Кегостров: хороший семьянин Александр Грин

Кегостров — песчаный остров на Северной Двине напротив Архангельска, ровный, как стол. Это обстоятельство в XX веке сослужило службу авиаторам — до 1963 года аэродром на Кегострове был главными воздушными воротами Архангельска. В годы Великой Отечественной на аэродроме базировался истребительный полк на «Харрикейнах», прикрывавший Архангельский порт и Северодвинск от налетов люфтваффе.

Как и все острова на Северной Двине, он не стоит на месте, песок уносит течением, и Кегостров, как живой, меняет очертания и место на картах. В историю прочно вошла легенда, что при Петре Первом с него до Архангельска можно было докричаться и даже добросить монету. Императоры всероссийские пять раз посещали кегостровскую Ильинскую церковь, известную с XV века. Пошла эта удивительная традиция с епископа Афанасия Холмогорского, пригласившего сюда на литургию юного царя Петра в 1693 году. Императоры Александр Первый и Александр Второй продолжили традицию великого предка при посещении губернии. Здесь в начале XX века основали лесозавод и канатную фабрику, а в годы Гражданской войны 1918−1920 годов Кегостров приобрел печальную славу — здесь открыли отделение тюрьмы для больных заключенных и лагерь пленных красноармейцев — с чуть более мягким режимом, чем на Мудьюге. Пленных фильтровали на предмет комиссаров и членов РКП (б), установленных большевиков иногда тут же отводили в кусты и расстреливали.

Но это происходило после «бескровной», как надеялись, Февральской революции 1917 года. А в 1911 году сюда, по его многочисленным ходатайствам, перевели ссыльного Александра Гриневского (литературный псевдоним Александр Грин) с молодой женой Верой. Как бы ни прекрасно себя чувствовал Александр Степанович, разгуливая с ружьем по пинежским лесам, и он, и его жена считали себя городскими жителями, а Кегостров — полчаса до Архангельска, вполне европейского портового города, с кино, театрами, готовящегося принять первые автобусы и трамваи. Здесь Грин написал рассказ, как от ссыльного, изменившего любящей жене, ушла супруга. Рассказ то ли автобиографический, но с женой они расстались несколько позже, то ли написанный для Веры — показать, как Грин никогда не поступит. Последующие годы показали Вере Гриневской, что жить с Александром Степановичем очень сложно.

Вера Абрамова (Гриневская), первая жена Александра Грина: «На Кегострове мы поселились у зажиточных хозяев, имевших рыбокоптильню. В этом заведении коптили мелкие селедки, продававшиеся в Петербурге под названием «архангельских копчушек»… Кроме копчения рыбы на Кегострове было развито еще выделывание канатов. Внизу большого, солидно выстроенного дома жили хозяева, там же была и общая кухня. Наверху была большая зала, которой обычно никто не пользовался: она служила только для приема гостей в торжественных случаях. Рядом с залой еще три небольшие меблированные комнаты. Их мы и сняли.

Сентябрь простоял хороший, солнечный, с желтой и багряной листвой, но с середины октября началась распутица. По Двине сплошной массой пошел лед. Погода стояла серая, хмурая, но не настолько холодная, чтобы лед мог встать… Попасть в Архангельск можно было, при крайне нужде, на карбасах — больших, тяжелых лодках, которые медленно, со скрежетом и шорохом продирались сквозь льдины.

Наша жизнь на Кегострове описана Грином в рассказе «Ксения Турпанова», где остров назван «Тошным». Содержание рассказа таково: Ксения, влюбленная в своего мужа, едет на карбасе с рыбаками в Архангельск купить мужу подарок — часы. Она замешкалась с покупкой, и рыбаки вернулись в Кегостров без нее. Турпанов подумал, что жена заночевала в Архангельске, и пригласил к себе знакомую ссыльную, жену офицера… Турпанов уже собирается изменить с ней жене, когда Ксения возвращается. Застав мужа в обществе женщины с расстегнутой кофточкой, Ксения уходит от него. Фабула выдумана. Хотя, как я узнала много позже, соперница у меня на Кегострове таки была, но я о ней не подозревала» (1).

Александр Грин, «Ксения Турпанова»: «Жена ссыльного Турпанова, Ксения, оделась в полутемной прихожей… и, думая, что двигается неслышно, направилась к выходу. Из столовой вышел Турпанов. Ксения смущенно засмеялась, думая, как обмануть мужа…

— Куда ты, Ксенюшка? — спросил хорошо выспавшийся Турпанов.

— Я в лавочку… муки надо и соли. — Она открыла дверь, но муж схватил ее за руку и стал целовать в ухо.

— Ну иди, иди…

У дамбы, среди обмелевших лодок… большой карбас, спущенный на воду, тыкался кормой в камни.

— Степан Кирилыч, увезите и меня, пожалуйста, — сказала, проходя, Ксения» (2).

Алексей Варламов, исследователь творчества Александра Грина: «Среди произведений Грина, относящихся ко времени ссылки, есть рассказ «Ксения Турпанова». Место его действия — северная деревня на острове с говорящим названием Тошный. На самом деле это был Кегостров, находящийся всего в трех верстах от Архангельска, куда Грина перевели осенью 1911 года после нескольких его прошений и ходатайств его жены и отца. Главный герой, как и автор, политический ссыльный, но, в отличие от ссыльного Гриневского, он «чрезвычайно боялся воды и ко всему, отмеченному риском, к рекам, лесу, охоте и оружию, относился с брезгливым недоумением интеллигента — полумужчины, неловкого, головного человека». Турпаев живет на Тошном острове не один, а с женой, «маленькой темно-русой женщиной», к которой относится снисходительно, зато она любит «его сильной, думающей любовью». Турпанов: «Мы все-таки с ней разные — мои идеалы, например, чужды ей». Под идеалами он подразумевал необходимость борьбы за лучший новый строй…» (3).

Александр Грин, «Ксения Турпанова»: «Турпанов… вспомнил, что жены долго нет, оделся, прошел к лавочке…

— Жены моей не было у вас?

— Нету, сказал мужик, — не приходили…

«Ах ты, славная Ксеничка» — сказал Турпанов, с удовольствием чувствуя, что любит жену, и вспомнил, что ему в голову часто приходила мысль: любит ли он ее.

…Шла Марина Савельевна Красильникова, ссыльная, вдова убитого на войне офицера, на Тошном ее звали попросту Мара.

— А, здравствуйте, — более бодрым, чем всегда, голосом сказал Турпанов.

— Вы гуляете?

— Да, вышла пройтись. А вы?

— Тоже, я провожу вас — сказал Турпанов. — Знаете, жена в город уехала…

— Ваша жена сегодня приедет?

— Не знаю, — сказал Турпанов… пойдемте ко мне. Вы ведь у меня никогда не были… а у меня хорошо, городская квартира. Ну как? Есть конфекты.

— Если есть конфекты, — помолчав сказала Мара, — завернем. Только я ненадолго…

Она смотрела ему прямо в глаза, не отодвинулась и не пошевелилась… Он весь дрожал… чувствуя, что теперь все можно… путаясь, расстегнул пуговицы на пышной груди и захмелел. «А Ксеничка, как же я… но я люблю, это во мне зверь»… Мара левой рукой охватила его шею, притянула голову Турпанова к горячему бюсту, она стала вся неловкой, покрасневшей и жадной. Быстрые шаги замерли отчаянной тишиной. Он обернулся, ослабел и, задыхаясь от растерянности, увидел жену» (4).

Алексей Варламов: «…Сюжет построен на двойном обмане. Ксения очень любит мужа и хочет подарить ему на день рождения часы. Для этого она, ничего не сказав, с риском для жизни едет на баркасе в город… и едва не погибает на обратном пути среди волн и льдов. Турпанов… встречает другую женщину — ссыльную Мару Красильникову… решив, что жена сегодня уже не вернется… заводит Мару к себе домой, и там их застает спешащая к мужу с часами Ксения. В воспоминаниях Е. И. Студенцовой… говорится: «У меня в памяти остались разговоры о рассказе Грина «Ксения Турпанова», напечатанном тогда в журнале «Русское богатство»… в основу этого рассказа лег действительный случай ухода жены А. С.» (5).

Александр Грин, «Ксения Турпанова»: «Ветер дул в бок, левый борт черпал воду, по временам бешеные скачки ветра срывали гребни, обдавая лица плывущих ледяной сыростью. Впереди на далеком берегу острова светился огонь спасательной станции, и старик упорно держал на него… карбас, стиснутый волной и льдиной, круто положило на бок, отнесло в сторону, и парус, выйдя из ветра, тревожно заполоскал, почти касаясь воды. Ксения встала: мешок муки упал к ее ногам, придавив завизжавших баб. «Мы утонем», — подумала Ксения, но это был не страх, а жуткое, тяжелое возмущение. Со всей силой молодой жизни почувствовала она грозный, потопивший ее мрак, темную даль реки, беспомощность, отсутствие любимого человека, и ей захотелось жить не иной, а именно такой жизнью, какой она жила до сих пор и лучше которой, как показалось теперь, быть не может. Старик, бросаясь как угорелый, выдернул мачту, другой отпихивал багром льдину. Карбас кренило, он зачерпнул воды и остановился. И вдруг среди общего смятения раздался глухой, булькающий шум, льдина ушла под киль, карбас пошевелился, выпрямился и стал качаться.

— Пронесло и слава Богу, — сказал старик, и Ксения второй раз почувствовала, что была настоящая, серьезная и большая опасность» (6).

Вера Абрамова (Гриневская): «Наконец Двина встала. С городом установился санный путь, стали ездить за покупками, в библиотеку, в кино… когда в город собирался Александр Степанович, он брал застоявшегося жеребца, и поездка превращалась в смену сильных ощущений.,. Жеребец вылетал со двора так, как будто за ним гнались волки, на всем ходу под прямым углом сворачивал на дорогу, сани ложились на один бок, того гляди, окажешься на снегу, но благополучно выпрямлялись, и начинали скакать по ухабам дороги. Потом стремительно неслись с довольно высокого берега на лед. Дорога по Двине была узкая, а проезжих довольно много. Грину хотелось всех обогнать, он то и дело кричал: «Берегись!» И мчался, сворачивая в снег и накреняя сани.

В Архангельске Грин познакомился со ссыльным инженером, получившим образование за границей, Р. Л. Самойловичем… Однажды он пришел к нам, на Кегостров, с двумя молодыми людьми и сказал: «Это — норвежцы, шкипера. Они ни слова не понимают по-русски… вечер прошел непринужденно и довольно весело… Шкипера пили, шутили, держали себя приветливо и весело. Когда же пришла пора прощаться, гости поблагодарили нас за радушный прием на чистом русском языке… Это были не моряки, а инженеры, окончившие высшую горную школу вместе с Самойловичем. Грин был неприятно разочарован» (7).

Александр Грин, «Ксения Турпанова»: «У дома Ксения остановилась и, запыхавшись, перевела дух, так как шла она очень скоро, почти бежала, замирая от нетерпения и волнения… Поднимаясь по лестнице, она сунула руку в карман, где лежало нечто, купленное ею в городе, это был подарок мужу, часы с монограммой, которым завтра, в день своего рождения, он должен удивиться и обрадоваться. Открыв дверь… Ксения подняла руку, машинально проводя ею по глазам, перевела взгляд с мужа на женщину, отошла в угол, продолжая неудержимо улыбаться, побелела и крепко зажмурилась… Мара, резко вскочив, бросилась в переднюю… Турпанов, мигая, захлебываясь от напряжения потерянности, сказал: «Ты не подумала ли … Марине Васильевне было, знаешь, нехорошо, легкое головокружение… Ксюша, — застонал Турпанов, ломая себе пальцы и делая мучительное лицо, — это был психоз, ей-богу поверь мне… это был не я, я же люблю тебя!»

«Ну, прощай Влас», — тихо сказала Ксения, и ей стало жаль себя за то, что она не может какими-нибудь другими, такими же простыми, но огненными словами передать ему всю силу боли и ужаса.

Турпанов, сбегая по лестнице за Ксенией, бессвязно просил и плакал. На крыльце он остановился, совершенно упавший духом, маленький, стройный силуэт женщины быстро уходил в тьму» (8).

Вера Абрамова (Гриневская): «Весной нас перевели в Архангельск. Вскоре я одна вернулась в Петербург, чтобы все приготовить к приезду Александра Степановича… Думала, что устраиваю прочное гнездо, но жизнь вскоре заставила меня понять мою ошибку» (9).

Примечания: