Еще в конце 2001 - начале 2002 гг. в ходе дискуссии на постсоветском пространстве, связанной с осознанием факта американского присутствия в Центральной Азии, выявились две основные позиции. Первая точка зрения состояла в том, что США намерены использовать свое военное присутствие в постсоветской Центральной Азии для достижения собственных геополитических целей, а военная операция в Афганистане служит не более чем предлогом для своего военного присутствия в регионе.

Главным аргументом для обоснования второй точки зрения - в пользу присутствия вооруженных сил США на юге СНГ - называлось то обстоятельство, что американцы якобы нейтрализуют "угрозу наступления талибов на север", снижают уровень угроз, исходящих из Афганистана, для Центральной Азии и России. Появление подобной аргументации в политическом сознании объясняется, помимо некоторых иных, и следующей причиной. С середины 1990-х гг. посредством определенных информационных технологий в общественном мнении, политических и экспертных кругах целенаправленно формируется представление об интернациональном и даже глобальном характере феномена "Талибана". А из этого проистекал уже вывод о возможности того, что талибы намерены оккупировать Таджикистан с Узбекистаном, "присоединив к Афганистану территории вплоть до Бухары" с последующим выходом к Поволжью, на Северный Кавказ...

Не имеющее под собой особых оснований и воспринимаемое чаще на эмоциональном уровне, это представление на постсоветском пространстве стало весьма распространенным, в том числе - среди лиц, оказывающих воздействие на принятие политических решений. А мифологема о "международном терроризме" была превращена в casus belli для оправдания агрессии сначала в Афганистане, а затем в Ираке.

Талибы не несут и никогда не несли военной угрозы странам Центральной Азии или России. Это, в первую очередь, этническое движение, и у них не может быть поддержки на этнически чуждой им территории к северу от Амударьи. Талибы - это пуштуны, движение в своей основе имеет мощный националистический компонент. Радикально-религиозный элемент в мотивации их деятельности стоит не на первом месте. Их появление на территории Таджикистана или Узбекистана - вторжение на идеологически и ментально чуждую для них территорию. Они не могут здесь рассчитывать на поддержку населения, учитывая межэтническую солидарность между таджиками и узбеками в Афганистане и их соплеменниками в постсоветских республиках. Сила талибов - в поддержке населения пуштунских регионов и в использовании асимметричных способов ведения войны. Это партизанское движение, которое на чужой территории обречено на поражение.

Таким образом, современные спекулятивные или непрофессиональные рассуждения о прямых угрозах безопасности региона в связи с возрождением "Талибана" и в случае ухода американцев из Афганистана, так же, как и имевшие место в 1990-х годах утверждения о планах "Талибана" по "завоеванию" постсоветского пространства, не выдерживают критики.

Тем не менее, афганский вектор объективно остается ключевым в системе угроз безопасности для Центральной и Южной Азии. В содержании этих угроз можно выделить ряд направлений. Наиболее часто транслируемая оценка: Афганистан - это "гнездо международного терроризма". Для того чтобы согласиться с этим утверждением, либо отказаться от него, следует разобраться, кто такие талибы и террористы, находящиеся на территории Афганистана, в чем состоят угрозы, связанные с их активностью.

Если проанализировать состав группировок, воюющих сейчас против кабульского правительства и иностранных войск США и НАТО, можно выделить десятки категорий участников этих формирований, отличающихся по мотивации их участия в движении. Для понимания наиболее важных характеристик антиправительственного движения в целом важен анализ нескольких из них - наиболее массовых и очевидно выделяющихся по своим сущностным параметрам.

Первая. Это интернациональные по своему составу отряды, включающие (иногда в большинстве) неграждан Афганистана, лиц неафганского происхождения. Это арабы, пакистанцы, индонезийцы и малазийцы, выходцы из Бангладеш, чеченцы, уйгуры, узбеки, таджики и другие. Они управляются и финансируются неафганскими, а имеющими либо пакистанское, либо арабское или транснациональное происхождение радикалистскими структурами. Многие имеют опыт войны и террористической деятельности в Нагорном Карабахе, бывшей Югославии, на Северном Кавказе, в Кашмире, Ираке, странах Африки. Эта категория чаще всего имеет устойчивые связи со спецслужбами Пакистана, некоторых арабских стран, США, Великобритании.

Вторая. Отряды с преимущественно пуштунским, то есть афганским по происхождению составом, но связанные при этом с теми же иностранными и международными организациями и получающие оттуда финансирование. В этой категории тоже представлены "ветераны" всех перечисленных "горячих точек".

Третья. Пуштунские по составу отряды и группировки, воюющие по причинам внутриафганского характера, но финансируемые из-за рубежа, как правило, через пакистанские клерикальные и военные круги и спецслужбы.

Четвертая. Группировки и отряды, воюющие по причинам внутриафганского характера, имеющие мощную социальную базу в местах своей активности, финансируемые преимущественно за счет доходов от наркопроизводства и из других местных источников. Данная категоризация, безусловно, весьма относительна: существует множество самых разнообразных мотиваций, которые усложняют картину явления, именуемого "талибами", но важно другое.

Из четырех обозначенных категорий первые две не являются массовыми, зато мощнейшую социальную базу имеют третья и четвертая. В этих отрядах и группировках участвуют представители самого населения, инкорпорированные в ряды движения сопротивления против правительства и поддерживающих его иностранных оккупантов. Как и в первой половине 1990-х годов, в "талибах" как обновленной политической силе значительная часть населения видит фактор стабильности, объединения и справедливости. Главной причиной тому является несоответствующее местным традициям и традиционному праву поведение иностранных военных, чрезмерное использование военной силы, превращающие их в оккупантов. Это создает хорошую возможность для реорганизации деятельности талибов с восстановлением доверия к ним среди большинства населения, по крайней мере, в пуштунских регионах. По сути, в Афганистане идет гражданская война, в которой на стороне правительства действуют иностранные оккупационные войска.

Реальной опасностью для стран региона фактор гражданской войны, идущей в Афганистане, определяется самим состоянием страны: неконтролируемостью территории, позволяющей использовать ее пусть и для немногочисленных, но действительно террористических оппозиционных групп - узбекских, уйгурских, кашмирских, чеченских, белуджских и др.

Другой реальной опасностью является использование территории Афганистана для наркопроизводства. Результатом западного военного присутствия является его многократный рост. Основные причины этого явления состоят в фактическом отсутствии в Афганистане реальной некриминальной экономики с соответствующими социальными последствиями, наличии отлаженной при содействии ЦРУ США с начала 1980-х и особенно в 1990-х годах международной сети финансирования, производства, транспортировки и реализации наркотиков. Существуют свидетельства того, что войска США и НАТО непосредственно вовлечены в организацию транспортировки наркотиков из Афганистана в Европу сразу по нескольким каналам: авиационный путь, "северный маршрут" (Средняя Азия - Россия), Иран - страны Ближнего Востока, и через Пакистан ("южный маршрут").

В Европу афганские наркотики идут через страны Центральной Азии и Россию - преимущественно на прибалтийско-скандинавское направление. Через Туркмению - в Азербайджан, оттуда в Грузию и через Украину дальше на Запад. И через Иран, Турцию - в Косово, это один из главных европейских центров распространения.

Вообще, основные эпицентры распространения афганских наркотиков в Европе совпадают с местами дислокации американских вооруженных сил - в первую очередь это Косово, американская военная база Бондстил. А также расположенные на территории Германии Битбург, Зембах, Рамштейн, Хан, Цвайбрюккен и Шпангдалем. Это военно-воздушная база США в Морон-де-ла-Фронтера и военно-морская база в Рота в Испании.

Более 40% героина афганского происхождения поступает на европейский рынок именно из Косово. Обращает на себя внимание перечень транзитных стран, многие из которых представляют собой "управляемые демократии" - Грузия, Украина, Латвия и Эстония, Болгария, Польша, где коррумпированность госструктур облегчает условия транспортировки. Правительство Афганистана время от времени декларирует, а иногда и демонстрирует попытки бороться с производством наркотиков. Но тут мешает буквально все. И неспособность полноценно контролировать подавляющее большинство регионов страны, и участие местных элит в этом производстве, и отсутствие источников средств к существованию у огромной части населения. И самое главное, вся внутриполитическая борьба в Афганистане - это еще и борьба конкурирующих наркогруппировок. Колоссальный экономический эффект включает в процесс огромную цепочку участников - от непосредственных производителей, афганских крестьян до руководителей государств и транснациональных компаний.

Анализ происходящего на протяжении постталибского периода позволяет сделать вывод о том, что афганская проблема не имеет военного решения. Отправка дополнительных войск как главный компонент стратегии в Афганистане новой американской администрации может привести к локальным достижениям среднесрочного плана, но на устойчивое улучшение ситуации не повлияет. Да американская политика в регионе такой цели перед собой и не ставит. Речь о другом - о системе давно намеченных мегацелей, приступить к реализации которых позволили события 11 сентября 2001 г. - кто бы ни стоял за ними. Цели - в дальнейшей "балканизации" hartland'a и взятии под контроль хаотизированного центральноевразийского пространства.

* * *

Стабильность в Афганистане можно обеспечить только путем переговоров и нахождения необходимых компромиссов. Необходима кропотливая переговорная работа с лидерами всех без исключения групп населения. Полное поражение альянса США-НАТО - вопрос небольшого времени. В Афганистане необходимо создавать эффективное государство, действенную национальную армию и полицию, которые готовы принимать ответственность за ситуацию в стране, а главное, иметь в этом поддержку населения.

С конца 2007 г. и по настоящее время попытки включить в политический процесс так называемых "умеренных" талибов являются важным моментом в информационном сопровождении американской кампании в Афганистане. В то же, время создание (гипотетически) коалиционного правительства с участием талибов сразу поставит под сомнение правомочность военного присутствия США и НАТО. Поэтому, по большому счету, американцы не заинтересованы в инкорпорировании талибов в действующую власть, а все переговорные действия носят имитационный характер.

В этом контексте интересен вопрос о значении присутствия в Афганистане международных сил с мандатом СБ ООН. Присутствие ISAF в Афганистане является бессмысленным, если рассматривать его в контексте проблем афганского вектора центральноазиатской безопасности и решения афганской проблемы в целом. Главная из угроз безопасности региона - производство и незаконный оборот наркотиков - за время присутствия ISAF выросла в десятки раз. Возрастание военной активности и переход ISAF к оборонительной тактике свидетельствуют о неспособности сил НАТО реализовать задачу военного подавления. ISAF в Афганистане, при его рассмотрении в категориях Realpolitik, - это форма легитимизации долгосрочного прямого военного присутствия НАТО в регионе в рамках геополитической и геоэкономической конкуренции США и их союзников с Китаем, Россией, Ираном.

Концептуально окончательно оформленное к концу 2006 г. взятие на себя ответственности за "глобальную безопасность" или, другими словами, выход за пределы традиционной зоны ответственности, - означает, что альянс уже очевидно играет роль военного инструментария глобализации, роль инструмента установления мирового господства со стороны США и транснациональных корпораций. Афганистан здесь выполняет функцию прецедента.

Современная ситуация в Афганистане для России и ее союзников по ОДКБ и ШОС более чем актуальна и требует выработки неординарных концептуальных подходов. Одним из них должна стать всесторонняя синхронизация экономического, политического и социального развития страны.

В этом контексте вся внешняя помощь должна перераспределяться различным провинциям на условиях лояльности общегосударственной власти. Отдельного внимания требуют поиски компромиссных путей конвергенции традиционалистских племенных структур с учреждаемой "сверху" системой централизованной президентской власти в Кабуле.

Успешная модернизация общества и государства определяется оптимальным выбором системы государственного управления, формированием политической системы, способной эффективно реализовать интересы общества. Такой выбор должен быть адекватен условиям конкретной территории и конкретного социума. Для Афганистана, никогда не бывшего в своей истории по настоящему централизованным государством, оптимальным механизмом государственной политики является традиционная система местного управления и самоуправления. Регионализм в высокой степени всегда был характерен даже для государствообразующего этноса, для пуштунских племен: "Племенное ополчение всегда сохраняет значительную автономность и является лишь временным союзником той или иной армии - органа государственной власти". Система связей между государством и пуштунскими племенами, существовавшая при монархическом режиме и президенте Дауде, была к 1990-м гг. полностью разрушена. С падением правительства Наджибуллы и приходом к власти президента-таджика Бурханутдина Раббани, множество пуштунских вождей и местных полевых командиров предпочли полную самостоятельность в пределах своего племени или уезда борьбе за единое афганское государство, а страна окончательно превратилась в простую совокупность независимых военно-политических группировок.

Нельзя игнорировать политическую силу, отражающую интересы значительной части населения. Агрессивное клерикальное движение, каковым являлся "Талибан" в 1990-х гг., постепенно трансформируется в ядро общенациональной народно-освободительной борьбы, в ходе которой представители большинства этносов - пуштуны, таджики, узбеки, туркмены и хазарейцы - эволюционируют к новой форме консолидации, уже как собственно афганцы, выступая против оккупационных сил и недееспособного правительства. Единственным критерием исключения из переговорного процесса тех или иных группировок или движений может и должна являться их связь с международными террористическими и экстремистскими силами.

Практика проведения переговоров между различными этнополитическими силами - давняя традиция афганского общества и государства. Но противостояние нескольких десятилетий, устойчиво приобретающее характер гражданской войны, отягощенной иностранной оккупацией, ставит на повестку дня участие в переговорном процессе и внешних сил. Нельзя не учитывать и возможности влияния на внутриафганские политические военно-политические партии и группировки со стороны спецслужб целого ряда стран.

Среди наиболее важных внешних центров влияния можно выделить США и НАТО, ЕС, Пакистан, Иран, Китай, Россию, страны Центрально-Азиатского региона (Таджикистан, Узбекистан, Туркмению), Индию и некоторые арабские страны. Понятно, что возможности каждой из этих стран различны, де-факто же с 2001 г. основные возможности влияния на ситуацию непосредственно в Афганистане монополизированы евроатлантическим сообществом. Тем не менее, серьезное влияние сохранили Пакистан и Иран, определенными возможностями располагают Россия, Узбекистан, Таджикистан, Индия. Обращает на себя внимание, что значительная часть названных стран, обладающих в Афганистане влиянием, являются участниками либо наблюдателями в ряде региональных международных организаций, в частности, в ШОС и ОДКБ. Именно на базе региональных организаций, участники которых объективно в этом заинтересованы, может быть построен процесс афганского урегулирования.

Наиболее оптимальным субъектом такого рода представляется ШОС с подключением возможностей стран-наблюдателей, среди которых наиболее важны Иран и Пакистан. Организация внутриафганского диалога могла бы опираться на прецеденты как внутри Афганистана (политика национального примирения второй половины 1980-х годов), так и вне его (например, опыт межтаджикского урегулирования в 1990-х годах при участии Ирана и России).

* * *

Но пока мы имеем лишь российскую вяло развивающуюся инициативу по участию ШОС в афганском урегулировании. Сотрудничество с ШОС - в случае, когда эта организация осознает свои возможности и определит стратегии на афганском направлении - для самого Афганистана дает ответы на многие вопросы, которые остаются открытыми в отношениях с другими странами и международными организациями. На этом направлении существует очень большое пространство, где могла бы состояться совместная работа ШОС с ОДКБ и ЕврАзЭС. Как структура в большей степени политическая и обладающая большим политическим потенциалом как стран-участниц, так и государств-наблюдателей, ШОС могла бы взять на себя бремя посредника в налаживании внутриафганского диалога. Но для этого - как первый и безусловный императив - России, Китаю и их союзникам необходимо безоговорочное и открытое дистанцирование от действий Запада в Афганистане и Пакистане, да и в Центральной и Южной Азии, и на Ближнем Востоке.

Базовыми условиями решения афганской проблемы являются развитие экономики страны и повышение уровня жизни афганцев. Реализация ряда крупных инфраструктурных проектов под эгидой ШОС (и ЕврАзЭС) способствовала бы стабилизации в социально-экономической сфере, создавая благоприятный фон процессу политического урегулирования. Активность в социально-экономической сфере позволила бы поднять уровень жизни населения в Афганистане и способствовать снижению протестного потенциала. Пока общим итогом инвестиционной деятельности в Афганистане после 2001 г. является тот факт, что инвестиционная активность стран доноров не обеспечивает уровня взятых этими странами обязательств. Структура инвестиций не дает возможности сконцентрироваться на решении проблемы экономического возрождения Афганистана в полной мере. Инвестиционная активность стран доноров в большей степени носит декларативный характер, и говорить о скорейшем восстановлении экономики Афганистана без принципиального изменения к подходам по восстановлению его экономики и возрождению социальной сферы не приходится.

Второе направление - это политико-дипломатические меры, к которым необходимо подключение двух стран-наблюдателей ШОС: Пакистана и Ирана. Определенная готовность к диалогу внутри самого Афганистана, несомненно, присутствует. Например, "Хезбе ислами-йе Афганистон" ("Исламская партия Афганистана") Гульбетдина Хекматиара готова к переговорам, но только в случае определения сроков вывода иностранных военных из страны. Талибы также заявляют о том, что готовы к переговорам, но тоже после вывода из Афганистана иностранных войск, они чувствуют свою силу и ощущают слабость позиций США. Об этом можно судить не только по содержанию "Открытого письма руководящего совета Исламского эмирата к Шанхайской организации сотрудничества" от 7 августа 2007 года, но даже по самому факту такого обращения. В документе содержатся требования к ШОС принять меры с тем, чтобы "остановить тех, кто путем оказания экономического, культурного и политического влияния пытается помешать развитию стран региона". ШОС, призывают талибы, не должна "смотреть на Исламский эмират с позиции США", поскольку "мы - не террористы и не иностранные интервенты, мы - защитники наших национальных интересов", Афганистан "оккупирован", вследствие чего проводимый "джихад" надо рассматривать как справедливую и законную борьбу за независимость. Содержание и тон документа в определенном смысле можно рассматривать как попытку противопоставить ШОС США и НАТО и как своего рода заявку на готовность лояльного отношения к деятельности ШОС, если она окажет нажим на США и НАТО и "выдавит" их из страны.

* * *

Основными препятствиями для полноценного подключения ШОС к афганскому урегулированию являются отсутствие согласованного подхода к проблематике Афганистана внутри ШОС и категорический отказ США и НАТО от взаимодействия с постсоветскими альянсами. Главная проблема заключается в том, что даже у российского руководства, инициировавшего подключение ШОС к афганской тематике, отсутствует какая-либо программа действий в этом направлении, четкое системное видение проблематики, о чем можно судить из публичных выступлений основных политических фигур России. Сотрудничество по Афганистану с НАТО носит унизительно пассивный характер, являясь простым ответом на запросы западной коалиции (транспортировка грузов, предоставление развединформации и др.), в то время как интересы собственной национальной безопасности требуют принципиально иных подходов.

На фоне стремительно растущих в Афганистане антиамериканских и антизападных настроений заметна трансформация общественного мнения в пользу стран бывшего СССР, в частности России, сохраняется традиционное сравнительно нейтральное отношение к Китаю. Это обстоятельство могло бы обеспечить странам ШОС более благоприятную атмосферу как для работы в сфере экономики, так и для дипломатической активности, нежели та, в которой сегодня приходится действовать - и безо всяких позитивных перспектив - представителям западных стран. Так что базовым условием движения к миру в Афганистане является полноценное подключение к афганской проблематике стран ШОС и других стран региона, объективно в афганском урегулировании заинтересованных.