Зачем России демократия?

Тезис народовластия как великой лжи нашего времени развенчал ещё К. Победоносцев, один из ранних учителей Николая II и один из самых авторитетных и честных консерваторов своего времени. Парламентаризм как фикция всегда подвергался критике справа, потому что манипулятивный характер буржуазной демократии Нового времени (эпохи победы буржуазной революции во Франции) носит настолько очевидный характер, что не видеть этого можно только под прессом тоталитарной либеральной диктатуры.

Однако ложь демократии имеет целью прикрыть собой не только господство узких групп, прорвавшихся к власти путём сговора, круговой поруки и готовности к убийствам и насилию, но прежде всего сам механизм элитогенеза, абсолютно нелегитимный в своей сути и потому требующий прикрытия в виде светлого демократического мифа. Существует теория призвания власти к балансу сил в обществе. Это и есть самая главная ложь демократии, ибо никакого баланса на самом деле она не добивается.

На самый верх пирамиды власти карабкаются с самого низа, делая всё возможное и невозможное для своего успеха. Во власть лезут всеми способами. Пробиваются наверх лишь те, кто способен к самому серьёзному насилию ради места на вершине пищевой цепочки. Те, кто обладает сдерживающими убеждениями типа «химеры совести» или «абстрактным гуманизмом», властью не становятся. Их по пути устраняют более решительные и способные.

Сфера власти — это контур управления, куда проникают группами, обладающими нужной степенью групповой сплочённости. Для победы в конкурентной борьбе нужно превосходить соперников в хитрости (но не интеллекте), навыках, кропотливости, трудоспособности, выносливости и терпении, наличии энергии и мотивации (одержимостью страстью к власти), чётким чувством обособленности и дистанции от всех прочих, не входящих в свою группу, мировоззрением и «символом веры» можно не обладать — отягощает.

В группу могут входить не только отъявленные головорезы в смокингах и костюмах, но и люди реально сентиментальные, не любящие насилие и избегающие лжи. Это подгруппа моралистов, выделяющаяся среди аморалов во власти. Аморалы, как правило, являются серыми кардиналами и влиятелями властителей. Группа понимает: выдвигать их в публичный контур нельзя — скомпрометируют.

Яркие примеры аморалов во власти — Бжезинский и Микеланджело. Понятно, что Борджиа был куда аморальнее Макиавелли, но вместе они и есть элита, власть — интеллектуальная и административная. Картер тоже был не Махатма Ганди, но в сравнении с Бжезинским он был антифашистом в гестапо. Такова роль властителя при демократии: он должен казаться добрым, будучи поставлен к власти злыми.

Демократия в отношении собственного государства элитами превращена в прикрытие их жёсткого тоталитарного правления. Все знают, сколько крови на руках Клинтонов и Сороса. Властителя и влиятеля.

Но двигающие их партии и партийные спонсоры обладают ещё более кровавым инстинктом киллера. Это и есть инстинкт власти — убить каждого, кто может быть соперником.

Только если убить его невозможно, с ним вырабатывают процедуру взаимодействия. Которую тут же отбрасывают за ненадобностью, едва это становится возможным. Так демократы без всякой демократии вышвырнули из власти Трампа и охотно бы его убили, если бы это не грозило ответной войной без правил от республиканцев. И главное — окриком от спонсоров, которые финансируют обе эти партии. Издеваясь над демократией, как над сказками для идиотов.

Требование демократии в других странах вовсе не преследует стремления насадить там счастье и справедливость. Это требование к местной власти не препятствовать хаосу во внутренней политике и слабости центральной власти при одновременном управлении реальными политическими и экономическими процессами со стороны внешних игроков.

Цель — иметь возможности для внешнего управления, манипулируя альянсами и властвуя, разделяя. Слишком много демократии внешним управленцам не нужно. Им нужно ровно столько, чтобы власть под их управлением не потеряла управляемости. Лишних уничтожают — способов много. Демократия ради неё самой не нужна никому.

Народу плевать на демократию, потому что он не имеет своего мнения ни по какому вопросу государственного строительства и участвовать во власти не хочет категорически, даже путём участия в выборах, так как власть — это не только напряжение сил и готовность к риску, но и ответственность.

Народ хочет хлеба и зрелищ, так как это для него источник счастья. Ответственность — это то, что делает народ несчастным. Народ ищет того, кому бы вручить ответственность и побыстрее свалить со своих плеч эту обузу.

Взамен народ готов принять ту власть, которая не будет слишком сильно его притеснять и давать хотя бы минимум желаемого. Если народ хоть немного видит для себя такую перспективу, он простит власти ошибки и закроет глаза на её бесчинства.

Только если «демократия» убедит народ, что «так жить нельзя», всё так плохо, что надежды больше нет, народ выйдет и сметёт власть — одной группы, чтобы тут же вручить её в руки другой группы. И снова вернуться в прежнее состояние, терпя неустройства, пока новая власть не обессилит настолько, чтобы её съела другая группа.

Демократия возможна только на уровне местного самоуправления. Староста деревни. Станичный казачий атаман. Председатель ТСЖ или ГСК. Глава поселковой администрации. Старший по дому или по подъезду.

И то после выборов народ стремится как можно быстрее передать вожжи избранникам и поддерживать их вечно, лишь бы не требовалось во что-то вникать, в чём-то участвовать и, упаси Боже, отвечать за свои действия. Пусть приворовывает несильно и не делает две трети того, что должен — лишь бы не беспокоили и не требовали встать и пойти разбираться во всех этих проблемах.

Групповой конформизм — базовое чувство групповой психологии от больших групп до самых малых — вот причина того, что демократии нет. Уже на уровне акционерного общества нет никакой демократии: всё решают организованные малые группы.

То же самое справедливо и для профсоюзов, и для партий. Все их выборы — фикция. Съезды, не вникая, поддерживают то, что решили Пленумы, те — что решило Бюро, а Бюро — что написали в аппарате горкома или райкома. Люди избегают конфликтов, потому что экономят жизненную энергию для других, более важных дел, связанных с борьбой за выживание.

То есть демократия никак не связана для большинства людей с выживанием. И потому они согласны играть в эту игру, если без неё никак нельзя, но она им на самом деле не нужна. Народ знает, что власть у аристократов, потому что только они выживают в борьбе за неё, это их работа. А если так, то и царя выдвигают они, и кандидатов в президенты, и даже диктатора призывают, когда надо.

Контур власти закрыт, войти в него можно лишь на условии пользы для правящей группы. Или стремящейся стать правящей. Это жесточайшая борьба, где никакой демократией и близко не пахнет. Тот, кто верит в слово «демократия», — или притворщик, или мошенник. Или заложник — есть ещё и такой статус во власти. Как правило, он у Верховных властителей, которые ищут опоры в народе, чтобы не быть съеденными аристократами.

Властитель на вершине власти предельно трагичен и одинок. Он не между аристократами и народом, а между бездной и Богом. Аристократы его боятся и ненавидят. Народ не знает всей правды, и потому у него от «Осанна!» до «Распни его!» может пройти всего три дня. Чем добрее царь, тем более хамски относится к нему народ, и более скотски — аристократы. Чем жёстче царь, тем сильнее его любит народ и боятся аристократы.

Любой разговор о демократии нужно понимать как вступление на очень опасную тропу. Диалог о демократии ведётся обычно сверху вниз, от элиты к народу. Так незнакомый мужик за конфетку выведывает у ребёнка, где родители прячут ключи от квартиры и когда бывают на работе. Разговор о демократии — это всегда ловушка. Её можно или аккуратно и осторожно обойти, или вляпаться в неё всеми конечностями.

Демократия — это сказка о Деде Морозе для взрослых. Именно потому Запад ведёт борьбу за демократию через НКО. Это тот самый мужик с конфеткой. Когда приходит взрослый и пинком выгоняет его со двора, тот поднимает крик, сетуя, что доброго дядю ни за что обидели. Он ведь хотел угостить дитя сладким.

В семье нет демократии, есть забота сверху вниз и подчинение снизу вверх. Это в нормальной семье. В ненормальной — демократия. Там дети не уважают родителей, а родители не пользуются доверием детей. Верховодят тут некие внешние авторитеты, которые приобщают детей к тому, от чего родители стараются уберечь всеми силами. Это демократия, её разгул мы видим сейчас в системе воспитания на Западе.

В государстве точно так же. Государство — это семья в увеличенном размере. Верховный правитель — это Отец. Родина — это Мать. Аристократы — это мужики с конфеткой под названием «демократия». Народ — это дети. Кого слушать? Кому верить?

Разум в таком деле не советчик. Современная демократия — это прачечная по промывке мозгов до стерильного состояния. Чем больше времени потратить на обдумывание, тем больше шансов, что решение будет ошибочным. Слушать надо сердце. Оно не обманет. Чувство справедливости рождается там, а не при виде избирательной комиссии с протоколами голосования, дай им Бог всяческого здоровьичка.

Власть формируется на принципах предела возможностей для групп, способных за власть бороться. Как морской берег — линия предела способности моря к расширению. При монархии боярские группы тоже как-то делили власть и даже царей выбирали, хотя демократией это не называлось.

Не случайно у нас демократия прямо привела к заселению пространства группами влияния Запада. Политическая традиция России — семейная модель отношений. Дети не выбирают Отца и Мать, а те оберегают детей и заботятся о них.

Тот, кто будет в России продвигать демократию, промахнётся. Ложь народу можно навязать, но сердцем это не будет принято. Демократия — это средство удовлетворения личных амбиций демократов. Настоящая русская власть — всегда от Бога, в том смысле, что там Бог во главе, и к демократии это не имеет никакого отношения.