Съезд, похожий на митинг

Съезд новых людей. Так говорили о событии, начавшемся в Кремлевском Дворце съездов 30 лет назад. Да, среди собравшихся 2 155 депутатов были и уже совсем знакомые лица: политическое руководство, писатели, ученые. Но сколько было неизвестных: молодые либералы, люди в церковных одеяниях, ранее ни разу не входящие в состав Совета, военные, рабочие, колхозники… Все они собрались 25 мая 1989 года, чтобы поговорить о стране и ее проблемах, об экономике и армии, производстве и трудящихся.

У новых людей было новое мышление — они хотели изменить государство. Вышло ли?

Сегодня трудно представить, но еще 30 лет назад победой для граждан нашей страны был сам факт незапланированного выдвижения альтернативного кандидата на выборах. Обычно к мандату шли в «оберегаемом» одиночестве. Что уж говорить о депутатских дебатах в парламенте — такое вообразить было невозможно в принципе.

Невозможно до 1989 года. Тогда в марте прошли первые относительно свободные выборы: количество кандидатов в некоторых округах возросло до 12. А начавшемуся 25 мая Съезду народных депутатов было суждено войти в историю. Стать одной из последних страниц тома под названием «СССР», логическим развитием перестройки и попыткой приблизиться к демократии и гласности.

Те 13 дней в мае и июне помнят многие: страна «болела» съездом. Люди, боясь упустить что-то важное из выступлений депутатов на трибуне, не отходили от телевизоров и радиоприемников. Многие, как писали газеты, даже брали отпуска или позволяли себе отвлекаться на вещаемое прямо на работе.

То, что Съезд будет непохож на все предыдущие собрания, было предопределено. Граждане продемонстрировали невиданную политическую активность на выборах народных депутатов в марте. Проголосовало 172 миллиона советских людей — это почти 90 процентов от всех избирателей. Такого больше никогда не повторялось. Мандаты как бы олицетворяли веру в лучшую жизнь, которую мечтательно отдавали люди.

Большое видится на расстоянии… Возможно, многие из возложенных на Съезд надежд, были наивны и слишком велики. Люди оказались упоены внезапно навалившейся свободой слова. Им виделось, что от идеи до ее воплощения — лишь взмах депутатской карточкой вверх. Поднять руки «за» — и появится новый закон, поменяется Конституция. Такие «проделки» выходили только у скромного «волшебства демократии». Например, с трибуны поэт Евгений Евтушенко призвал закрыть депутатские комнаты и отдать их под комнаты матери и ребенка. Съезд идею одобрил. Правда, долго помещения не просуществовали — в скором времени их переделали в комнаты для официальных делегаций. Но короткий эффект магии слова всё же был.

Многие газеты писали, что всеобщим и сильным ощущением от первого дня Съезда было чувство непредсказуемости. Непредсказуемость. В сознании советского человека это слово до того дня было лишь пустым звуком. О какой неожиданности можно было говорить, если в Конституции того времени четко прописывалось: после выборов Съезд избирает Председателя Верховного Совета СССР, его первого заместителя, утверждает председателя Совмина страны и целый ряд других должностных органов. В Конституции ясно обозначили, что нужно делать, а вот как? В 1989 году, когда уже стойко сформировалась система подобных мероприятий, трудно было представить, что депутаты будут выкрикивать реплики с места, показательно уходить из зала заседаний или вообще — спорить с Председателем. Всё это — настоящие фрагменты истории.

Впервые

Что было плохого в прежнем Верховном Совете и в системе, в которой работали люди? Основное — это формальное голосование и одобрение уже подготовленных законопроектов. Верховный Совет собирался один или два раза в год. Отсюда вытекали основные проблемы: обсуждать законопроекты становилось практически невозможно — на трибуну выходили в четком порядке и говорили только то, что прописано. Второе: в течение года принималось большое число указов — около 50, в то время как законов — лишь один-два. Выходило, что Верховный Совет был просто «машиной для голосования».

Писатель Чингиз Айтматов по этому поводу в выступлении с трибуны сказал так: «Прежде руководству на Олимпе Верховного Совета было покойно, удобно и нисколько не обременительно, если не считать, что раза два в году приходилось, как в театре, отсиживать на заседаниях положенные по чину ритуальные часы. Причина заключалась в том, что Верховный Совет страны с первых дней своего существования оказался под непосильным прессом авторитарных режимов».

Именно по той причине, что открывшийся 25 мая 1989 года Съезд был совсем не похож на все предыдущие — скорее напоминал форум — многое в нем походило на импровизацию. Не было, например, ясно, каков порядок выступлений депутатов, сколько минут каждый может говорить и имеет ли каждая республика гарантированное количество докладов. Поэтому к трибуне, как в магазины в то время, выстраивалась очередь из претендентов на слово, а тем, кто выступал больше положенного или говорил «не то», — выключали микрофон.

Процедурные вопросы, в принципе, отнимали у Съезда по два-три часа. Не слишком ли это много, когда столько насущных проблем для страны еще предстояло решить? Такой вопрос затрагивали не только депутаты в кулуарах Дворца, но и люди, сидящие перед экранами. Слышны были возмущения: а когда Съезд перейдет к делу? Парируя, некоторые избранники народа отвечали, что без формирования «основы» для государственной машины, не получится и создания качественных реформ в дальнейшем. Процедурные задачи до конца решить так не удалось…

Да, в многовековом парламенте процедурные вопросы второстепенны, а вот в юном — оказываются острее любых других. А вопросов возникало достаточно: академик Андрей Сахаров в первый день Съезда предлагал сначала заслушать доклад Михаила Горбачева и только потом выбирать или не выбирать его как президента. «Мы не можем допустить формальных выборов», сказал ученый. Но Съезд их всё же осуществил: Председатель Верховного Совета был избран без промедлений.

Важно, что в ходе дискуссии также на пост президента «самовыдвинул» себя депутат от Ленинградского сельского национально-территориального округа номер 20 Александр Оболенский. Было понятно, что кандидатура не пройдет, но этим, как высказался Сергей Белозерцев, Съезд заложил процедуру. Саму вероятность альтернативных и свободных выборов.

Аналогичная ситуация произошла и с принципом принятия решений по высказываемой повестке. Молодые народные депутаты Юрий Болдырев из Ленинграда и Сергей Станкевич из Москвы предложили ввести поименное голосование с небольшими расхождениями. У ленинградца поименное голосование четко фиксировало позиции, отстаивая права избирателей знать, как голосует их представитель по всем вопросам, кроме персональных. Предложение москвича предполагало защиту прав меньшинства депутатов. Затруднительность открытого голосования для заседающих состояла в том, что любой избиратель мог впоследствии посмотреть результаты. Если бы люди увидели, что их избранник проголосовал не в соответствии с обещаниям предвыборной кампании — депутат бы лишился народной поддержки в дальнейшем. Возможно, опасаясь именно таких последствий, «за» предложение Сергея Станкевича отдал голос лишь 431 депутат, в силу оно не вступило.

На трибуну постоянно выходил кто-то, чтобы оправдаться за то, что сказал ранее. А если не оправдаться, то уточнить. Происходили переголосования. Всё это затягивало Съезд. Зато выявляло недисциплинированность некоторых депутатов и отсутствие у них парламентской учтивости.

Нас больше, значит — мы сильнее

В интервью того времени депутаты, представляющие правую часть (еще пред-либералы и пред-демократы) четко обозначали недовольство «ведомостью» зала. Выявлялась проблема большинства и меньшинства на Съезде. Президиум, по их словам — и это понятно — оказывал сильнейшее давление. А собравшиеся — были подвержены. Абсолютным большинством соглашались на всё, что предлагали главные.

Меньшинству только и оставалось — пытаться вновь и вновь выходить на трибуну, повторяя то, чему большинство уже сказало ведомое «нет».

Поэт и писатель Олжас Сулейменов, выступая, остро подобрал метафору, описывающую, чем чревато такое единогласие в зале: «Все мы обратили внимание на то, что левое крыло чаще машет, чем правое, левое весло чаще загребает. Оно лучше организовано. Но, если слишком сильно загребать левым веслом, та лодка, которую ведут эти весла, круто уйдет вправо».

Ситуация сложилась таким образом из-за изначального неравенства. Несмотря на то, что выборы, предшествующие Съезду, были названы «альтернативными», полностью они таковыми не являлись: в 384 округах у граждан не было вариантов, за кого голосовать — там было выдвинуто по одному кандидату. Чаще всего «единственными» в бюллетенях оказывались партийные работники.

Наиболее активно предвыборные кампании проходили в больших городах — Москве, Ленинграде, Свердловске, где успели сформироваться оппозиционные настроения к существующей власти. В результате — там была настоящая конкуренция.

Брошенное слово

Жестче всех свою позицию на Съезде выразил историк Юрий Афанасьев. Он не побоялся пойти наперекор, бросить двум тысячам собравшихся обвинение: «Все мы обязаны критически оценивать положение в стране и поэтому должны также критически оценивать свою деятельность на Съезде. Мы сформировали сталинско-брежневский Верховный Совет. Агрессивно-послушное большинство»

Это «агрессивно-послушное большинство» осталось в истории. Сейчас, спустя 30 лет, словосочетание и выступление Сахарова, когда его выгоняли с трибуны, — наверное, единственное, что вспомнит неблизкий политике человек. Тогда Юрий Афанасьев скорее имел в виду покорность и раболепное послушание, от которого пора уходить. Пора слышать свой голос и маленькими шажками начинать путь в правое государство, будто бы пытался донести он. Но его поняли превратно. И многие депутаты, в силу отсутствия парламентской культуры, затем, в своих выступлениях, вновь и вновь возвращались к сказанным историком словам, тратя на обвинения и возмущения драгоценные минуты. Время, которое могло пойти на обсуждение вопросов поважнее, но…

«Я бы не хотел, чтобы всенародная трибуна Съезда — небывалый институт демократии, превратился в место для утверждения личных амбиций и сведения счетов», — вот текст одного из писем, сотнями приходящих в тот месяц в редакции газет и на сам Съезд.

Об этом же с трибуны говорил филолог и профессор Дмитрий Сергеевич Лихачев: низкий уровень культуры страны отрицательно сказывается на общественной жизни и государственной работе. Люди с высокой культурой не были бы враждебны к чужому мнению, не стали бы вести себя агрессивно. Он пояснил, что именно незнание элементов права, отсутствие общественного такта плохо повлияет на работу Съезда. Так и происходило.

Достаточно вспомнить последнее выступление Андрея Дмитриевича Сахарова. Он поднялся на трибуну, чтобы оправдаться (академика обвинили в том, что в интервью канадскому изданию он рассказал, что советских солдат в Афганистане расстреливали с вертолетов, чтобы они не попали в плен). Но «оправдание» заняло лишь несколько минут. Затем Сахаров (уже не первый, кто поднимал этот вопрос на Съезде) стал требовать отменить 6 статью Конституции. Она закрепляла руководящую роль КПСС.

Слушать его не хотели, «агрессивно-послушное большинство» было настроено против. В стенограмме затем писали, что после каждой из реплик ученого следовали «аплодисменты». Но это были вовсе не они. Зал буйствовал, слышались перекрывания, разносился топот.

Слова академик подбирал неспешно, он не мог говорить яркими метафорами, как выступавшие до этого писатели и поэты, но он очень хотел донести свою мысль залу. Затем микрофон ученому и вовсе отключили. И когда Сахаров старался «переговорить» весь этот рокот, его слабый, дрожащий голос слышал каждый телезритель. Вот только не слышали многие в зале.

Смотря в будущее

Один из выступающих, полковник Николай Петрушенко, назвал происходящее в Кремлевском Дворце съездов «детской болезнью» демократии. Болезнью, которая имела надежду на исцеление. Фундаментальным стал момент, когда омский депутат Алексей Казанник (впоследствии генеральный прокурор России) отдал свое место в Верховном Совете Борису Ельцину. Всего в Верховный Совет избиралось 542 депутата: по 271 человеку в Совет Союза и в Совет Национальностей. Будущий президент тогда оказался двенадцатым кандидатом от РСФСР в Совет Национальностей при наличии 11 мест.

Момент выхода Алексея Казанника на трибуну, его выступление, а затем — рукопожатие с новоиспеченным членом Верховного Совета Борисом Ельциным запечатлела камера истории в фильтре перестройки. Эти минуты поразили советский народ своей альтруистичностью. А не потрясло бы и нас сейчас, если бы один из депутатов Госдумы или Совета Федерации отдал свой пост другому?

Ведь не мог же депутат из Сибири знать, как сильно повлияет его действие на дальнейший путь России, а тогда еще — Советского Союза. Алексей Казанник руководствовался тем, что Борис Ельцин заручился настоящей народной поддержкой на выборах. По Московскому национально-территориальному округу он собрал более 80 процентов голосов избирателей.

Ленинградская делегация на Съезде

Несмотря на то, что самой заметной на трибуне была московская делегация (этот факт отмечали все присутствующие, а многие — даже критиковали), на Съезде народных депутатов широко была представлена и ленинградская группа. Анатолий Собчак, Валентина Матвиенко, Юрий Болдырев, Кирилл Лавров, Борис Гидаспов, Алексий II, Жорес Алферов, Наталья Бехтерева, Даниил Гранин, Игорь Спасский, — сколько великих и важных для России фамилий числилось в списках народных депутатов от Ленинграда и Ленинградской области.

Да, представители культурной столицы выходили на трибуну не так часто, как этого хотели ленинградцы. В газету «Смена» ежедневно приходили сотни писем, в которых горожане возмущались, что не видят за микрофоном «своих». Но просто у «своих» была другая позиция: выступать по самым основам и беспокоящим вопросам, а не выходить на трибуну только ради появления на ней.

Одним из первых из ленинградской делегации перед тысячами депутатов в зале и миллионами телезрителей у экранов появился человек, обозначенный в стенограмме как простой грузчик магазина № 20 Ленинградской торговой фирмы «Березка» Александр Щелканов. Он не побоялся задать беспокоящие его вопросы «завтрашнему» президенту Михаилу Горбачеву. Выступая от 400 тысяч избирателей, грузчик утвердительно произнес: «Сегодня время обидных вопросов, но не время обижаться на них». И озвученные вопросы: про возможность совмещения Горбачевым двух должностей, про принятие постановлений, приостанавливающих социальные программы, даже — про строящуюся дачу в Крыму, — прозвучали оправданно и очень искренне. Разве не заслуживает каждый избиратель знать правду?

Но, безусловно, чаще остальных ленинградцев на трибуне появлялся профессор юридического факультета ЛГУ, будущий мэр уже Петербурга — Анатолий Собчак. Он поражал и бросал «вызов» еще до того, как выступить: на фоне серых безликих костюмов президиума он появлялся в светлом клетчатом пиджаке. Также ярки были его речи: красноречивы и точны. Он одним из первых с трибуны поддержал предложение внести беспартийного Оболенского в списки для тайного голосования на пост Председателя Верховного Совета.

Понимая, что альтернативы нет, Анатолий Собчак выступил за включение второго кандидата во имя принципа. «Хочется, чтобы все мы поняли: мы создаем новую политическую систему, а не приспособляемся к какой-то отдельной личности». И обобщил ситуацию, предложив в дальнейшем внести в новую Конституцию положение, согласно которому «каждый советский человек, независимо от принадлежности его к той или иной партии или его беспартийности, имеет право претендовать на любой государственный пост».

При этом никто не отсиживался, не смотрел, как проголосуют «старшие», как это происходило в некоторых делегациях.

Проблема «воздержавшихся» вообще была одной из основных на Съезде. Зрители возмущались, как могут депутаты «воздерживаться»? Ведь нужна позиция — в этом весь смысл. Отданные избирателями голоса должны были куда-то быть направлены, а не оставаться в карманах. Профессор географических наук ЛГУ Сергей Лавров по этому поводу считал, что слово «воздержался» лишено всякого смысла. Ты или «за», или «против».

На съезде присутствовали и избранные народом ленинградские журналисты — Борис Никольский (главный редактор журнала «Нева») и Анатолий Ежелев (заведующий отделением газеты «Известия» в Ленинграде и председатель Ленинградского Союза журналистов). Они вдвоем впоследствии вошли в рабочую группу, разработавшую Закон о печати.

С трибуны выступал митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий II — будущий патриарх Московский и всея Руси. Он стал первым религиозным деятелем, кто поднялся на такую «высокую трибуну».

Своим выступлением он призывал наладить нравственное воспитание: «Кризисы современного общества взаимосвязаны с нравственным кризисом. Все мы должны понять, что между нравственностью и выживанием существует прямая связь и прямая зависимость».

Съезд резко поднял планку гласности и политической активности в стране. Но, кроме процедурных, оставалось достаточно нерешенных культурных вопросов.

Народный депутат от Союза советских женщин Валентина Матвиенко заметила по этому поводу: «Мне кажется, что нашим депутатам не хватает терпимости по отношению друг к другу. Взаимные нападки не способствуют успешному решению стоящих перед ними вопросов. Меня коробит, что взрослые люди до сих пор не научились культуре полемики».

В стране был острый дефицит народной власти. А еще дефицит продуктов питания, хозяйственных товаров и жилья. Эти факты виделись взаимосвязанными: ненадлежащее управление ведет за собой кризис государства в целом. Но это слово — кризис — не обязательно должно восприниматься в отрицательном значении. Кризис — еще не последний пункт перед крахом, а сигнал к поиску новых решений. По крайне мере, в мае 1989 года надежда на новые решения точно еще была.

Минули годы

У Съезда была задача-минимум и задача-максимум, как писали потом главные газеты страны. Первая состояла в том, чтобы начать воздействовать на правящий аппарат и влиять на него, вторая — стать последним пунктом перехода к демократическому варианту перестройки.

Возможной ошибкой стало ожидание быстрого изменения уклада страны и мышления ее граждан. Будто можно всю жизнь прожить в тоталитарном режиме, а потом, одним чудесным утром, проснуться в демократической стране.

Нужно было оглянуться по сторонам: Англия строила свое правовое государство более 700 лет, США и Франция — более 200. Народный депутат Олжас Сулейменов сравнил на Съезде «советскую» демократию с еще юной девочкой. «Сразу требовать от нее удовлетворения всех своих страстей, не дав достигнуть ей хотя бы совершеннолетия, — это просто уголовное преступление». Кажется, насилие всё-таки было осуществлено.

Те 13 дней в 1989 году кто-то назовет Съездом неисполненных возможностей. Кто-то скажет, что после Съезда жизнь не изменилась. И пускай формально никакие существенные поправки приняты не были, поменялось сознание, впервые за долгие годы слово «общественность» — еще вчера никчемное и пустое — прибрело вдруг ликующее и грозное звучание.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.