1830 г. снова наметилось оживление революционного движения, опять подавленное австрийскими войсками, и в Германии, где активизировались сторонники объединения страны. 24 мая 1832 близ замка Гамбах в Баварии на празднике собралось несколько тысяч человек. Воспользовавшись этим, заговорщики попытались захватить арсенал, и поднять восстание, но потерпели фиаско. Меттерних был доволен результатами, которые использовал для новой атаки на либералов, но все эти события не могли не сказаться на готовности Вены отвлечься на дела Востока. Что касается Франции, то она косвенно поддерживала в этом конфликте Египет. Кроме того, Луи-Филипп еще не считал свое положение достаточно прочным. Его власти угрожали и легитимисты, центром которых стала Прага, где поселился Карл X, и бонапартисты, республиканцы.

В ночь на 29 апреля1832 г. вдова герцога Беррийского Каролина Фердинанда высадилась у Марселя, планируя пробраться в Вандею и Бретань и поднять там восстание. Эта попытка провалилась, юг королевства остался спокоен, герцогине удалось пробраться на север. 5 мая у вандейской колонны собралась большая демонстрация сторонников Наполеона, которую пришлось разгонять полиции. 24 мая герцогиня Беррийская провозгласила себя правительницей в малолетство своего сына Генриха V. В Вандее начались волнения роялистов, которые продолжались четыре месяца. Поначалу восставшим удалось разбить несколько отрядов правительственных войск. Вслед за этим последовал крах, герцогиня была арестована в Нанте. 5−6 июня того же года в Париже вспыхнуло восстание сторонников республики, с огромным трудом подавленное войсками. В городе было введено военное положение. При этом не вся Национальная гвардия согласилась участвовать в действиях против повстанцев. Только 10 июня правительство решилось отменить военное положение в 7 департаментах и округах, включая Вандею.

В сложившейся ситуации Константинополь рассчитывал только на Великобританию. Впервые султан запросил о прямой поддержке Англию уже 6 августа 1832 г. Однако в это время на турецко-египетскую войну в Лондоне смотрели еще как на очередную распрю Махмуда с его мятежными вассалами и не торопились вмешиваться в нее. После битвы под Конией все изменилось, но Англия, не смотря не то, что она отнюдь не была заинтересована в дальнейшем усилении французского влияния в Северной Африке и тем более в Леванте, не могла быстро отреагировать на турецко-египетскую войну. Первая реакция лорда Пальмерстона на известие о миссии Муравьева была благожелательной — он заявил русскому послу, что Англия не в состоянии была оказать Турции такую помощь, как Россия. «Британский кабинет, — сообщил тот в Петербург, — желая победы султану, материальной помощи Турции оказать не может». Это были правдивые слова.

В либеральном правительстве Грея и парламенте шли споры по ряду вопросов внутренней политики Англии. Консервативная оппозиция активно сопротивлялась реформе голосования, проведенной в июне 1832 г. Волнения начались в Ирландии, где правительство проводило реформу управления имуществами католической церкви. Для усмирения аграрных беспорядков повсюду широко использовалась армия, был сожжен центр Бристоля, разрушен Ноттингемский замок, в Лондоне толпа забросала камнями кортеж королевы Аделаиды, жертвой волнений чуть не стал герцог Веллингтон, которого спасли войска. Лишь осенью 1832 г., когда резко ухудшились русско-английские отношения, казалось, что турецкая просьба о помощи могла лечь на удачную почву.

В 1831 г. британское правительство в лице лорда Генри Пальмерстона назначило послом в Петербург лорда Джона Дархема, не запросив предварительно агреман, как это было принято. Вняв советам князя Ливена, Николай I решил не обращать на это внимание и принял нового посла. В октябре 1832 г. объявление о новом после в России было сделано через прессу. На это раз им должен был стать лорд Чарльз Стратфорд Каннинг, имевший репутацию стойкого русофоба. Но император категорически отказался принимать этого дипломата и в результате вплоть до начала 1833 г. возник кризис, в ходе которого британский Форин офис ссылался на право короля назначить послов по своему усмотрению, а русский МИД — на право императора распоряжаться в собственном дому. В конце концов Николай I заявил о готовности отозвать из Лондона посла — князя Ливена, заменив его поверенным в делах. На этом все и закончилось, не считая того, что Стартфорд Каннинг, бывший врагом России, стал еще и личным врагом ее монарха.

В этот раз Петербург и Лондон ограничились булавочными уколами, хотя инициатива принадлежала именно Англии. Развить из случая с отказом в агремане полноценный конфликт и развить его в противостояние на Ближнем Востоке и Проливах не удалось. Во флоте «владычицы морей» на 1831 г. числилось 615 корабля (131 линкор, 149 фрегатов, 336 корветов и бригов) с 22.920 орудиями на борту. Даже если представить объединение флотов Франции, России, Голландии и Португалии — то вместе получилось бы 533 корабля с 18.760 орудиями. Превосходство над отдельными странами было абсолютным: у Франции имелось 33 линкора, 41 фрегат, 148 корветов и бригов, у России — 32 линкора, 25 фрегатов и 24 корвета и брига. И тем не менее Лондон не стал развивать конфликт. Королевский флот был задействован частично у Фолклендских островов и у берегов Бельгии, для того, чтобы подтвердить силой требования относительно начертания будущих границ этой страны и ее статус нейтрального государства, и в Португалии для поддержки в гражданской войне одного из претендентов на престол. Если Португальское королевство было старым союзником, оставить которого Лондон не мог из соображений престижа, то такие проблемы, как бельгийское побережье, устья Рейна и Шельды и их возможные обладатели — это были вопросы, жизненно важные для безопасности Англии, которые она никак не могла игнорировать.

В начале 1831 г. из кандидатов на трон Бельгии чаще всего назывались имена герцогов Лейхтенбергского и Намюрского. Поскольку ни в Париже, ни в Лондоне никто не хотел поддерживать родственников Наполеона, первая кандидатура быстро отпала. Герцог Намюрский был избран, но Луи-Филипп решил отказаться за сына, учитывая крайне негативную реакцию Великобритании. 21 мая 1831 г. Лондонская конференция огласила имя претендента на бельгийский престол — им стал принц Леопольд Саксен-Кобургский — дядя будущей королевы Виктории.

Тем не менее угроза войны тогда все еще существовала, так как голландский гарнизон не покинул Антверпена, который должен был стать исключительно торговым городом и принадлежать Бельгии. Ситуация усложнялась и претензиями Брюсселя на Люксембург, которые категорически не желала признавать Гаага. Лучшим способом ведения переговоров с Леопольдом, торжественно въехавшим в Брюссель 21 июля 1831 г., Вильгельм I считал демонстрацию силы. 1 августа 1831 г. голландские войска, расквартированные вдоль демаркационной линии, перешли ее. Превосходство в силах полностью принадлежало голландцам, имевшим 70-тысячную армию и 25 тыс. хорошо вооруженных ополченцев при 150 орудиях. Вильгельм издал декларацию: «Не мщение, не желание завоеваний ввели голландскую армию в Бельгию. Король войною сею желает только приобрести удовлетворительные условия для разделения обеих земель и восстановления прочного мира.»

Бельгийская армия еще только формировалась и начала нести одно поражение за другим. В тылу у бельгийцев уже 7−8 августа началась паника, под угрозой оказались Брюссель и Льеж, которые находились в нескольких часах движения голландцев. К 10 августа было очевидно, что бельгийцы были полностью разбиты. В Гааге опасались, что успехи спровоцируют Париж на вмешательство. Так и случилось. Воспользовавшись временным отвлечением внимания Петербурга, Вены и Берлина на польские дела, Париж направил 50-тысячный корпус в Бельгию под предлогом ее защиты. Этот шаг встретил серьезное сопротивление остальных участников переговоров по бельгийскому вопросу и уже 6 августа Луи-Филипп взял на себя обязательство вывести войска после возобновления перемирия от 23 октября (4 ноября) 1830 г., на что сразу же согласилась и Гаага.

Окончательно бельгийский вопрос был снят с повестки дня русской дипломатии только после торжества принципа законности. 3(15) ноября 1831 г. представители Великобритании, Франции, Австрии, Пруссии и России заключили договор об образовании Бельгийского королевства — независимого и вечно нейтрального (ст.7). В его состав вошла Бельгия и часть Великого герцогства Люксембургского (ст.1−2), Антверпен передавался Бельгии и объявлялся «исключительно коммерческим портом (ст.1; 4), подтверждалась свобода судоходства по рекам, протекающим по территориям Бельгии и Голландии (ст.9). 2(14) декабря 1831 г. представители Великих Держав подписали Лондонский трактат относительно статуса нового государства. Этим соглашением был гарантирован его вечный нейтралитет. «Мы признали факт независимости Бельгии, — писал император, — потому что его сам король Нидерландов признал, но мы не признаем Леопольда, потому что не имеем никакого права сделать это до тех пор, пока король нидерландский не признает его».

Так как королем бельгийцев стал близкий родственник британского королевского дома, то Лондон не хотел, чтобы его правление началось бы с потери Антверпена, где все еще находились голландские войска. Наследный принц Оранский категорически не желал выводить их оттуда. 9 августа 1832 г. Леопольд I благоразумно женился на дочери Луи-Филиппа, и из английской креатуры превратился в фигуру, поддержанную и Англией, и Францией. Король французов явно не желал рисковать на Востоке, там, где была велика возможность крупномасштабного конфликта, тем более, что он продолжал вести войну в Алжире. С другой стороны, новая династия не могла допустить и падения международного престижа Франции, и в ноябре 1832 г. Луи-Филипп отправил 67-тысячную армию маршала М. Жерара под Антверпен для поддержки Леопольда I. 30 ноября французы обложили цитадель, гарнизон которой категорически отказался капитулировать. По иронии судьбы его возглавлял бывший подчиненный Жерара ген. Д. Шассе.

23 декабря, после 24 дней и 25 ночей осады и 18-дневной бомбардировки, комендант цитадели подписал капитуляцию. Превосходство противника в артиллерии привело к почти полному уничтожению укреплений и казарм. Специально для осады в Льеже была отлита мортира-«чудовище», стрелявшая 30-пудовыми бомбами, в каждой из которой было 2,5-пудовый заряд пороха. Цитадель сдавалась, капитуляция не распространялась на флотилию из 12 канонерских лодок (они были взорваны своими экипажами). Офицеры сохраняли личное оружие, гарнизон выводился во Францию, где должен был содержаться до окончания военных действий. 24 декабря голландские войска сдались французам. После разоружения они подверглись нападениям со стороны горожан и подчиненным Жерара пришлось защищать сдавшихся даже оружием.

В январе 1833 г. французы покинули Бельгию. С 10 ноября 1832 г. к блокаде голландского побережья приступила и англо-французская эскадра. Это было опасное действие, потребовавшее значительной концентрации сил — в голландском флоте насчитывалось 72 вымпела, включая 7 линейных кораблей и 25 фрегатов. Британский флот и французская армия способствовали преодолению бельгийского кризиса в мае 1833 г. Практически одновременно с блокадой Голландии британская эскадра из 9 кораблей, 4 из которых были линейными, была отправлена и к Лиссабону. Ни Франция, ни Англия, как и любое другое государство, не могли быть сильными на всех направлениях сразу. С другой стороны, Россия явно и недвусмысленно способствовала мирному решению бельгийского вопроса, рекомендуя Голландии умеренность и уступки. Свой вклад в это внес и голландский монарх, которого представитель Николая I — ген.-ад.гр. А.Ф. Орлов, прибывший для переговоров в Гаагу, назвал «плохим адвокатом хорошего дела».

Неожиданным образом, бельгийско-голландский кризис также способствовал созданию благоприятной обстановки для действий Петербурга в Османской империи. 5(17) января Дюгамель прибыл в Конию, где был немедленно принят Ибрагимом. Русскому офицеру не удалось добиться поставленной задачи — сын египетского правителя ссылался на отсутствие приказов от отца и его армия медленно, но уверенно продолжала двигаться вперед. Между тем миссия Муравьева в Египте протекала успешно, и Мехмед-Али обещал пойти на примирение без чрезмерных требований к султану. В январе 1833 г. британское правительство заявило о своей готовности действовать сообща с Францией «для спасения Оттоманской империи от окончательного распадения». Это было первой реакцией на усиление позиций России, которая казалась Лондону опасней Франции. Почти одновременно Махмуд II, после недолгих колебаний, обратился с просьбой о помощи к Петербургу.