Почему люди XXI века не перестали оправдывать бандитизм и терроризм?

***

Эрик Хобсбаум. Бандиты. М: Университет Дмитрия Пожарского, 2020

Несмотря на провозглашённую ещё в начале ХХ века монополию государства на насилие, мирные люди по всему миру до сих пор вынуждены жить рядом с вооружёнными силовыми группами: уголовниками, террористами, исламистами, бандами националистов, частными охранными структурами, радикальными анархистами и т.д. Борьба официальных армий с подобными военизированными формированиями оказывается проблематичной. Очевидным фактором является страх: миротворческие войска рано или поздно уходят, а местные силовые группы остаются. Но нередко опасения за свою безопасность перерастают во что-то вроде стокгольмского синдрома или даже идеализацию, активную поддержку «своих» против «чужеродных» элементов.

Британский историк Эрик Хобсбаум в книге «Бандиты» одним из первых стал изучать сложные отношения мирного населения с локальными «авторитетами». Он отмечает, что миф о благородных (или, шире, «социальных») бандитах веками оставался частью фольклора по всему миру, так как взаимодействие с незаконными вооружёнными группами было важной частью повседневной практики в сельских и просто отдалённых регионах. И с ослаблением национальных государств в XXI веке этот феномен может получить вторую жизнь (что подтверждается абсурдным оправданием или игнорированием жестокостей исламистов и националистов, особенно в контексте их мнимого «противостояния» соседним государствам или глобализму).

Хобсбаум отмечает, что бандитизм не был чужд крестьянской жизни: в трудные годы часть общины (особенно лишившиеся работы батраки и не остепенившаяся молодёжь) могла начать добывать ресурсы грабежами, разделяя добычу среди односельчан. Бессилие и незащищённость сельских жителей создавала особую ауру вокруг вооружённых людей, сильных и свободных, способных нападать на представителей высших классов. Это отношение распространялось и на бандитов, не связанных с общиной, даже презиравших «раболепствующих» крестьян: изгнанников, еретиков, вольнодумцев, разорившихся аристократов, беглецов на пограничных территориях и т.п. Стандартный миф включал изначальную несправедливость, толкнувшую преступника на путь мести (оценка традиции часто не совпадала с оценкой закона), оправданное применение насилия (против чужаков, богатых, власть имущих), щедрость (действительно распространённую), магическую неуязвимость (народная надежда не может умереть). Даже жестокие и беспринципные разбойники могли занять место в народном «пантеоне» через мифическое раскаяние и молитву у подножья виселицы.

В период крупных политических потрясений банды могли раствориться в революционном движении — конечно, для этого требовалось, чтобы преступники составляли лишь малую долю восставших. Для бандитов не характерна идеологическая заряженность, но они разделяли основные представления крестьян: за хорошего царя против испорченных бояр, за национальное освобождение против иноземного ига, за хороший традиционный порядок против порочной новизны. Мао Цзэдун также стремился включить преступников в революцию, но коммунистические идеи (несмотря на общий крен КПК в крестьянскую сторону) оставались для них чуждыми, что порождало неприязнь между партийными кадрами и случайными вооружёнными попутчиками. В итоге участие бандитов в социалистических революциях оставалось эпизодическим, малозначимым, вопреки распространяемому сегодня мифу о восстании «пьяных маргиналов».

Гораздо чаще, впрочем, банды вступали в сговор с официальной властью. Вооружённые группы активно использовались в конфликтах феодалов, для укрепления власти региональными чиновниками (в том числе в противовес центру), как инструмент в руках капиталистов (можно вспомнить роль мафии в подавлении американских профсоюзов), для защиты национальных границ. Характерно, что по мере усиления локальных политиков и бизнеса преступные элементы устранялись — по мнению российского социолога Вадима Волкова, именно это произошло с «братками» из 90-х. Успешные бандиты втягивались в денежную экономику (хорошее оружие, дорогие украшения, необходимость подкупа), начинали мечтать не о всеобщем равенстве и справедливости, а о статусе феодала или бизнесмена. При этом Хобсбаум настаивает на разделении «социального бандитизма» и полноценных уголовников: последние сознательно отделяются и закрываются от общества, создают собственный антимир и антикультуру, плотно встроены в городские коммерческие потоки.

В целом Хобсбаум связывает подъём банд с вторжением нового государства в традиционные сообщества (разрыв между законами и культурными нормами), экономическим крахом либо со слабостью центральной власти. Важно отметить, что бандитизм не является решением этих проблем — в лучшем случае лишь способом выживания и вымещения недовольства. В то же время окончательно искоренить неформальные вооружённые структуры можно либо эффективным государственным контролем, дополняемым социальной политикой и экономическим развитием, либо организованным массовым движением, руководствующимся конструктивной идеологией. Расцвет терроризма и мафии в конечном счёте всегда объясняется слабостью как правительства (возможно, слишком сконцентрированного на частных интересах элиты), так и гражданского общества, не способных решить острые общественные проблемы и отстаивать справедливость (в том смысле, в котором её понимает народ). В худшем случае люди могут начать поддерживать даже крайнюю жестокость: в ситуации экономического бедствия, острого ощущения несправедливости и политического хаоса даже психически нормальный человек легко переходит к насилию, впоследствии озадачивающему его самого.

Современные государства слишком полагаются на надзор, пропаганду и хитроумные военные технологии, пытаясь совладать с беззаконием. На примере радикального исламизма, поднимающего голову даже в развитых обществах, видно, что этого недостаточно. Если мы хотим искоренить насилие и преступность, нам необходимо задуматься о создании нового позитивного миропроекта, отвечающего не только обострившемуся в XXI веке запросу на безопасность, но и социальным, экономическим, культурным, нравственным вызовам. Иначе бандитизм, да и вообще локальное насилие, станет проблемой уже не только развивающегося мира, но и на первый взгляд благополучных стран.