Культовая повесть о внутреннем космосе советского человека

Первым произведением, с которым Виктор Пелевин ступил на территорию Большой Литературы, был роман «Омон Ра» (при своём появлении в журнале «Знамя» — повесть). Обычно он воспринимается как сатира, чьё острие направлено на советскую программу освоения космоса. Однако автор пояснял: «Эта книга совсем не о космической программе, она о внутреннем космосе советского человека». Но, конечно, он сознательно играл с обоими значениями слова «космос». (Кстати, на Западе книгу восприняли тоже «неправильно», хотя между английскими сosmos и space различие наглядное).

«Омон Ра» — не сатира на советскую космическую программу ещё и потому, что программа эта, по Пелевину, — самое чудесное, что было у людей, живущих в Советском Союзе. «… норы, в которых проходила наша жизнь, действительно были темны и грязны, и сами мы, может быть, были под стать этим норам — но в синем небе […] существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма».

К тому же, первотолчок роману дали разговоры о том, что американский «Аполлон» не садился в 1969 году на Луну. И что все «лунные» съемки происходили в ангаре на секретной военной базе Барт Сибрел. Фабулу эту Пелевин и пересадил на советскую почву, где она прижилась быстро и безболезненно.

Зато у советских детей была хорошая, красивая мечта — стать космонавтами. Космос тогда был везде, на детских площадках, в школьных учебниках, на марках и в календарях. Был кинотеатр «Космос» и гостиница «Космос»…Были даже сигареты «Космос»: на темно-синей, как вечернее небо в августе, пачке мерцали звезды и плыли спутники. Смотришь и думаешь: это наши спутники и наши звезды!

Увидев космонавта на стене павильона ВДНХ, Омон Кривомазов «понял раз и на всю жизнь, что подлинную свободу человеку может дать только невесомость», и «духом устремился ввысь».

Семья Кривомазовых — легкая пародия на семью Карамазовых. Отец, алкаш и бывший мент, дал сыну милицейское имя; мать умерла. Омон, как и мальчики Карамазовы, рос на стороне, у тётки. Имя Ра он выбрал себе сам, в честь египетского бога, у которого «была соколиная голова, а лётчиков, космонавтов и вообще героев по радио часто называли соколами».

Собственно, роман этот о том, что делает взрослый мир с чистой детской мечтой. «В мире нет ничего страшного. Во всяком случае, до тех пор пока этот мир говорит с тобой; потом, с какого-то непонятного момента, он начинает говорить тебе», — замечает повествователь в «Онтологии детства» Пелевина (1991).

Будучи практически сиротой, Омон воспитывается советским государством: детсад, пионерлагерь, группа продлённого дня… И мир — государство! — говорит с Омоном языком идеологического диктата, по форме бессмысленным, по сути — беспощадным. Будь ты пионером или курсантом, государство не щадит никого. Так, в лётном училище имени А. Маресьева из курсантов делают «настоящих людей»: ампутируют им ноги, а потом заставляют танцевать «Калинку» — чтобы они стали как герой «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого.

В романе пародировались идеологические клише, полый язык советской эпохи. Привет хлеборобам, дружба народов, армия — школа жизни, главная задача дня, в жизни всегда есть место подвигу и т. д.

Обыгрывал Пелевин и оборотную (теневую) сторону официальной советской идеологии — духовное подполье, питавшееся самыми разными, часто причудливыми учениями. Сопряжение этой экзотики и эзотерики с советским официозом давало сильный комический эффект — как в жизни, так и в романе.

Вот политрук Урчагин наставляет курсанта Омона Кривомазова: «Подвиги, даже невидимые, необходимы стране — они питают ту главную силу, которая…» В эту минуту Омон видит мелькнувшую за шторой чёрную тень птицы. Это напоминает об Орле из книг Карлоса Кастанеды — о безликой, могущественной силе, дающей человеку при рождении аванс — сознание. Когда человек умирает, Орёл забирает его сознание вместе с накопленным опытом, впечатлениями и переживаниями. То же самое делает и государство, питающееся душами своих граждан, энергией совершенных ими подвигов.

«Доктор философских наук в отставке» читает будущим космонавтам лекции по «Общей теории Луны», опираясь на известного мистика и оккультиста: «Видный русский ученый Георгий Иванович Гурджиев ещё во время нелегального периода своей деятельности разработал марксистскую теорию Луны. Согласно ей, всего лун у Земли было пять — именно поэтому звезда, символ нашего государства, имеет пять лучей».

Омона готовят к полёту на Луну в Секретной космической школе при первом отделе КГБ СССР. Всепроникающий зловещий КГБ — эта вечная фобия советского человека — присутствует здесь в качестве главного демиурга вымышленного мира. Всё здесь обман, всё ненастоящее. И ракета никуда не полетит, и вместо высокого неба Омон окажется глубоко под землёй, и автоматику будут имитировать люди. Но погибнуть им придётся по-настоящему.

По всему повествованию искусно расставлены вешки судьбы героя. Вот старуха-соседка объясняет Омону: «Душа выглядывает сквозь глазки, а сама живет в теле, как хомячок в кастрюльке». — «А зачем Бог посадил меня в эту кастрюлю?» — спрашивает мальчик, не подозревая о том, что через несколько лет он окажется в стальной кастрюле лунохода. Так в музыкальном произведении намечаются темы, чтобы в финале слиться в заключительном аккорде.

Выбрав когда-то имя, Омон выбрал судьбу: бог Ра днём освещает землю, а вечером спускается в преисподнюю, где, сражаясь с силами мрака, плывёт по подземному горизонту. Крутя велосипедные педали лунохода-кастрюли, Омон и попадает в преисподнюю — в подземном мире московского метро он борется за жизнь с «силами мрака», то есть с КГБ. Ему удаётся избегнуть смерти, но надежда на то, что поезд метро повезёт его в новую жизнь, — такая же иллюзия, как и полёт на Луну.

Возможна и другая интерпретация: на протяжении романа Омон засыпает и просыпается множество раз, так что не исключено, что вся история с «полётом на Луну» — грандиозный сон, оснащенный снами во сне. Очнувшись на грязном полу станции метро «Библиотека имени В. И. Ленина», он просто перешел из одного сна в другой. А пробуждение — то есть полное освобождение от иллюзий и осознание природы реальности — где-то в буддистском далеке. Не случайно в одну из трудных минут жизни Омон напевает:

«От чистого истока в прекрасное далеко,

В прекрасное далеко я начинаю путь».

(Пелевин умеет извлекать из привычных слов неожиданный и в то же время воспринимающийся как единственно возможный смысл.)

После выхода «Омона Ра» Пелевин мгновенно стал культовым писателем. Однако роман его удостоился только премий за фантастику («Интерпресскон» и «Бронзовая улитка»): литературные критики и собратья по цеху отнеслись к автору настороженно.

Так или иначе, но «Омон Ра» — прежде всего порождение того времени, когда мы, дико хохоча, расставались со своим советским прошлым. Потом Пелевин будет смеяться уже над рекламщиками, пиарщиками и политтехнологами, которые создают вымышленные миры и манипулируют сознанием усерднее, чем советские идеологи и КГБ. И его даже будут обвинять в использовании «откровенно коммунистической риторики».

Сегодня «Омон Ра» читается как притча «о взрослении человека в абсурдном и страшном мире», об иллюзорности всего видимого, недостоверности воспринимаемого и экзистенциальном прорыве — через страх — к подлинному существованию. Хотя оно и недостижимо.

Об авторе. Виктор Пелевин родился в 1962 году в Москве. Автор культовых романов 1990-х годов: «Омон Ра», «Чапаев и Пустота» и «Generation «П». Лауреат многочисленных литературных премий. Самый загадочный писатель России. Книги Пелевина переведены на основные языки мира. French Magazine включил Пелевина в список 1000 самых влиятельных деятелей современной культуры.