«Четверо суток подряд». Как под Артёмовском спасают российских воинов

Чуть меньше года прошло со взятия Артёмовска, а бои в «бахмутском треугольнике» не утихают ни на миг. Здесь сражаются полки крылатой пехоты, группы спецназа «Ахмат» и других подразделений — не только продвигая фронт вперёд, но и укрепляя ближний тыл.

Военный госпиталь под Светлодарском — ближайшим к жерлу «бахмутской мясорубки» городком. Условно безопасная зона, где раненого бойца оперируют и ставят на ноги. Ближе пока ничего нет. Ключевое — пока.

На полу гранитного коридора, будто писаные кистью неживого художника, багровеют две жирные окровавленные полосы. По виду сразу не скажешь, свежие это отпечатки или же им сто лет в обед — настолько обыденно смотрятся следы всегда неравной борьбы добра со злом.

— Пойдёмте в первую, вторая сейчас занята, — старший хирург с позывным Кадуцей, в миру — Александр, на ходу стягивая резиновую перчатку, рукой провожает в пустую операционную.

Явление редкое, практически сбой в системе, признаётся эскулап. Обычно здесь не продохнуть: врачевать иногда приходится четверо суток подряд. На сон — два часа, в остальное время — килотонны кофе.

— А что делать? Ты просто на автомате работаешь, — уперевшись локтем в стеллаж с препаратами, говорит Кадуцей. — Одного, второго, третьего. Потом уже отключаешься и дальше не считаешь.

Исцеление всё ближе, а эвакуация — короче

Про таких, как Кадуцей, говорят: «золотые руки». Бывший «вагнеровец» теперь выполняет задачи в составе спецназа «Ахмат». После службы в ЧВК подписал контракт с Минобороны, где его сперва чуть не определили в штурмовики. Врача, который спас сотни жизней и реанимировал бессчётное количество повреждённых конечностей, — в штурмовики!

К счастью, неравнодушные товарищи вовремя отбили его у бездушной бюрократической машины.

— Не хватает «железа». Катастрофически не хватает, — нахмурившись поверх респираторной маски, рассказывает Кадуцей.

Саша лица не скрывает, скорее, дело привычки — медицинское забрало ощущается, словно вторая кожа.

— Скоро шины ставить придётся, это никуда не годится.

«Железо» на профессиональном сленге — специальное медоборудование. Зажимы, шанцевые стержни, несущие трубки… Всего этого в госпитале острейший дефицит. И, будто мало одной беды, предприятия, которые изготавливают уникальную номенклатуру, загружены под завязку — взять, порой, негде, даже если есть деньги.

— Тут некоторые диванные эксперты пеняют — мол, у вас зарплаты по триста тысяч. Чего вы, не можете себе всё сами купить, — под капельницей в палате наверху лежит огромный бородатый мужик с позывным Гламур, начальник местного автобата. — А дизель, покрышки, запчасти — это всё с неба падает, что ли? Ездить уже практически не на чем. Дороги сам видел.

Дороги на фронте, действительно, дарят незабываемые впечатления. Жуткая распутица, в которой тонут МАЗы и норовят перевернуться на бочок «Тигры». Почва если и успевает промёрзнуть, то ненадолго — зим, сродни хотя бы тем, что есть в центральной России, тут не бывает.

С весной же и вовсе приходит настоящий бедлам. Асфальтное полотно дальше крупных городских агломераций, вроде Мариуполя, либо напрочь отсутствует, либо напоминает ландшафтное решето. Не чинилось десятилетиями украинской властью и дополнилось воронками от прилётов артиллерии и дронов-камикадзе.

Порхай как бабочка, води как шершень

— По моей «буханочке» как раз отработала одна такая птичка на днях, — только что вернувшийся с боевой задачи Шершень — мужик коренастый, невысокого роста с длинной седой бородой, обритыми висками и панковской косой, спадающей на плечи, у которого красуется кепка с чёрно-бело-красным патчем PMC Group, едва отдышавшись, жмёт руку и продолжает рассказ. — Ехали мы, значит, днём, а это гарантированное самоубийство. Спикировала на нас. Я на обочину, машина переворачивается. Мы только успели вылезти, как наша же «бэха» по нам проехалась, чтобы уйти от прилёта. Чудом живы остались. Но немного затрёхсотило, конечно. Не сильно, терпимо!

Шершень показывает короткое видео. На маленьком экранчике отчётливо видны последствия столкновения: развороченный УАЗ превратился в блин; рядом, не затухая, буйствуют очаги пожара.

— Всё, это была последняя нормальная «буханка», с медицинскими креплениями. Столько сил в неё угрохали, — потягивая сигарету в курилке, сетует Шершень. — Остался только «фермер» один. Чё делать — не представляю.

Стараюсь как-то приободрить боевого товарища. Говорю, мол, давай заявку накидаем — покажу её неравнодушным людям. Авось, выгорит что-то. Спрашиваю, есть ли у них канцелярия, где печать подразделения за подписью командира могут в конце списка бахнуть.

Шершень непонимающе чешет затылок.

Лезу в галерею смартфона — там скопилось немало электронных образцов этих самых полковых заявок с разных направлений: на связь, РЭБ — да хоть на лопаты с покрышками. Показываю штурману одну их них.

— Ох, я понял, тебе надо с дядей Лёшей перетереть, сейчас поищу его, — Шершень вдруг останавливается на ходу. — Или давай лучше со мной сразу.

Спускаемся вниз, на цокольный этаж. Везут раненого бойца. Распахиваем двери пошире и держим, пока медики с каталкой заезжают внутрь. Трёхсотый бодро, насколько это вообще возможно в его состоянии, рассказывает о встрече с танком.

Спрашиваю у Кадуцея, который оперативно командует готовить операционный стол, можно ли снять работу его коллег-врачевателей.

— Да не вопрос, только пацана потом на монтаже замажьте, — одобряет идею Саша. — Всё, убегаю по делам!

Пока ждали дядю Лёшу, разговорились за жизнь.

— Вы первые как минимум за полгода, кто сюда приехал всё лично посмотреть.

Знакомство на фронте — это навсегда

Самое время рассказать, как мы вообще познакомились с ребятами. Русская земля полнится добрыми людьми. И вот один волонтёр, с которым задружились ещё на Херсонщине через местных танкистов, собрал для госпиталя груз в несколько тонн.

Но везти оказалось не на чем — никто не хочет (или не может) выделить транспорт. А ведь каждый потраченный день — это жизни наших воинов. Дальше уже нельзя было тянуть.

— Искал пятитонную фуру, готов был сам сесть за руль — категория прав подходящая имеется, — рассказывает волонтёр Серёга.

Заветную фуру сообща удалось отыскать. Но тоже не сразу, потому что, по иронии судьбы или какому-то неведомому замыслу свыше, машина в тот момент отвозила крупный груз в Луганскую область. И часть посылки предназначалась 299-му гвардейскому парашютно-десантному полку, который сейчас базируется аккурат на бахмутском направлении.

Один из командиров подразделения — прославленный гвардии полковник Витязь. Именно он с бойцами штурмовал Мариуполь и заходил на «Азовсталь».

Десантники 98-й дивизии, куда и входит полк, прямо сейчас сражаются в окрестностях «артёмовского треугольника», где противник пытается выдавить наших ребят с выгодных позиций. Так что известная «бахмутская мясорубка» не застопорилась ни на секунду.

— Андрей, сын моего друга, Героя России Алексея Волоскова, лейтенант молодой, взводом командовал, пал недавно в бою, — с горечью делится почти личной трагедией полковник Витязь. — Утром враг начал массированный ракетно-артиллерийский обстрел, а потом двинулся в наступление.

Вот как это описывают работающие на том участке бойцы.

После начала артподготовки Андрей Волосков, не считаясь с жизнью и здоровьем, выждал секундный перерыв между разрывами вражеских снарядов, перебежками добрался до погибшего вэсэушника, забрал боекомплект и вернулся к себе на позицию.

Увы, но чуть позже в блиндаж прилетел дрон-камикадзе, который оторвал лейтенанту левую руку по плечо.

При этом Волосков, являя собой пример безукоризненного мужества русского офицера, от эвакуации категорически отказался, ведь командовать боем в самом разгаре будет попросту некому.

Враг несколько часов бодался в лоб, а потом подключил миномёты. В итоге один из боеприпасов разорвался рядом с Андреем и перебил ему ноги.

Именно благодаря отваге и самоотверженности лейтенанта Волоскова вверенный ему десантный взвод не допустил ни единого прорыва на выделенном отрезке фронта.

Чуть позже Андрея Волоскова указом президента удостоят высшего звания — Героя Российской Федерации. Отец и сын — оба Герои России. К счастью, славный род воинов не прервался — у Андрея остался мальчуган. Который, без сомнения, глядя на своих великих предков, вырастет достойнейшим человеком.

— Быть воином — жить вечно, — с гордостью вспоминают своего павшего товарища воины крылатой пехоты.

Спустя минутную паузу капитан, который и поделился подробностями боя, вновь берёт слово.

— С трудом забрали его тело оттуда. Не дают ни войти, ни выйти — «птички» кружат, арта бесперебойно работает.

Важно кое-что пояснить — противник нынче не скупится на атаки даже по одиночным целям. Всю свою звериную ненависть бросает на выкашивание нашей живой силы. Из-за этого ротацию на передке проводить крайне сложно. Да что уж говорить — почти нереально.

— Вот, полюбуйся, что присылают! — боевой офицер показывает коробки не то с тушёнкой, не то с другими консервами. — Чё мне с этим делать?

— Добавь туда армейские галеты и отправь обратно, — рождается внезапное предложение.

По командирскому блиндажу раздаётся суровый мужицкий смех.

Не знаю, удалось ли воплотить ребятам в жизнь задуманную шутку. Но с уверенностью могу сообщить: добрые люди отправили десантникам первую партию — среди прочих потребностей — крайне важного именно для решения их боевых задач груза.

Четыреста антитепловизионных плащей. Что это за штука такая? Объясняем на пальцах.

Благодаря специальному покрытию бойца почти невозможно увидеть через тепловизор. Пускай недолго — всего минут сорок. Но благодаря маскировке у него сильно повышаются шансы выжить. Например, во время уже ранее упомянутой ротации добежать до своих. А тем, кого сменяют на позициях, уйти обратно в ПВД.

Конечно, это лишь малая часть того, что наши славные граждане, в том числе крупные политики и бизнесмены — лично от себя, делают для фронта (чему, кстати, автор был свидетелем. И не раз!).

Однако надо понимать, что там, где идут интенсивные бои, все эти, безусловно, полезные вещи — лишь расходник, который скоро придёт в негодность. И нужно будет везти ещё.

Язык до «рюмки» доведёт

— Залезайте, поедем сейчас, — командует старший медгруппы с позывным Нарва.

Он же, как выяснилось, дядя Лёша, ветеран сирийской кампании. Даже в Африке побывал. Никаких модных тактикульных прибамбасов — обычный затёртый пиксель.

Глаза тёплые, отеческие. Голос хриплый, но ровный и спокойный. Или, скорее, магический: когда он говорит, никто не шевелится, не переминается с ноги на ногу. Бойцы слушают не приказ, а человека, от которого он исходит.

Да и слушают, словно дворовые мальчишки — заглядывают в рот, ловят каждое слово и стараются наперегонки показать, кто тут самый быстрый и смелый, чтобы в следующий раз дядя Лёша их снова о чём-то попросил.

— Ночь сегодня добрая, вернёмся живыми, сто пудов,— обнадёживает старший. — Если не боитесь, то на «рюмку» отправимся.

— Боимся, конечно, но поедем, — немного бравирую в ответ.

На вопрос, что за «рюмка» такая и почему, коротко отрезали: «Увидишь!».

Шершень гасит свет в салоне, и мы трогаемся в путь. Нас ждёт Артёмовск, где братцы-медики планируют развернуть полевой госпиталь, чтобы бойцов оперировали прямо там, на месте. А для такого предприятия необходимы кровати, оборудование и… И ещё куча всякой всячины, в общем.

Потому и едем в глухую темень по самой простреливаемой со стороны Клещеевки трассе. Которую, под стать чёрному армейскому юмору, нарекли «дорогой жизни»: сгоревшая, в том числе свежая, техника — частый гость на этом распутье. Бойцы уже по безмолвным остовам боевых и гражданских машин ориентируются на поворотах.

Страшно? Ещё как! Но если наши ребята каждый день рискуют жизнями, имеем ли мы право отсиживаться в тепле? В этих мыслях и пролетело время до артёмовской «рюмки».

Идеальное место для тыловой базы гвардейцев-десантников. Которых сейчас тренируют до седьмого пота неподалёку, в охотничьих угодьях отдельного полка, находящегося в прямом подчинении у главкома ВДВ генерала Михаила Теплинского.

И это не просто образцовая, а элитная штурмовая часть, в которую даже инструктором затесаться трудно — вакансии закрыты.

Здесь служат маститые воины, все поголовно — с передовым боевым опытом. О них ИА Регнум расскажет отдельно.