Ирония и фантазмы: некартонные образы на старых коробках

Говорят, есть такое страшное китайское проклятие: «Чтоб вам жить в эпоху перемен!». Россия не Китай, здесь перемены случаются настолько часто, что если бы наши люди захотели придумать проклятие с похожим смыслом, то, пожалуй, свели бы его к оптимистичному пожеланию: «Чтоб вам жить!», отбросив конец, как совершенно лишний и тривиальный. Но и у нас серьезные перемены застигают людей не в одном и том же возрасте. Одно дело угодить на слом эпох уже сложившимся человеком, с более-менее отчетливой системой взглядов, представлений, привычками, стилем. Тут и самому сломаться запросто можно. Детям, которые того, что было до перелома, вообще не видели, намного легче, хотя творящийся вокруг хаос может сделать детство вовсе не золотым. И совсем особый случай — влететь в перемены пусть не ребенком, но совсем молодым человеком или даже подростком и доформировываться уже в процессе. Вроде бы уже не tabula rasa, но и не прошедшая обжиг скрижаль. Все сложно, цветисто, сюрно и непонятно, куда вынесет и что получится, когда это все же хоть немного застынет. Порой, так никогда и не застывает до конца. Для творчества, по слухам, даже полезно.

Петербургских художников творческой группы «Ш.В.А.» объединяют, прежде всего, возраст и эпоха. Они увидели этот мир в 70-х, а творчеству начали учиться уже в перестроечные и постперестроечные годы. Возможно, именно отсюда свойственный им, пусть и незлобивый, но весьма ироничный взгляд на мир и человека. Именно на человека, потому что абстракции их не привлекают. Портреты, шаржи (в том числе и на самих себя), гротескные жанровые сценки, фантастические истории, похожие на иллюстрации к ненаписанной книге — вот, что им по сердцу. Им нужны глаза, в которые можно вглядеться, пусть даже они только подразумеваются или сделаны из стеклянных шариков. Или хотя бы предметы, к которым могут прикоснуться человеческие руки.

Материалы, которыми пользуются художники, необычны. Возможно, это тоже дань трудным студенческим временам, когда с холстами было, мягко говоря, сложновато, и писали зачастую на чем придется, в том числе на старых развернутых картонных коробках, кусках гофрокартона, технических нетканых материалах. А целые небольшие коробки — если, например, за плечами кроме художественной мастерской еще и техникум и руки привыкли не только к кисти, но и к паяльнику, можно было легко превратить в очень непростые ларчики с секретом.

Женский взгляд безраздельно царил бы на выставке — из восьми художников шесть принадлежат к прекрасному полу — если бы работы по крайней мере одного из участников-мужчин не были столь яркими по замыслу и исполнению, хоть и почти монохромными по цветовой гамме. Но по порядку — о том, что более всего запомнилось.

Работы Ксении Бурланковой и Елены Бочаровой чем-то неуловимо похожи, сразу видно, что авторы — единомышленницы. В творчестве обеих художниц заметно влияние кубофутуризма и экспрессионизма. Но если манера Бурланковой суше и геометричнее, шаржированные персонажи ее работ более угловаты и плоски, она любит смешанную технику, использует в одной работе разные, порой неожиданные, материалы, аппликацию, то гротескные образы Бочаровой налиты плотью, под вещественным напором которой, кажется, вот-вот треснет плоскость картины, техника же при этом более традиционна. Излюбленная тема Бурланковой — женская доля. Художница сталкивает стремление женщины быть прекрасной и обольстительной с ее погруженностью в быт, что вызывает трагикомический эффект. Ее молодые мамочки, измученные буйными чадами, читают педагогические руководства, возлежа в соблазнительном белье или топлесс. Даже ее бессюжетные ню полны иронии, прекрасное и нелепое совмещается в них до странного гармонично. Елена Бочарова предпочитает пластику тел выражению лиц, ее «Бабушки» завораживают и немного пугают своими узловатыми конечностями, чем-то хтоническим в облике, и одновременно трогают беззащитностью, тогда как молодые женщины похожи на сказочных великанш, тоже рожденных самой землей.

Евгения Гладкая пишет на обычном упаковочном картоне, оставляя часть его незакрашенным, и тем самым соединяет теплое свечение обнаженного тела с декоративностью старинных книжных иллюстраций и даже икон. Сдержанность манеры совершенно не мешает тонкой иронии, это не раблезианский хохот, а чуть отстраненная английская усмешка.

Электрифицированные объемные работы Кирилла Аграновского затягивают в странный, фантастический мир, мир-глюк, при этом не только не призрачный, но предельно, гипертрофированно вещественный. Есть в нем что-то от Зоны или от безумной постапокалиптической реальности, обитатели которой словно бы не понимают, насколько она странная и противоестественная. Персонажи маленьких историй Аграновского живут внутри промышленных конструкций, каких-то фабрик и трубопроводов, они одеты в униформу с номерами, похожую то на рабочую, то на спортивную и заняты каким-то непонятным трудом. А может быть, им только мерещится, что они работают, а на самом деле они находятся под воздействием каких-то галлюциногенных веществ или психотронных излучений. С ними дружат лисы и зайчики — опять же не ясно, живые или воображаемые. Из плена этой причудливой и несколько зловещей техномагии непросто выбраться, словно из слишком длинного сна с множеством подробностей.

Работы других участников объединения тоже не оставляют смотрящего равнодушным — и темноватые, геометричные, загадочные, как бы погруженные в самих себя натюрморты Олега Дуна и Ярославы Данилюк, и декоративно-яркие головы Ирины Захаровой, и камерные архитектурные пейзажи Дарьи Лавровой.

Творческая группа «Ш.В.А.». — несомненно яркое и цельное явление в художественной жизни Петербурга. Единственное, чего немного недостает этим художникам, так это подлинной эмпатии по отношению к своим персонажам. Ирония и взгляд естествоиспытателя преобладают над душевной теплотой. Возможно, это та цена, которую приходится заплатить за личностное и творческое становление в непростую эпоху, своеобразная защитная оболочка, без которой слишком трудно иметь дело с непредсказуемой реальностью.