Сталин: русский самодержец или грузинский националист?

К 2020 году в России так и не появилось государственной идеологии, однако явно обозначился «идеологический мэйнстрим»: государственнический патриотизм. Сильная централизованная власть, борьба с Западом, национальный капитал… Всё это далеко от действительности, но сама идея кажется привлекательной для самых разных слоёв нашего общества.

Власть оправдывает мировой ситуацией разрушительную внутреннюю политику (и пусть она странно совпадает с требованиями МВФ и других внешних сил); бизнес, давно сросшийся с государством, пользуется «затягиванием поясов» и оперирует силой нации в международных сделках; народ надеется на то, что в стране останутся только «национально-ориентированные» элиты, которым нужно не грабить, а развивать Россию без оглядки на внешние влияния.

Погоду несколько омрачает отсутствие собственно идеологической системы, рисующей внятное светлое будущее и опирающейся на великое прошлое. Впрочем, с последним всё просто: герой сегодняшнего дня — Сталин, как бы парадоксальным образом принятый и красными, и белыми, и социалистами, и имперцами. Антисоветское наследие мешает российской власти принять на вооружение этот образ, и его приходится заменять чем-то менее определённым, вроде Великой Отечественной войны.

Сталин ассоциируется с сильной властью, с временем экономического и политического взлёта России, с пиком её мирового влияния, с поворотом к патриотизму; его правлению иногда приписывают даже расцвет мелкого бизнеса. Понятно, что всё это — «золотой век», возврата к которому нет (не для того номенклатура приватизировала СССР). И всё же исследование сталинского периода может дать нам общее понимание о функционировании системы, возводимой сейчас в идеал, и — о её «подводных камнях».

Относительно новые документы (отрывки из них впервые появились в интернете в 2011 году), касающиеся встречи Сталина с грузинскими историками и партработниками в конце октября 1945 года, опубликованные в 15-ом томе «Исследований по истории русской мысли», дают нам возможность в ином свете взглянуть на сталинский патриотизм. В статье приведены воспоминания грузинского историка Николая Бердзенишвили и первого секретаря ЦК Компартии Грузии Кандид Чарквиани об их разговорах с вождём Советского Союза, состоявшихся через несколько месяцев после известного тоста за русский народ (24 мая 1945 года).

На первый взгляд, Сталин выступает в этих текстах двуличным тайным националистом, предтечей современных «украинизаторов»: у грузин должны быть найдены древнейшие корни, связывающие их с великими этносами прошлого; Грузия — европейская, самостоятельная экономически (!) и культурно страна; пророссийская позиция — меньшее зло на данном историческом этапе, но иностранцев нужно «обуздать» с пользой для грузинской нации. Вождь даже отпускает шовинистические шутки, принижает армян и поддерживает «огрузинение» в школах Южной Осетии и Абхазии!

Собственно, возвеличивание русского народа (ещё с 1930-х годов) в одной аудитории и хвалы грузинам — в другой, уже должны были бы дискредитировать обе позиции. Патриотизм здесь — лишь инструмент в руках чего-то большего, чем нации. Будущее Грузии и России для Сталина лежит в СССР — «самой блистательной государственной форме нашего времени», «олицетворения согласованности интересов этих республик». Иными словами, в создании наднационального госаппарата.

Однако ещё Ленин понял, что невозможно силой задавить национальные различия, ассимилировать все народы Советского Союза; более того, революция освободит также и стремление угнетаемых ранее народов к оформлению своей национальной идентичности. А значит, большевикам нужно научиться работать с национализмом. Сталин усвоил этот тезис: в статье 1929 года «Национальный вопрос и ленинизм» он доказывает, что строительство советского государства не может миновать этапа строительства национальных хозяйств, партий и госаппаратов:

С другой стороны, такой прагматичный взгляд на нации позволяет Сталину выступать и за «огрузинение», ведь:

Выстроенные после революции нации будут уже не «буржуазными», а «советскими». Поскольку власти Советов (и практической «диктатуры пролетариата») к тому времени уже не было, этот тезис можно трактовать в том смысле, что «советские» нации изначально вписываются в общую систему, в общий государственный аппарат СССР.

Именно это и объясняет вождь грузинскому историку, подчёркивая, что лучший путь для Грузии — присягнуть Советскому Союзу, не как нации, а как эффективной системе. Кстати, на то же самостоятельное значение аппарата государства указывает окончание тоста за русский народ благодарностью «за доверие нашему правительству».

Даже без учёта этого подведения к главенству аппарата СССР, яркая прогрузинская риторика Сталина на встрече с историками обманчива. Грузинская тема занимала странное место в послевоенных партийных баталиях: так, вождь неожиданно отреагировал на вновь ставшую популярной теорию покойного грузинского историка Николая Марра. По ней ключевое историческое значение принадлежало кавказским языкам, прежде всего — грузинскому, якобы являющимся основой языка всех угнетённых. Некоторые современные исследователи считают, что, ударив по Марру, Сталин на самом деле бил по Берии.

По крайней мере в последовавшем вскоре «мингрельском деле» поднимаются именно те вопросы, которые вождь обсуждал с историками: национализм и неприятие кавказского османизма. И бьют они как раз по важному для Грузии Берии. В общем, Сталину, похоже, приходилось отталкиваться от уже накалённого национализма, подкреплённого конкретными претензиями на власть, и вводить его в русло. Косвенно это подтверждается и расцветом русского национализма в номенклатуре и интеллигенции, особенно после смерти вождя.

Тем яснее истинная сталинская ценность: не грузинский шовинизм, не русский национализм, а советский госаппарат невиданной мощи. Национализм иногда был удобным орудием в руках этого аппарата (патриоты — «передовой творческий класс» на службе у системы), иногда — выступал как неизбежное зло, которое нужно уравновесить и которым нужно манипулировать в рамках борьбы элитных кланов за власть. Потому Сталину нужно было сохранить идеологему классовой борьбы, объясняющую существование наднационального аппарата (авторитарная власть прогрессивна, поскольку «углубляет классовую борьбу» и т. д.).

В известной мере, эта схема соответствует этапу финансового капитала по Гильфердингу: крупный бизнес сращивается с государством и начинает укреплять «нацию» — но не как самоцель (с развитием культуры, образования, социалки), а как инструмент в большой экономической и политической игре. Важна не нация, а капитал, корпорация, которая как бы возвышается над нацией (или нациями), является чем-то большим и более ценным. В СССР власть была не у бизнеса, а у номенклатуры — не владельцев, а управленцев, что даёт свою специфику.

Читайте также: Иллюзорная экономика: как финансисты обманули мир

Однако теперь различия стёрты, и советская элита превратилась в капиталистических хозяев. Однако во всё той же известной мере сталинская система и «советский» национализм могут быть если не повторены, то сымитированы: только у власти будет не номенклатура, а ставленники крупного капитала; национализм же будет служить не разросшемуся аппарату КПСС, а империалистическому аппарату «национального» бизнеса. Как обычно, трагичная история повторится в виде фарса.

В итоге, желание «сильной власти» и «патриотизма» (в общем виде сводящегося к национализму) не решает никаких проблем. Сталинская система появилась из взрыва революции, на её энергии, мечтах, целях; выхолостив коммунизм и возведя в ценность саму мощь и эффективность госаппарата, она быстро деградировала и породила современную Россию. Сделать «нечто подобное», но без революции, из сегодняшних реалий — значит либо разыгрывать комедию, либо (в лучшем случае) построить банальную империалистическую державу, объединяющую «национализмы» не в интересах диктатуры пролетариата или номенклатуры, а в интересах крупного бизнеса, т. е. вытягивающую соки из своих и чужих народов.

Потребность в политической силе сегодня понятна; однако нужно точно понимать, в чьих руках, для каких целей и за счёт кого она концентрируется. В этом смысле Сталин сегодня — не лучший ориентир: для современного почитателя он олицетворяет абстрактное обладание силой, но не даёт ответа, как её добыть. Не говоря уж, что приходится каждый раз абстрагироваться от того, во что выродилась сталинская система, в какой-то момент светившая действительно ярко.

Не будем обманываться этим светом; как бы ни была важна надежда, вера в прошлое и будущее, в тёмные времена не менее необходимо ясное сознание и критическое мышление.

Полностью текст издания доступен здесь.