В декабре 2019 г. исполнилось 250 лет со дня учреждения ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия — высшей воинской награды, ставшей на все времена символом эпохи военных триумфов Российской империи, доблести и подвигов её вооружённых сил. Этот орден был учрежден 26 ноября (7 декабря) 1769 г., в самом начале русско-турецкой войны 1768−1774 гг., открывшей эпоху блистательных побед России и неуклонного продвижения на южном стратегическом направлении — в Причерноморье, на Дунае, Балканах и Кавказе. И представляется глубоко символичным, что непосредственно перед этим, в том же самом 1769 году, завершилась другая эпоха в истории Русского государства — тысячелетняя оборона оседлой Руси от набегов тюркских кочевников Великой Степи. В январе 1769 года состоялось крупномасштабное нападение главных сил Крымского ханства во главе с ханом Крым-Гиреем I на Елисаветградскую провинцию Российской империи. «Это было последнее в нашей истории татарское нашествие!» — эмоционально воскликнул С. М. Соловьев, и данная оценка, утвердившаяся в исторической литературе, безусловно справедлива, хотя некоторые исследователи, о чём будет сказано ниже, и пытаются опровергнуть её.

Крым. Бахчисарай. Ханский дворец

Татарское нашествие 1769 года в главных чертах известно историкам. Ценнейшее, с исторической точки зрения, и художественно красочное описание этого набега оставил его непосредственный участник барон Франсуа (Ференц) де Тотт (1733−1793), французский консул при дворе крымского хана, проделавший весь зимний поход 1769 г. в качестве ближайшего спутника и наперсника Крым-Гирея. О татарском набеге писал «Геродот Новороссии» А. А. Скальковский (1808−1898), использовавший документы запорожского коша (войскового правительства). Крупнейший знаток истории русско-турецких войн генерал-майор А. Н. Петров (1837−1900) в своем пятитомном труде по войне 1768−1774 гг. посвятил небольшой раздел набегу Крым-Гирея, впервые введя в научный оборот обширный корпус документов Военно-исторического и топографического архива — будущего Военно-учёного архива Главного штаба.

Военные историки так называемой «русской» школы (Д. Ф. Масловский, А. К. Байов) и вслед за ними советские военные историки 1940—1950-х гг. писали о событиях зимы 1769 года в русле общей апологетики генерал-аншефа графа П. А. Румянцева. Ему приписывались отказ от «кордонной» системы и применение «прогрессивной» обороны сосредоточенными силами, что якобы позволило вполне успешно отразить последний татарский набег на русские земли. Как мы увидим, эти суждения полностью не соответствуют действительности и грубо искажают ход и результат событий января 1769 года.

В наше время вопросами истории Крымского ханства, ногайских орд и татарско-южнорусского пограничья в XVIII в. давно и плодотворно занимается украинский исследователь В. В. Грибовский. В ряде своих публикаций он обращается к событиям начала русско-турецкой войны 1768−1774 гг. и роли в них Крымского ханства. При этом его трактовка нападения хана Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию зимой 1769 г. является ревизионистской; сам автор претендует на «деконструкцию мифа» о «последнем татарском набеге». Якобы «фактически это предприятие не было ни набегом, ни татарским, ни последним». По мнению Грибовского, тезис о военно-грабительском характере действий позднего Крымского ханства в отношении российских владений был искусственным идеологическим конструктом, созданным властями России в собственных внешнеполитических целях. Грибовский, ранее предложивший собственную типологию и классификацию татарских нападений в XVIII в., утверждает, что вторжение Крым-Гирея зимой 1769 г. было якобы не традиционным грабительским набегом, который у турок и татар обозначался понятием «чапул» (тур. çapul — «грабёж», «разбойничий набег»), а военной экспедицией османских вооружённых сил с целью взятия крепости Св. Елисаветы — юго-западного форпоста России и разрушения «коммуникаций, поддерживаемых через сеть укреплений — шанцы». Однако это утверждение блистательно опровергается словами непосредственного участника тех событий, французского дипломата Пьера Жана Рюффена (Pierre Jean Ruffin; 1742−1824), заместителя и преемника де Тотта в качестве резидента при ханском дворе. Уже на склоне своих лет Рюффен писал: «Я вспоминаю, что в январе 1769 года, вместе с г-ном бароном де Тоттом в Томбасаре (т.е. в Дубоссарах. — В.К.), на границе Бессарабии и Польши, уже в походе на чапул (или в набег) (в оригинале «déjà enmarche pour le tchiapoul (oul'incursion)». — В.К.), который татары решили совершить в Новую Сербию, албано-турецкие сипахи пришли представить хану Крым-Гирею, который командовал этой экспедицией, двух детей семи-восьми лет в двух корзинах, размещённых на лошади». Итак, опытнейший драгоман-ориенталист Рюффен, родившийся, проведший большую часть жизни и умерший в Османской империи и лично участвовавший в нападении на Елисаветградскую провинцию, называет его ясным и недвусмысленным тюркским словом «чапул». Не может быть сомнений, что именно так это предприятие воспринимали и сами татары. И, как мы увидим, целый ряд других источников столь же недвусмысленно показывает, что основной целью нападения был грабёж и захват ясыря.

Также полностью не соответствуют действительности утверждения В. Грибовского о том, что во время нападения Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию в нем участвовали французские офицеры, командовавшие турецкими отрядами, а также контингенты польских конфедератов. Не выдерживает критики точка зрения Грибовского о том, что нападение Крым-Гирея зимой 1769 года не может считаться последним по времени татарским набегом на Русь, так как летом того же года калга-султан (второй после хана сан в иерархии Крымского ханства) Шехбаз-Гирей совершил успешную вылазку на земли «запорожских вольностей» на реке Самаре и разорил там ряд слобод и зимовников. Подчеркнём, что в зимнем нападении 1769 г. участвовало массовое ополчение военных сил всего Крымского юрта под личным руководством хана, тогда как внезапная вылазка Шехбаз-Гирея летом того же года была совершена небольшим отрядом, по некоторым данным, всего около трёх тысяч человек.

Подробное специальное исследование о последнем татарском набеге на Русь до сих пор не было написано. Используя совокупность ранее опубликованных документальных и мемуарных источников, а также ранее не введенные в научный оборот материалы из фондов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) и Отдела рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ), в данном очерке мы постараемся подробно реконструировать ход событий, их хронологию и географию, осветить вопросы мобилизационного потенциала Крымского ханства в его последнюю войну, разведывательную деятельность и подготовку русского командования к отражению татарского нападения, эффективность действий высшего и местного воинского начальства.

Вардгес Суренянц. Крым-Гирей. Иллюстрация к поэме А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан»

Орды собираются в набег

Поводом к началу войны с Россией для Османской империи послужил известный инцидент в Балте в июне 1768 г., когда нападение гайдамаков сотника Семёна Шила на польский Юзефгруд перекинулось через пограничную реку Кодыма на «ханское местечко» Балта и другие соседние слободы, подвластные Крыму. Это привело к нескольким дням жестоких погромов и взаимных столкновений христианского, еврейского и мусульманского населения.

25 сентября (6 октября) 1768 г. великий визирь Силахдар Хамза Махир-паша вызвал российского посла тайного советника А. М. Обрескова и на торжественной аудиенции в присутствии большого числа сановников и иностранцев объявил ему о начале войны с Россией, после чего тот со всеми сотрудниками посольства был заточен в Едикуле (Семибашенный замок). Большая полевая армия могла быть собрана Портой не раньше весны следующего года, но в Константинополе приняли решение, не теряя времени, начать военные действия с крупномасштабного нападения сил Крымского ханства на южные земли России уже ближайшей зимой. Специально для этого был смещён хан Максуд-Гирей, возвращён из ссылки и вновь возведён на ханский престол Крым-Гирей I (1717−1769), ранее уже правивший в Крыму в 1758—1764 гг. и известный своей воинственностью.

Это был последний в истории Крымского юрта выдающийся правитель из дома Гиреев. По отзывам современников, в Крым-Гирее парадоксальным образом сочетались властность и волевые черты характера, импульсивность, жестокость, алчность, но расточительность и щедрость в отношении своих соратников, любовь к искусству и зодчеству (считается, что для него был построен знаменитый бахчисарайский Фонтан слёз), интерес ко всему европейскому, увлечение музыкой и театром, крайние, даже по меркам восточных деспотов, гедонизм и сластолюбие и при всём этом — склонность к ипохондрии. Русский посол А. М. Обресков отмечал, что Крым-Гирей «нраву беспокойного, величеват, предприимчив и к повелениям Порты невеликое уважение имеет». По словам русского дипломата П. А. Левашева, хан был «храбр, предприимчив и до крайности вспыльчив». По отзыву австрийского купца Н. Э. Клеемана, Крым-Гирей, «человек роскошный и расточительный», был любим подданными-мусульманами и ненавидим христианами, из которых он умел выжимать последний грош. По выражению Клода-Шарля де Пейссоннеля (1727−1790), французского консула в Крыму в 1750-е гг., ещё до своего первого восшествия на престол Крым-Гирей был «кумиром всей нации». В августе 1764 г. из-за неудачного похода на кавказских горцев он был смещён Портой с ханского престола и восстановлен на нём в самом начале войны с Россией. Вернувшись из ссылки на Кипре и прибыв в Константинополь 17 (28) октября 1768 г., Крым-Гирей был торжественно принят султаном, получил знаки инвеституры в ханское достоинство, роскошное облачение и иные подарки, участвовал в совещаниях о предстоящих военных действиях. Именно тогда было решено, что главным объектом нападения станут земли русской Новой Сербии (эта область к тому времени была уже преобразована в Елисаветградскую провинцию).

Уже упомянутый француз Пьер Рюффен, спутник и преемник Ф. де Тотта при ханском дворе, будучи захвачен лихими русскими гусарами в Яссах год спустя, в сентябре 1769 г., сообщил на допросе, что целью набега было «разорить колонии, цветущее состояние которых возбуждало зависть соседей», «заинтересовать добычей татарскую нацию, не получавшую от Порты никакой платы». Татарское нападение изначально планировалось как грабительский «чапул», но в максимально крупных размерах. Это позволило бы удовлетворить экономические интересы Крыма и ногайских орд и обеспечить их активное участие в предстоявшей большой войне, уменьшив вероятность сепаратного мира с Россией. Так что стратегическая цель Порты и хищнические устремления татар в данном случае в полной мере совпадали.

Ещё до своего прибытия из-за Дуная хан назначил в Каушанах общий сбор татарской аристократии и конного войска подвластных орд. 13 (24) ноября Крым-Гирей вместе с бароном Ф. де Тоттом отбыли из Измаила в Каушаны и прибыли туда 17 (28) ноября. Французский консул вспоминал: «Каушаны стали центром Татарии: отсюда исходили все распоряжения, сюда стекались со всех сторон; толпа придворных увеличивалась с каждым днем».

Барон Ф. де Тотт сообщает ценные сведения о подготовке нападения: «Набег на Новую Сербию, решенный в Константинополе, был принят в собрании знатных татарских вассалов, и по всем провинциям отданы были распоряжения о призыве к воинской повинности. Требовалось по три всадника с каждых восьми семейств; это число считалось достаточным для образования 3-х армий, которые должны были напасть одновременно: армии Нурадина в 40,000 человек было сказано идти к Донцу, армия Калги в 60,000 человек должна была следовать по левому берегу Днепра, к Орели, а стотысячная армия под личным предводительством хана назначена была проникнуть в Новую Сербию. Войска едисанской и буджакской орды были преимущественно назначены в эту последнюю армию, сборный пункт которой был назначен близ Томбашара (Дубоссар. — В.К.)». По словам французского эмиссара, каждый татарин имел при себе двух или трёх лошадей, и всего при ханском войске их было около 300 тысяч.

Данные о численности ханского войска зимой 1769 г. противоречивы, как то всегда бывает со средневековыми армиями азиатских и кочевых народов. Ф. де Тотт называет намеченные Крым-Гиреем размеры созываемого войска — 200 тыс. человек. При мобилизационной нагрузке в три человека от восьми семейств, это позволяет вывести цифру в 530 тыс. семейств для всего населения Крымского ханства и подвластных орд от Прута и Дуная до Кубани, что представляется не чрезмерным и потому правдоподобным, в первую очередь учитывая оседлый характер и достаточно высокую плотность татарского населения Буджака и самого Крымского полуострова в то время. Однако французский дипломат ничего не говорит о том, насколько эффективно были выполнены мобилизационные мероприятия и сколько татар в итоге собралось в поход.

Этот вопрос крайне важен и для описания зимнего нашествия 1769 г., и для общей оценки демографического и военного потенциала Крымского ханства в середине XVIII в. По оценке крупного знатока военного дела раннего Нового времени В. В. Пенского, во 2-й половине XVI — 1-й половине XVII вв. Крымское ханство при значительном усилии могло выставить в поле 40−60 тыс. конных воинов. Однако за следующее столетие мобилизационный потенциал ханства существенно вырос за счёт миграции кочевых ногайских орд из приволжских степей на подвластные Крыму земли, подчинения татарского Буджака власти хана и частичной седентаризации (перехода к оседлому образу жизни) татар на Крымском полуострове и в Буджаке.

Именно многолюдные Буджакская и Едисанская орды составили ядро войска Крым-Гирея перед его нападением в 1769 г. Помимо них, в Балте к ханскому войску присоединился и принял участие в походе на Новороссию присланный турецким султаном корпус силой около 10 тыс. конников-сипахов, преимущественно арнаутских тимариотов, то есть уроженцев Западных Балкан (де Тотт разговаривал с ними по-гречески), а также отряд некрасовцев («игнат-казаков»), которые, как наиболее боеспособные воины, были присоединены к гвардии Крым-Гирея. Позднее сам хан сообщал в Константинополь, что в его нападении на Елисаветградскую провинцию приняли участие 70 тыс. татар и 10 тыс. сипахов, еще около 8 тыс. татар были направлены в польские владения для сбора фуража. А уже на обратном пути из набега, когда от основных сил хана отделились Едисанские татары, Крым-Гирей в письме к великому гетману коронному графу Я. К. Браницкому Крым-Гирей писал из Балты, что стоит в этом городе с 60-тысячным войском.

Александр Могилевский. Хан Гирей. Иллюстрация к поэме А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан». 1949

Чтобы дополнительно проверить и уточнить информацию о численности ханского войска и планах Крым-Гирея зимой 1769 г., обратимся к данным русской разведки. В делах бывшего Военно-учёного архива хранится много донесений русской разведки тех дней. 14 (25) декабря 1768 г. отставной гусар поселенного Чёрного полка (Елисаветградской провинции) Иваница Форнакиев сообщил, что, будучи отпущен 5 (16) ноября в польское местечко Саврань для покупки соли, он узнал от тамошних родственников, что «достоверно татарской хан Крымгирей с его большим числом войском, а сколько числом не знает, находится в Каушанах, и всем его буджацким татарам, назад тому дней с десять, приказал, чтоб и старые, и малые, которые только на лошадь сесть могут, все б чрез двадцать пять дней были готовы в поход к нападению на Новороссийскую губернию и имению с Россией баталий».

Поручик того же Чёрного гусарского полка серб Иван Маргажич, энергичный офицер, действовавший с конным отрядом на польской Винничине в составе передового корпуса князя А. А. Прозоровского, в те недели неоднократно посылал лазутчиков в турецкие и татарские владения. 6 (17) декабря из Бершады через Балту «в турецкую сторону» им были отправлены два надёжных человека, «для разведывания о тамошних неприятельских движениях», которые вернулись 11 (22) декабря и сообщили о крупномасштабных военных приготовлениях: «Татарскому и турецкому войску приказано иметь своих лошадей при добром корме и не далее чрез двух недель с крайнею поспешностью прописанной хан имеет с ордой, при которой и 30 000 турков будет, а всего с ордой имеет быть до 180 000, вступить в Польшу, в Уманскую, Белоцерковскую, Смелянскую и Чигринскую губернию тож и в новороссийские границы и тот переход может быть чрез Балту…».

Наконец, 14 (25) декабря некий безымянный «приятель"-конфидент (предположительно, знатный и богатый греческий купец Иоанн Николаев по прозвищу «Кафеджи») из Могилёва-Подольского, польского местечка на Днестре, у границы турецкой Хотинской райи, сообщал в письме киевскому генерал-губернатору генерал-аншефу Ф. М. Воейкову:

«По ханскому указу Сераскер-султан, который был с татарами к Хотину послан, в Каушаны возвращен со всеми татарами и с частью янычар и спагов. […] Хану Крымскому главная команда над всем турецким войском и пашами от султана поручена. Оной был в Каушанах, намерен после Байрама, когда все реки льдом покроются, на границы российские нападение сделать, а именно на Елисаветградскую провинцию. Войска при нем в Каушанах татарского и той околичности немалое число. При Бендерах и Очакове турок до сорока тысяч янычар, спагов и арнаутов считается».

Итак, поступавшие со всех сторон донесения русской разведки в один голос сообщали, что Крым-Гирей энергично готовится к нападению на русские пределы зимой 1769 г. и собирает для этого в Буджаке крупные силы, в том числе и турецкие контингенты. Отметим, что письмо от конфидента из Могилёва-Подольского за месяц до начала набега абсолютно точно указывало, что объектом нападения станет Елисаветградская провинция.

С началом похода Крым-Гирея данные русской разведки и, позже, из допросов пленных продолжали указывать, что численность татарского войска была весьма велика. Поручик И. Маргажич узнал через высланных им агентов и сообщил рапортом от 15 (26) января 1769 г., что выступившее из Балты в поход объединённое войско хана насчитывало 80 тыс. турок и татар, кроме того, ещё до 8 тыс. их мелкими партиями вторглись в пределы Польши для сбора провианта и фуража. Два татарина, взятые в плен войсками генерал-майора А. С. Исакова близ крепости Св. Елисаветы в начале набега, на допросе сообщили «под смертною казнью», что крымский хан движется из запорожской степи к крепости с 80-тысячным войском.

В количественном отношении ядро ханского войска составляли буджакские и едисанские ногайцы. Бежавший от татар в ходе их нападения грузинский невольник по имени Лавре Патсхарахархе на допросе показал, что Крым-Гиреем было «собрано против России Едисанской и Белогородской орды сорок тысяч, в коем числе находились арнаут три тысячи, казаков три тысячи, а енычаров сколько числом не знает, но только при них имелось тридцать знамен». А. Н. Петров, добавляя к этому показания Иосифа Шевченко, бывшего «служителем» при крымском хане, и польского подданного Василия Иванова (от 2 февраля 1769 г.), пишет, что в ханском войске было также до 20 тыс. янычар и 7 тыс. сипахов.

«Янычары и спаги были лучшие войска, и потому всегда находились при хане, а в походе — в авангарде; они имели ружья и пистолеты. Все же прочие были вооружены стрелами. Обозов при армии у хана никаких не было, кроме навьюченных верблюдов. Больных возили на волах и лошадях, при татарских войсках вовсе не было артиллерии».

Австриец Н. Э. Клееман, непосредственно наблюдавший воинов Крым-Гирея в декабре 1768 г. перед самым выступлением их в поход, оставил более чем скептический отзыв об их военной подготовке:

«Я видел в Ковшанах и Бендерах многие собранные тысячи, между коими находилось множество весьма старых, а иных и весьма молодых, назначенных идти на войну. У многих были очень худые лошади, имея несколько фузей и пистолет, иные вооружены луками и стрелами, из коих они не столько искусно стреляли, как козаки и калмыки. В прочем, как сему, так и владеть саблею не столько изучены, как Турки. Они не храбры и не бодры, и для обращения многих в бегство стоит только показать пистолет. Я часто видал, как они учились стрелять в цель, и пять или шесть минут употребляют, чтобы заряжать, прицеливаться и палить, а когда спускают курок, то голову отворачивают».

Однако сила Крымского ханства заключалась в многочисленности и высокой мобильности крупных конных масс. Записки Ф. де Тотта и сведения разведки русского командования созвучны в том, что зимой 1769 г. Крым-Гиреем был организован действительно масштабный поход, словно в былые дни наивысшего могущества Крымского юрта. Для сбора столь многочисленного войска Крым-Гирей с самого начала использовал призыв к грабежу и захвату ясыря. Упомянутый грузин Лавре показывал:

«От оного хана Гирея всей той орде объявлено, что де турецкой султан пишет к нему как де уже с Россиею война объявлена, то дабы он собранных татар для разорения и набору пленных пустил в Россию (курсив мой. — В.К.)».

Наконец, пришло время начала похода. 27 декабря 1768 г. (7 января 1769 г.) Крым-Гирей после торжественной, по-азиатски пышной церемонии выехал из Каушан со своей гвардией, высшими военачальниками и сановниками. Весь следующий день, 28 декабря (8 января), через Днестр на восьми паромах переправлялись «бессарабские войска», то есть главные силы Буджакской орды, перед этим собравшиеся в Хан-Кышле под руководством своего сераскер-султана. В лагере близ Дубоссар Крым-Гирей некоторое время дожидался остальных татарских отрядов, шедших с востока (очевидно, Едисанской орды). Затем все силы ханского войска собрались в Балте и спустя ещё восемь дней, 13 (24) января, двинулись отсюда на восток.

Пройдя через земли Ханской Украины, войско Крым-Гирея 15 (26) января перешло по льду Южный Буг и вступило в русские пределы у Орловского шанца (позднее Орлик, Ольвиополь, совр. Первомайск Николаевской области), при впадении в Буг реки Синюхи. Затем татары, двигаясь по пустынным степям Бугогардовой паланки Войска Запорожского низового, изменили маршрут и спустились вниз по берегу Буга до его левого притока реки Мертвые воды (у де Тотта l'Eau-Morte, совр. река Мертвовод, устье у г. Вознесенск, примерно в 60 км к юго-юго-востоку от Орловского шанца) и вдоль его русла устремились на северо-восток, к русской Елисаветградской провинции. В те дни стояли сильные морозы, с обильным снегом и метелями. Татары достигли реки Ингула, границы Елисаветградской провинции, перешли её ниже крепости Св. Елисаветы, и уже 19 (30) января передовые отряды подошли к крепости на расстояние в пять верст. Как мы увидим, предпринятый сложный обходной маневр принёс татарам пользу, отчасти дезориентировав русское командование. По нашим подсчётам, за неделю пути конное ханское войско с вьючным обозом прошло около 280 километров по заснеженной степи в мороз и метель, что стало очередным доказательством непревзойдённой мобильности татарской конницы.

Стефано Торелли. Аллегория на победу Екатерины II над турками и татарами. 1772

На тревожной границе: русская подготовка к обороне

Насколько была готова Россия к отражению татарского нашествия и какими военными силами располагала она для этого? Ещё 4 (15) сентября 1768 г. А. М. Обресков сообщал из Константинополя, «яко все движения Татарские и других войск, так как и распоряжения при самом Султанском Дворе, вид кажут непременной против нас войны». Официальный манифест Екатерины II о начале войны с Турцией был подписан 18 (29) ноября 1768 г., спустя почти два месяца после акта объявления войны Портой. Естественно, в течение всей осени русское командование собирало сведения о подготовке и намерениях неприятеля, в том числе татар. И большинство полученных данных указывало на то, что главным объектом предстоящего нападения татар станет русская Елисаветградская провинция.

Эта административно-территориальная единица была образована в 1764 г. из прежней Новой Сербии и Новослободского казачьего полка. Выдвинутая вперёд за естественный рубеж, образованный Днепром и Украинской оборонительной линией, Елисаветградская провинция находилась ближе всего к турецким крепостям Северо-Западного Причерноморья и землям едисанских и буджакских ногайцев. Протяженность южной границы Елисаветградской провинции (с запорожскими степями) составляла около 250 км, а западной (с польской Уманщиной) — около 70 км. В стратегическом отношении положение области было открытым, и потому оборона её считалась делом крайне трудным.

К началу войны с Турцией Елисаветградская провинция включала в себя округа трёх поселенных кавалерийских полков — Чёрного гусарского (бывший гусарский Хорватов), Жёлтого гусарского (бывший Пандурский пехотный) и Елисаветградского пикинерного (сформирован из бывшего Новослободского казачьего полка), а также новопоселяемые раскольничьи слободы. К началу войны с Турцией новообразованная провинция находилась в стадии активного заселения и насчитывала около 75 тыс. жителей обоего пола.

Административным и военным центром провинции была крепость Св. Елисаветы (будущий Елисаветград, позднее Кировоград, в настоящее время Кропивницкий), основанная по именному указу императрицы Елизаветы Петровны от 11 (22) января 1752 г. и заложенная 18 (29) июня 1754 г. Крепость, располагавшаяся на правом нагорном берегу реки Ингула, была спланирована большой, с шестью полигонами, и рассчитана на гарнизон из 2000 человек пехоты и 200 драгун. П. А. Румянцев писал о ней: «Самая крепость, в оной (в Елисаветградской провинции. — В.К.) заложенная и не отстроенная по худому положению, ни к чему не удобна; в противном случае будет она всегда в блокаде и долго стоять не может без коммуникации, которая отвсюду легко пресекается».

В это время Елисаветградской провинцией и поселенными полками на западном берегу Днепра управлял с губернаторскими полномочиями генерал-майор Александр Степанович Исаков, бывший комендант крепости Св. Елисаветы. Он имел разнообразный служебный опыт, в том числе по судебной, административной и инженерной части, однако не командовал войсками во время боевых действий. В течение целого ряда лет он управлял Елисаветградской провинцией, хорошо знал её и считал её развитие и оборону своим главным служебным долгом.

Непосредственно перед началом войны силы русской регулярной армии в провинции ограничивались Козловским пехотным полком. Поселенные полки Елисаветградской провинции — Чёрный гусарский, Жёлтый гусарский и Елисаветградский пикинерный — не были регулярными армейскими полками и частями постоянной боеготовности. П. А. Румянцев писал, что «пикинерные полки […] больше суть поселяне вооруженные». На бумаге поселенные полки Елисаветградской провинции имели сильный личный состав, но были слабо обеспечены лошадьми. Так, по рапортам от октября 1768 г., в Чёрном полку состояло 1435 человек (из них 1098 рядовых строевых гусар), но лишь 588 строевых лошадей. В Жёлтом полку числилось 1190 человек (860 рядовых строевых гусар), но только 557 строевых лошадей. В Елисаветградском пикинерном полку было 1191 человек (783 рядовых верховых пикинера и 86 пеших стрелков), при 861 верховой лошади. Также в подчинении Исакова находились казачьи компанейские (охочекомонные) полки — набранные по найму конные полки, ранее служившие при малороссийском гетмане до упразднения этой должности. Летом 1768 г. все три компанейских полка общей численностью 1038 человек стояли на форпостах у границ Новороссийской губернии.

По русскому стратегическому плану войны с Турцией оборона Украины была главной задачей меньшей по численности 2-й армии (первоначально в документах именовалась «оборонительным или украинским корпусом»). Командование армией было доверено генерал-аншефу графу П. А. Румянцеву, занимавшему к моменту начала войны с Турцией должности «малороссийского генерал-губернатора, малороссийской коллегии президента, украинского и малороссийского корпусов главного командира». В общей сложности во 2-ю армию было назначено 14 пехотных и 16 кавалерийских полков (3 карабинерных, 2 драгунских, 7 гусарских, 4 пикинерных), при 40 полевых орудиях и 10 малых единорогах. Если бы полки были в полном комплекте по штату, то армия насчитывала бы 21 728 чел. пехоты, 13 тыс. чел. кавалерии и 9 тыс. казаков. Однако набранные с началом войны рекруты ещё не прибыли, и их только предстояло учить воинскому делу; вдобавок, и без того малолюдные полки были ослаблены выделением команд для сопровождения рекрутов.

Основу сил 2-й армии составили десять пехотных полков Украинского (бывшего Украинского ландмилицкого) корпуса, традиционно комплектовавшиеся из южнорусских однодворцев, наследственных стражей степных рубежей государства. Современники отмечали прекрасный людской материал полков ландмилиции, однако к началу войны 1768−1774 гг. их преобразование в части регулярной армии не было завершено. П. А. Румянцев называл их «недавно сделанными и слабыми ещё солдатами». По итогам смотров войск Украинского корпуса Румянцев докладывал в военную коллегию 17 (28) октября:

«О ружье во всех пехотных полках собственным опытом я удостоверился, что оное к употреблению действительному негодно вовсе. Я, видевши при экзерцициях, что многие солдаты из оных палить не могли, взыскивал за сие на командирах, которые мне извинялись, что солдаты истощевают последний свой достаток на исправление всечасное оных, но тщетно, ибо пособить в порче неудобь исправной отнюдь не можно».

Полевой артиллерии, кроме полковых пушек, 2-я армия в начале войны не имела.

Портрет генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева. Неизвестный художник конца XVIII века

П. А. Румянцев считал, что земли Елисаветградской провинции слишком выдвинуты вперёд и открыты для неприятельского нападения, из-за чего защищать их было нецелесообразно. 23 сентября (4 октября) 1768 г., за два дня до объявления Портой войны, Румянцев в очередной раз писал киевскому генерал-губернатору Ф. М. Воейкову по этому вопросу:

«В том же, что касается до защищения Елисаветградской провинции введением моей части войск, я не только Вашему Высокопревосходительству, но и у Двора будучи, всегда говорил одно, что та земля, по положению своему, не имеет никакой удобности, чтоб здешними силами ее защищать».

В рескрипте Румянцеву от 8 (19) ноября Екатерина II указала, что, хотя Новороссийская губерния наиболее открыта и уязвима для нападения татар предстоящей зимой, «слава и честь оружия нашего требуют, чтоб первые неприятелей покушения были, есть ли только возможно, совсем бесплодны или бы по крайней мере нарушение целости границ наших они уже за чувствительную себе цену, а не инако одержать могли, дабы в противном случае турецкое невежество не вознеслось до крайней наглости и они б вдруг не удостоверились, что мы противу их стоять не можем». Иными словами, по соображениям государственного престижа и военной психологии оборона Елисаветградской провинции была признана необходимой.

Следуя воле императрицы и указаниям Военной коллегии, Румянцев вначале согласился на оставление за Днепром Козловского полка, а затем уступил Ф. М. Воейкову, настоявшему на посылке в Елисаветградскую провинцию дополнительных сил регулярной пехоты. Однако Румянцев остался недоволен и 19(30) ноября 1768 г. докладывал в Петербург: «Господин генерал-аншеф и киевской генерал-губернатор Воейков из самых опаснейших постов, то есть Городища и Власовки, где и прежде татарские набеги ощущали, взял у меня два полка — Орловской и Брянской с третьим Козловским в Елисаветградскую провинцию, а их отбытием открытие угла границы сделалось». Примечательно, что Городище и Власовка находились на левом берегу Днепра, вблизи Кременчуга, то есть в тылу Елисаветградской провинции. Эти пункты Румянцев называл «опаснейшими постами», а расположенную впереди них русскую провинцию с 75 тыс. жителей он, очевидно, уже исключил из своих стратегических расчётов.

Зимой 1768−1769 гг. Румянцев был сторонником обороны по Днепру и по Украинской линии и, исходя из этого, выстраивал свои планы, в которых для Елисаветградской провинции места практически не оставалось. По замыслу Румянцева, на левом берегу Днепра, в непосредственном тылу провинции, стояла правофланговая группа генерал-поручика Г. Я. фон Далке со штаб-квартирой в Кременчуге. Её костяк составляли пять пехотных полков: Черниговский, Воронежский, Белевский, Ряжский и Елецкий, а также карабинерные полки Ямбургский, Ростовский и Псковский. Полки команды фон Далке также были не укомплектованы, имели проблемы с ружьями.

Непосредственный начальник на месте, генерал-майор А. С. Исаков остро сознавал недостаточность своих сил и, чувствуя приближение грозы, пытался бить тревогу. Даже после того, как Воейков добился отправки к нему Орловского и Брянского полков, Исаков 8(19) декабря писал в рапорте на имя генерала Х. Ю. фон Эссена: «Я сумневаюсь и средств не предвижу, можно ли мне будет с малочисленным моим корпусом во всех местах обширной сей провинции оборачиваться и упреждать многочисленного и ветреного неприятеля».

«Самая крепость Святыя Елисаветы, как я доносил, весьма в необоронительном состоянии, о исправлении которой как я ни стараюсь, толко еще ни вал совсем не поправлен, ни палисадник не поставлен, да уже за наступлением ныне морозов земляной работы и продолжать будет неможно». «При таких обстоятельствах мой корпус весьма недостаточен.[…] больше к действию не остается как пехотного войска в трех полках до тысячи осмисот […] Легких войск и со ожидаемым миргородским полком наберется до трех тысяч девятисот, в том числе маросияне (т.е. малоросияне. — В.К.), худоконные и наймиты, на коих и положиться не можно, как я о том от 12 сего месяца доносил».

Вплоть до самого начала татарского вторжения сила «тяжёлого корпуса» (пехота и артиллерия) под командой Исакова оставалась прежней и включала три регулярных пехотных (бывших ландмилицких) полка — Козловский, Орловский и Брянский (двое последних считались хорошими), численно слабые, ещё не получившие рекрутов, неопытные и с плохими ружьями, совокупно имевшие в строю 1800 человек (из них 305 предназначенных в отставку по слабости). Гарнизонные батальоны крепости Св. Елисаветы, как следует из донесений Исакова, суммарно имели всего 400 человек, причём никто даже не рассматривал их как пригодную для действий в поле силу.

Для действий против подвижных татар лёгкая конница была необходима, и Исаков запросил подкрепления в пять тысяч доброконных малороссийских казаков, однако П. А. Румянцев отдал распоряжение направить в Елисаветградскую провинцию только по тысяче человек от Лубенского и Миргородского малороссийских полков.

В своих донесениях Исаков подчеркивал крайне низкую боеспособность основной массы малороссийских казаков, из-за чего он мог использовать их только для обороны укреплений. Позднее он докладывал:

«О робости и слабости их я тем заподлинно уверен, 1. прежде, нежели впал неприятель, употреблены были из них пятьдесят человек против двадцати гайдамак, то не только оных [не] поймали и повеление [не] исполнили, но они ж теми гайдамаками разбиты, один убит и шесть тяжело ранено, у иных лошади, ружья отняты и даже то того, что и сапоги скидывали. 2. Когда по первому приближению передовых неприятельских войск поставлены они в крепости в форштате вне ретраншамента, дабы готовы были в партию, но по слуху, что близко неприятель, а в самом деле своих бывших тогда в действии против его с известием едущих нескольких испугавшись, ломились внутрь и смяли пехотный пикет, для чего принуждено было закинуть рогатку и стращать их пушкою».

Кроме того, из рапортов Исакова видно, что во время татарского набега под его командой находилось также двести запорожцев, присланных из Сечи, и небольшое число компанейских (охочекомонных) козаков.

В общей сложности к моменту татарского вторжения генерал-майор Исаков в Елисаветградской провинции имел 1800 чел. в трёх полках пехоты, 2 тыс. легкой кавалерии поселенных полков и 2 тыс. малороссийских казаков, большинство из которых были непригодны для действий вне крепостных стен. Общая численность «корпуса» Исакова не превышала 6 тыс. человек, притом совсем различных боевых достоинств, тогда как противостоящие силы Крым-Гирея, напомним, насчитывали от 40 до 80 тыс. человек.

Как докладывал А. С. Исаков 7 (18) декабря 1768 г., основные силы его отряда были расположены двумя кордонами: лёгкие войска держали сеть форпостов по линии от слободы Калиновки через Лукьянов, Злынку и Плетеный Ташлык до Архангельского шанца (около 120 км по прямой), а пехота от крепости Св. Елисаветы стояла в Груске, Виске, Панчове и Новомиргородском шанце (на фронте около 55км). Таким образом, два этих кордона наискосок с юго-востока на северо-запад пересекали Елисаветградскую провинцию, а сама крепость представляла собой узловой пункт на левом фланге данного расположения.

Нападение неприятеля ожидалось с юго-запада, со стороны Орловского шанца. Как мы видели, ханское войско действительно вторглось в русские пределы в этом месте, но затем совершило обходный маневр — вниз по Южному Бугу и затем вверх по реке Мертвовод — и вышло на южные подступы к крепости Св. Елисаветы, фактически обойдя русские кордоны с их левого фланга.

Сергей Васильковский. Бой запорожцев с татарами. 1892

Отдельную важную проблему для русских властей зимой 1768−1769 гг. представляло Войско Запорожское низовое. 26 декабря (6 января) 1768 г., на Рождество, в Сечи разразился крупномасштабный бунт «сиромахи», то есть запорожской голытьбы, против кошевого атамана и войсковой старшины, которые были вынуждены спасаться бегством в Новосеченский ретраншемент, под защиту малочисленного русского гарнизона. Получив известия о бунте, русское командование распорядилось отправить в Сечь Елецкий и Ряжские пехотный и Ямбургский и Псковский карабинерные полки из команды генерала Г. Я. фон Далке. Сам бунт был уже на следующий день подавлен силами старшины и лояльных ей казаков при одной пушке с русскими канонирами, однако начатое передвижение войск внесло ещё большую сумятицу в дислокацию сил 2-й армии. Как пишет В. В. Грибовский, «замешательством в Войске Запорожском воспользовался Крым Гирей-хан, армия которого смогла почти без препятствий пройти Запорожские Вольности по обеим сторонам Днепра». У того же автора содержится упрек в адрес русских военных властей: «Запорожье оказалось совершенно незащищенным российскими войсками, за исключением Сечи, где в Новосеченском ретраншементе находились небольшие отряды регулярной армии». Думается, в данном случае украинский историк переворачивает ситуацию с ног на голову. Это Войско Запорожское низовое, главной задачей и смыслом бытия которого была защита степного пограничья империи, не оказало никакого реального содействия русским силам. И что ещё хуже, запорожцы фактически не стали препятствовать движению татар на обоих берегах Днепра. Возможно, здесь действительно сказалась и внутренняя смута в войске. Однако у де Тотта содержится важное свидетельство о том, что перед пересечением границы Елисаветградской провинции

«в то время, когда собирался этот совет, один курьер и несколько пленных, захваченных патрулями, объявили, что вправо от нас запорожские козаки, теснимые Калгой-султаном, вошли с ним в переговоры и, заручившись обещанием нейтралитета с его стороны, отказали в своей помощи командиру крепости св. Елисаветы».

Документального подтверждения этого сговора не существует, однако сами факты показывают, что в ходе зимнего нападения Крым-Гирея татары и запорожцы, по сути, негласно придерживались принципа взаимного ненападения. Генерал Исаков докладывал:

«За степь Запорожской сечи я никогда не ручался, уверен будучи чрез многие сообщения от кошевого, что войско его команды против неприятеля не только свою землю защищать, но и меня подкреплять обязывается, но я имею сего не больше как двести человек».

«От Сечи проход его степью нимало не воспрепятствован», — писал Исаков в том же рапорте.

Итак, на слабо защищенную Елисаветградскую провинцию в январе 1769 г. надвинулась грозная опасность из татарской степи. Бури ждали, но не успели подготовиться к ней должным образом. И уже совсем скоро это должно было принести кровавые труды, пожары, потери и разочарования.

Окончание следует.

* Данная статья представляет собой сокращенную версию обширного очерка о нападении Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию, опубликованную в сборнике: Славяне и Россия: Россия, Болгария, Балканы. Проблемы войны и мира. XVIII—XXI вв. (Мифы и реальность). Сб. статей / Гл. редактор К. В. Никифоров. М.: Институт славяноведения РАН, 2019. 516 с. (Никитинские чтения «Славяне и Россия»).PDF-версия данного сборника появится в свободном доступе на сайте Института славяноведения в 2020 году.