Глобализация влечет целый набор разнообразных реакций, в том числе используемых, либо способных быть использованными, для реализации конкретных геополитических проектов. Одним из факторов, существенно корректирующих глобализационный процесс, является стремительно набирающая динамику фрагментация или, если угодно, "балканизация", охватившая не только полиэтнические и поликонфессиональные, но и моноэтнические и моноконфессиональные национальные государства.

Спорным в оценке этого процесса можно считать соотношение субъективного и объективного, но отрицать его при всей очевидности гибели Вестфальской системы и Ялтинской модели мироустройства было бы неверным. Фактор этот чрезвычайно болезненный, a priori можно констатировать неготовность современного мира к столь кардинальному пересмотру роли и места самого института государства как одной из базовых единиц мироустройства. Новый, посткризисный, формат международных отношений востребует и новый формат, и новую структуру субъектности этих отношений.

Национальное государство как специфическая единица исторического процесса перестает быть субъектом стратегического пространства для функционирования экономики и развития технологий. В определенной мере эта функция сохраняется за небольшим рядом государств, обладающих наибольшим инфраструктурным и/или ресурсным потенциалом, которые можно обозначить как "империи", где бюрократии, распоряжаясь экономическими ресурсами государства, наряду с транснациональными корпорациями, действуют как самостоятельные игроки, используя свои конкурентные преимущества, включая и систему управления. Развитие в целом уже давно вышло за рамки национально-государственных границ, но эта эволюция не исключает специфическую роль империй и имперских форм управления, миссия империй как генераторов мировых ресурсов есть и будет значима. Сферы влияния держав и страны-сателлиты всегда были и останутся фактами международной жизни.

Новые реалии стремительно трансформирующейся мировой системы международных отношений элементарно сокращают поле возможного маневрирования для политических элит малых и не вполне состоявшихся государств - например, постсоветских лимитрофов - в их внешнеполитическом планировании. Это отчетливо было обозначено действиями России на Кавказе в августе 2008 г., и это - важнейшая из парадигм, заставляющая понять сущность новой мировой реальности, реальности пролонгированного конфликта глобальных игроков.

Эпизодом этого конфликта является и американский сценарий перекройки границ на Большом Ближнем Востоке и во всей Южной Азии. Это локализация мирового процесса путем его дробления по региональному, этническому, этноконфессиональному и любым иным признакам, по интересам, фобиям и прочему. По аналогии с divide et impera, американские вариации римского принципа (не то изощренные, не то извращенные...) не исключают и случаев conjungo et impera.

Остальным - за исключением тех, кто успеет определить для себя имперскую протекцию - остается взгляд со стороны объекта, существующего в рамках заданной извне геополитической структуры, его задача - "адаптивная", он скорее формально сохраняет субъектные характеристики, будучи в целом ведомым. Задача его сводится к определению в каждой конкретной ситуации степеней собственной свободы, возможностей манипуляции и игровой активности. Это предопределяет интерес в первую очередь к геополитическим механизмам как закономерностям внешнеполитической игры и принципам структурирования пространства "игрового поля". Цель его - простая ориентация в геополитическом пространстве. При этом часто этот субъект ставится перед фактом, что ему выпадает (отводится, приписывается, провоцируется) в мировой политике какая-то роль.

А потому основная проблема геополитической теории для малой страны - это вопрос об определении самому своей роли и выработки своего отношения к геополитической роли задаваемой ему извне. Ну, и в геополитике важны представления о принципах организации пространства, которые используют державы для усиления своих позиций (и которые для самих этих держав представляют собой технический вопрос), возможные формы зависимости, возможность сохранения для себя хотя бы минимальной собственной субъектности в случае тех или иных форм зависимости. Подобную геополитическую роль исторически примеряла на себя Армения. М. Саркисян пишет: "укрепление в армянском этническом сознании стереотипа обеспечения условий деятельности путем внешнего покровительства определяло всю систему построения взаимоотношений с миром. Данная проблема всегда находилась в центре политического выбора в самые сложные периоды истории" (1). Армянская геополитика продиктована задачей выживания, она инструментальна: в ней минимум философичности, максимум - поиска хотя бы минимальных оснований для собственного активного политического прагматичного действия (2). В новой мировой реальности единственным шансом на сохранение многих из нынешних государств будет уход под протекторат государств-корпораций или держав. Причем, поступаться своим суверенитетом в пользу избранного сюзерена придется в высокой степени, отказываясь от многих этно-исторических стереотипов.

Последние события в этом секторе мировой политики аналогичны Дейтонскому процессу, и армянскую сторону - как в свое время сербскую (точнее югославскую) - принуждают к принятию решения. Вокруг НКР происходят важные и опасные события, означающие осуществление в ближайшее время серьезных сдвигов, и для армянской стороны в этом процессе не будет ни одного положительного элемента. Согласившись на реализацию Мадридских принципов урегулирования карабахского конфликта, то есть, обмен пяти де-юре азербайджанских районов на гарантии Турции наладить отношения с Арменией, последней придется закрепить в качестве условия ко второму этапу демилитаризации зоны конфликта (передача под контроль миротворцев Кельбаджарского и Лачинского районов) некие сопоставимые гарантии собственной безопасности. Такой гарантией могло бы быть полноправное членство Армении в НАТО, что, случись, мгновенно вызовет контрмеры со стороны России и Ирана при молчаливом одобрении Азербайджана, Турции. Либо Армении придется пойти по пути Сербии и просто смириться с потерей сначала НКР, но тогда затем и государства в целом. Все просто: после признания независимости Косово вразнос пошли все прежние международно-правовые акты, определявшие границы между государствами. Для Армении эти процессы были предсказуемы.

В 2007 г. вице-спикер парламента Армении В. Ованнисян, призывая конгресс США принять резолюцию по геноциду, одновременно потребовал аннулирования Московского договора 16 марта 1921 г., по которому Турция получила Карс, Сурмали и Ардаган, которые Ованнисян назвал "территорией Российской империи". Более того, были выдвинуты претензии и на Нахичевань и Нагорный Карабах. Возвращение в империю для армян как этноса, как бы фантастично не звучало это пока, это, возможно, единственный путь к сохранению если не полноценной государственности, то хотя бы этнического администрирования. Любопытно: в 66 году н.э. парфянский царь Вологез писал римскому наместнику в восточных провинциях Домицию Корбулому, что, де, армянский вопрос представляется ему уже решенным...(3)

Если признание Курдистана со стороны атлантического сообщества состоится, Россия, а вслед за нею и кавказские государства, в частности Армения, будут обязаны отреагировать на этот факт. Понятно, что разделенные этносы и этносы, обделенные государственностью, как и государства с неустоявшимися институтами, с неустойчивым вектором развития - неисчерпаемый ресурс геополитического проектирования. И для России максимально продуктивными были бы в этом случае - в качестве первого, но не единственного этапа восстановления своего влияния в регионе - создание и реализация собственного проекта по дальнейшей и окончательной фрагментации Грузии.

Это обеспечило бы более полноценную буферизацию приграничья для самой России. Геополитика, как и собственно политика, цинична по своей сути. Создание условий для провозглашения независимой Аджарии и признание ее Россией и Арменией стало бы большим дивидендом для исторически неравнодушной к аджарцам Турции и новым стимулом к развитию российско-турецкого сотрудничества. Непризнание Курдистана, но признание новых государств на остатках нынешней Грузии было бы правильно понято и Турцией, и Ираном, и Сирией, да и всеми странами ближневосточного ареала. При условии воссоединения с Арменией армянонаселенных Самцхе-Джавахка-Цалки, Северного Лори, транзитом через Аджарию армянская и иранская стороны получили бы коридор в черноморскую акваторию - с немалым удовлетворением. Самцхе - нынешние территории районных муниципалитетов Адигена, Ахалцхи и Аспиндзы или историческая Ахалцихская провинция, Цалка - территория нынешнего районного муниципалитета Цалки или историческая провинция Трехк, Джавахк - нынешняя территория районных муниципалитетов Ахалкалака и Ниноцминды или историческая армянская провинция Ахалкалак, а также Северный Лори- примыкающая к армянской марз (области) Лори, южная часть грузинского Квемо-Картли, которую даже сами грузины называют "Армянский Борчалу". Есть свои территориальные вопросы к Тбилиси и у Баку... Но это уже детали. Главное: американскому проекту независимого Курдистана должен быть противопоставлен и упреждающе заявлен альтернативный проект сохранения существующих в регионе границ, уже сама его презентация могла бы вызвать определенное торможение многих ирредентистских и сепаратистских процессов в регионе.

Независимо от России, увы, Курдистан по косовскому сценарию - уже вопрос краткосрочной перспективы. Другое дело - насколько адекватно на уровне текущей политики отреагируют на это "обладатели" основных курдских общин - Турция, Иран, Сирия и как их реакции коррелируются с той или иной реакцией России. Любопытнейшая гипотеза Модеста Колерова (4), о необходимости признания Курдистана, предполагающая, в частности, что "в качестве одного из таковых факторов сдерживания Анкара может рассматривать символическую деловую экспансию Армении на западные (курдские) территории страны, прямо эксплуатируя историческую "вражду" между армянами и курдами, ставшими в Западной Армении соучастниками геноцида", совсем не обязательно может иметь место, далеко не отвечая национальным интересам самой Армении и будучи, вероятно, просчитываема и руководством Армении. В качестве решения проблемы для России и Армении - в случае, если курдское ирредентистское движение окажется динамично успешным, - предлагается срочное налаживание диалога с курдскими политическими движениями и признание независимости Курдистана, в случае, когда это произойдет. Можно легко предполагать, что подобная позиция России кардинально изменит характер не только российско-турецких отношений со всеми их нынешними позитивными тенденциями, но и отношений российско-иранских и российско-сирийских - в сторону их резкого ухудшения.

Существует еще вопрос об отношении к факту курдской независимости составляющих немалую долю населения Иракского Курдистана арабов, туркмен (туркоманов) и езидов. С учетом неоднократно декларированной турецкой стороной поддержки тюркскому населению Иракского Курдистана. Частью плана по созданию "Великого Курдистана" уже стало изменение - с опорой на курдские организации - демографической обстановки в районе Киркука, а также принуждение туркмен в Талафаре к переселению. Вооруженная антикурдская борьба туркмен - это будет абсолютно симметричная реакция на провозглашение Курдистана.

Россия - империя по определению. Иная форма существования и развития для такого государства - с учетом территории и полиэтничности - невозможна. Для возвращающейся к своему привычному имперскому статусу России имперская сущность формулируется словами князя А.М. Горчакова: "Интересы России заключаются в двух следующих принципах. Устранить все, что могло бы нарушить работу в области реформы. Препятствовать, поскольку это зависит от нас и не противоречит нашей основной задаче, чтобы в это время политическое равновесие было нарушено в ущерб нам" (5).

Курдская политическая инициатива полностью соответствует плану дробления региона в рамках "Большого Ближнего Востока", что никак не соответствует интересам России, ибо новые анклавные формирования будут подконтрольны отнюдь не Москве. Курдская политическая альтернатива, содержащаяся в проекте конституции Иракского Курдистана, формально нацелена на создание в Северном Ираке центра сдерживания иранской идеологической и политической экспансии. Будучи вообще спорна, эта инициатива в любом случае не сможет дистанцировать иракских курдов от турецкого "курдского вопроса", где он, с одной стороны, не потерял своей актуальности для курдов, с другой стороны - является одним из важнейших факторов консолидированности турецких политических элит. Главным и единственным стратегическим императивом Турции в курдской геополитической проблематике является ослабление курдского единства как в Турции, так и за ее пределами. В этом контексте прямым союзником Турции является Иран, хотя для него курдская тематика и значительно менее актуальна. Политические организации иранских курдов сейчас не имеют такого влияния в Иранском Курдистане, каковым они обладали, например, в период исламской революции. Но именно в Иране, в меньшей мере - в Сирии, курды стоят отдельным пунктом в американских региональных планах.

Нужно отдать должное турецкой правящей элите, оперативно начавшей подготовку к созданию реальной курдской автономии. Но отсутствие в турецком обществе, включая ведущие политические силы, единомыслия относительно приемлемого варианта решения курдской проблемы далеко не гарантирует успешности этого проекта. Тем более, никто не сможет гарантировать интеграцию независимого Курдистана в конфедерацию с Турцией, которая сохранит, де, субъектность курдской автономии, государственность Курдистана. Важный момент: отсутствие фиксированных границ Курдистана, как и отсутствие единой курдской этнической идентичности. Пограничные регионы Турции, Ирана, Ирака и Сирии, где живут курды, различаются и достаточно явно отражают специфику развития курдских общин, сформировавшуюся в каждой из этих стран.

Необходимо согласиться с А.Д. Богатуровым: как и в 1950-х гг., мир стал тяготеть к регулированию на основе силы (6). Восточный Тимор, признание независимости Косова западным сообществом, вполне адекватное признание Россией независимости Южной Осетии и Абхазии - это уже простые примеры новой международной системы неправовых отношений. И в интересах России - поиск мер, предусматривающих отказ от изменения границ в районе Большого Кавказа и Ближнего Востока, да и во всей Евразии.

Признание же Россией Курдистана станет колоссальным импульсом для "балканизации" всего и вся, имея в виду далеко не идеальную прочность и собственного российского федерализма в целом ряде регионов и особенно как раз на Кавказе, теперь уже - вновь на российском.

* * *

(1) Саркисян М. Армения перед лицом современных глобальных проблем. Ереван: Армянский центр стратегических и национальных исследований, 1996. С. 34.

(2) Лурье С. Армянская политическая мифология и ее влияние на формирование внешней политики Армении и Нагорного Карабаха // http://svlourie.narod.ru/armenian-myth/ (3) История дипломатии. Т. I. М.: ОГИЗ, 1941. С. 77.

(4) Модест Колеров: России и Армении нужен независимый Курдистан // ИА REGNUM: www.regnum.ru/news/1201629.html

(5) Вторые Горчаковские чтения "Мир и Россия на пороге XXI века" // www.rami.ru/publications/gorchakov/worner.rtf

(6) Богатуров А.Д. Лидерство и децентрализация в международной системе // Международные процессы. М., сентябрь-декабрь 2006. Том 4. № 3 (12).