Терроризм в Туркестане: Не научимся предотвращать – придется выносить трупы

«Когда террорист-смертник идет на цель — его нельзя остановить, слова и уговоры не помогут. Его можно остановить только физически, с помощью пули. И работа с людьми, которые уже радикализовались — это вопрос технологий и нюансов», — эксперт Центра изучения современного Афганистана Андрей Серенко рассказал ИА REGNUM об актуальных проблемах борьбы с терроризмом в странах Туркестана и России.

Астана действует по принципу — лучше иметь опасных людей рядом с собой, чтобы их контролировать, чем они будут непонятно где, непонятно кто ими будет управлять и направлять. В этом смысле политика Казахстана правильная.

Правильная она и с точки зрения накопления опыта и изучения технологий вербовки. Поясню — люди, которые прошли суровую школу радикализации в агрессивных условиях войны и при этом остались живы — это контингент специфический.

С ними надо вести себя очень осторожно и следить очень внимательно. Потому что люди, один раз заразившиеся вирусом радикализма, далеко не обязательно выработали иммунитет.

Люди, которые прошли через ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ), интересны специалистам с точки зрения структуры сознания, рефлексов, инстинктов и так далее. Со временем специалисты должны ответить на вопрос, почему у одних есть иммунитет, а у других нет и как такой иммунитет выработать. Я говорю про иммунитет, так как считаю, что радикализация и пропаганда ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) имеют вирусную природу.

Казахстан не единственная страна, которая возвращает своих граждан из зон боевых действий. Есть еще Киргизия, которая ищет механизмы взаимодействия со своими гражданами, подозреваемыми в терроризме. Это характеризует силовиков, власти и гражданский сектор только с положительной стороны.

В конечном счете проблемы радикализации никто с повестки не снимал. И если люди уезжают из Сирии и Ирака — это не означает, что для них эпоха ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) закончилась. Это не так. Новые люди попадаются в ловушки вербовщиков, самовербуются, насмотревшись соответствующих материалов в интернете.

Во-первых, это не невероятные суммы и бюджеты. А во-вторых, кроме ресурсов необходимы эффективные технологии для работы с такими людьми. Боюсь, что сегодня без координации действий между всеми странами Туркестана, России и всего постсоветского пространства эта проблема будет решаться медленно.

Пресловутый советский термин «обмен опытом» — сейчас самое главное. Есть интересные находки у Казахстана, есть интересные решения у Киргизии, таджики тоже могут предложить свой вариант решения проблемы, кроме отстрела всех подряд.

Сейчас формируется сообщество профессионалов, из числа гражданских и представителей силовых ведомств. Мы находимся только в начале пути понимания, противостояния и профилактики радикализма и экстремизма.

Есть попытки глубокого анализа аргументации радикалов. Специалисты изучают джихадистскую трактовку ислама, который и воспитывает молодых радикалов. Серьезные богословы в Чечне изучают труды, прорабатывают каждый тезис, стремясь разбивать аргументацию, по которой работают вербовщики.

Это серьезная работа, но она невидима. Ею не отчитаешься на собрании, о ней не напишешь в газете.

Потому что схватить боевиков, ликвидировать их — это круто. Взяли в плен — еще круче. А ребята, которые листают книжки и ищут цитаты из Корана — чем тут отчитаешься?

Этот опыт нужно изучать во всех регионах России и, может быть, даже в Туркестане. Подобное пытаются делать в Казахстане и Киргизии. В Казахстане есть люди, которые изучают демографические корни джихадистского дискурса. Кто туда попадает, из каких семей, какое у них образование, где они живут, как они формируются и так далее.

В каждой республике и даже в каждом регионе есть свою нюансы. В Южном Казахстане, например, радикализация происходит по причинам, которые совсем не актуальны для западной части страны. Точно так же и в Киргизии, и в Таджикистане.

Туркестан — это по большому счету очень лоскутное образование в административном, этническом, языковом многообразии и так далее. И об этом не напишешь в интернете. Потому что объективно — эти знания не предназначены для широкой аудитории. Сделать на этом рекламу нельзя, нельзя заработать на такой работе много денег или получить медаль.

Это неблагодарная, но самая нужная работа. Потому что джихадистский дискурс никуда не делся, не исчез. Он адаптируется к новой реальности. А нам теперь с ним жить и противостоять.

Проблема в том, что мы не можем ее никак измерить. Вообще до недавнего времени проблемой терроризма занимались только силовики. У нас вообще отсутствуют развитые гражданские институты по профилактике радикализма.

Их нет ни в России, ни в Туркестане. Хотя в России живут миллионы молодых мусульман, и эта проблема такая же актуальная, как для Туркестана. Может быть, даже более актуальная.

В Туркестане существуют мощные традиционные мусульманские сообщества. В Казахстане, Киргизии, Таджикистане и Узбекистане сохранилось влияние землячества и семьи. Мусульмане, которые приезжают в Россию из того же Туркестана, оторваны от всех корней. У них на новом месте нет родных, близких, нет авторитетов, которые влияли на них, пока они были на родине.

Поэтому в России, где выходцы из Туркестана не вовлечены в сообщества со здоровыми исламскими традициями, стоит острый вопрос по профилактике радикализации. Эти практики только создаются.

По большому счету, работа на профилактику всё равно провальна. Она носит догоняющий характер. А тот, кто догоняет — всегда опаздывает.

Работы на опережение в России или Туркестане пока нет. Все всегда кивают на силовиков. Но нужно понимать, что любая спецоперация, о которой потом бодро отчитаются СМИ, это показатель провала в работе профилактических структур.

Это пример того, что с радикалами ничего не смогли сделать и пришлось их уничтожать физически. Это не достижение. Точнее — это достижение силовиков, но провал в работе гражданских структур.

Эта работа на разных уровнях, где каждая структура выполняет свои задачи. Профилактика радикализма — это проблема гражданская, социальная, какая угодно, но не силовая.

Читайте также: Терроризм в Туркестане: спецслужбам нужна помощь активистов и журналистов

Силовики вступают в дело, когда всё уже упущено, когда человек уже безнадежно инфицирован. Может, это и некрасивый и негуманный образ, но если не повезло заразиться бешенством — нужно понимать, что это уже не лечится. Радикализация — это социальное бешенство. И если радикалы настроены «идти до конца» — другого механизма, кроме физической ликвидации, не существует. Это жестко и неполиткорректно, но с такими людьми ничего сделать уже нельзя.

Когда террорист-смертник идет на цель — его нельзя остановить, слова и уговоры не помогут. Его можно остановить только физически, с помощью пули. И работа с людьми, которые уже радикализовались — это вопрос технологий и нюансов. Его практически невозможно исправить. И тут вступают в дело силовики. Они занимаются чисткой.

Они ни с кем работать не будут, они будут просто выносить трупы.

Профилактикой должны заниматься религиозные деятели, представители гражданского сектора, общественных организации, школ и так далее.

Если вы хотите, чтобы из общества не выходили террористы — занимайтесь школой, а не надейтесь на силовиков.

Хорошо, что Казахстан не пошел по такому пути.

Видимо, инициаторы исходили из постулата «Нет человека — нет проблемы». Но это не тот случай. Как минимум — человек есть. Если он не погиб в ходе боев и теперь непонятно где будет болтаться и, не дай бог, бесконтрольно вернется домой и станет источником больших проблем. Вообще любой республики, чьи граждане примкнули к боевикам, — это всегда проблема. Будь то Казахстан, Киргизия, России или любая другая страна.

Самый легкий способ — отправить их снова в Ирак или Сирию или сказать: «Убирайтесь куда угодно, если вы один раз уехали из страны», но это недальновидно.

Если они остались живы — это проблема. Властям нужно экспериментировать. Крайняя мера — изоляция. Если эти люди совершали преступления или помогали террористам — наверное, их можно отправить в тюрьму. Хотя это тоже не выход. Тюрьмы по-прежнему остаются «академиями джихада». Тюрьма никогда не сделает из радикалов нормальных людей. Тем более с такой кредитной историей.

Если мы не научимся работать на опережение, мы всегда будем приходить к тому, что работать будут только силовики. А они вступают в игру только тогда, когда уже что-то делать поздно. Перевоспитать и остановить не получилось, остается только защищаться.