Остановись, движенье, ты ужасно? Нежный постапокалипсис с каплей философии
Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут… А если вдруг? Фильм режиссера Кристиана Риверса и продюсера Питера Джексона по мотивам романа английского фантаста Филиппа Рива наглядно, даже, пожалуй, чересчур буквально показывает сорвавшийся с места и с катушек Запад. Кстати, по последним данным, фильм с треском провалился в прокате. То ли из-за слишком детского рейтинга, превратившего суровую постапокалиптику первоисточника в стимпанковскую сказку с ностальгическим налетом «Звездных войн», то ли потому что заложенные в ленту идеи зрители просто не восприняли. Впрочем, хорошая касса — далеко не показатель того, что фильм стоит смотреть. И наоборот.
На постапокалиптику фильм действительно не тянет. Ни тебе радиации или еще какой смертоносной отравы, ни мутантов, ни резни какой-нибудь навороченной ржавой бензопилой, и даже зомби представлен в единственном экземпляре, впрочем, и тот, строго говоря, не в большей степени зомби, чем какой-нибудь робот-полицейский. Жаждущие жесткача и не обращающие внимания на проставленные рейтинги будут сильно разочарованы. Это именно стимпанк, с присущими стимпанку легкой романтикой и тяжелым гламуром. Парящие дирижабли, пышные мундиры рядом с летными куртками, очень много крутящегося тяжеловесного железа, управляемого здоровенными рубильниками и рычагами. И гротескное соединение несоединимого. Лондонский собор Святого Павла, водруженный на гигантский, прущий по равнинам и по взгорьям танк, шаблоны рушит качественно. И не только шаблоны.
Но чем дальше смотришь, тем больше понимаешь, что приключения главных героев на фоне всего этого лязга и дыма тут совершенно не главное. Питер Джексон явно соскучился по грандиозным толкиновским масштабам и решил замахнуться на нечто даже не геополитическое, а цивилизационное. Например, на пресловутые западные динамичность и мобильность и на восточные традиционализм и статику. Движение — и «Противники движения». Бодрая старушка Британия — и Китай с разными там Индиями-Япониями. Куда уж прозрачнее!
При этом, что интересно, но вполне предсказуемо, Америка — всеми признанный лидер Запада в реальном мире — на игровой площадке отсутствует. Нету, ее, трагически погибла задолго до начала событий (может быть, еще и в этом причина зрительского разочарования в США, где фильм за первый уик-энд отбил лишь 7 миллионов из потраченной сотни?). Остались лишь фигурки мультяшек-миньонов, которые археологи принимают за статуи «американских богов». Но отсутствие США или какого-то их «правопреемника» в сюжете — это не недоработка, а полновесное алиби. Может быть, конечно, именно Америка заварила всю эту кашу с «Медузой» и мировой войной, но теперь мертвые сраму не имут. И даже косвенно участвуют в спасении мира. Нет, конечно, буквы U.S.A. на флэшке, останавливающей машину Судного дня, оказываются лишь хвостиком слова M.E.D.U.S.A. но продакт-плейсмент откровенен до пародийности.
В отсутствии американцев создавать проблемы ошметкам человечества остается только пресловутой «англичанке». Точнее, англичанину с внешностью и сутью высокоинтеллектуального троглодита, пробравшемуся в Новом Лондоне к рычагам власти (в прямом и переносном смысле). «Муниципальный дарвинизм», согласно которому большие города должны носиться по равнинам и пожирать более мелкую «рыбу», его не устраивает, потому что ресурсы конечны и уже почти подъедены. Спасительный план предсказуем — дранг нах остен и захват мирового господства при помощи наследия предков — чудовищной мощи вундерваффе, которое разок мир уже угробило. Историк и диктатор Валентайн в фильме занимает ровно ту же нишу, что и популярные в массовой культуре нацисты из Аненербе, охотники за артефактами. Занятный «перевертыш», который подчеркивается для самых недогадливых тем, что в самом начале фильма Новый Лондон под аплодисменты своих обитателей загоняет и пожирает мирный немецкий городок, а жителей городка во чреве китовом ждет концлагерь с воротами очень знакомого вида.
«Ост», на который предполагается устроить «дранг», на сей раз не Россия, которая вполне усвоила правила «муниципального дарвинизма», и оставшийся от нее ужасный Архангел (Архангельск?) терроризирует северян, обращая их в рабство. Цель властолюбца и убийцы Валентайна — спрятавшаяся за стеной-щитом страна Шаньго. По ходу действия она оказывается предсказуемо уставленной симпатичными домиками с гнутыми крышами, которые спокойно стоят себе на месте. Это не реальный Китай, а, скорее, легендарная Шамбала, райская долина, где выше всего ценят человеческую жизнь (на реальном Востоке с этим всегда было сложно). Впрочем, именно потому здесь склонны стрелять первыми — это сберегает драгоценные человеческие жизни (свои). В Шаньго так же не любят всяческую суету, как и в организации «Противников движения», пытающейся бороться с городами-хищниками диверсионными методами. Цели и задачи этой пестрой компании не очень понятны, хотя почти все ее члены принадлежат к восточным народам и всегда могут найти убежище за стеной.
Итак, Запад и Восток, движение и неподвижность. Первые показаны как однозначное зло, вторые — как благо. Необычная концепция. Нет, если бы фильм бы снят в Китае, можно было бы и не очень удивляться, хотя современный Китай вовсе не напоминает Поднебесную Конфуция, он развивается весьма динамично и во-многом — вполне по-западному. Как и Индия. Но трудно вообще понять, что понимается под «движением». Вряд ли развитие — Новый Лондон на короткий срок обретает сверхмогущество благодаря не новым, а старым технологиям. Духовно он предельно деградировал, отличный символ для этого — пустая скорлупа собора, превращенная в логово для ужасной «Медузы». Получается, что это движение сугубо по горизонтали, бег хищника за жертвой или жертвы от хищника. Конкуренция по-черному, она же «дарвинизм» («социальный» или фантастический «муниципальный»), примененный к человеческим сообществам. Такое и впрямь стоит остановить любой ценой, ибо в условиях ограниченного ресурса выживает только самая крупная и зубастая крыса в клетке, и если она из клетки вырвется, мало не покажется никому.
Но что же — по фильму — предлагает медитативно умиротворенный и никуда не несущийся Восток? А ничего, кроме этой самой медитативной умиротворенности и традиционализма (кстати, в Новом Лондоне традиции тоже вполне себе чтут, к примеру, полиция там расхаживает в мундирах стражей Тауэра). Никакого духовного или философского содержания нам не показывают. А то, что показывают, вызывает вопросы. Мы видим темнокожую женщину, которая перед нападением окончательно взбесившегося Лондона молится изображению некой богини. Судя по трем глазам, можно предположить ее индийское происхождение, но вот змеи вместо волос заставляют вспомнить все ту же злополучную Медузу. Да и ключ для остановки адской пушки обнаруживается в футляре в виде этого самого третьего глаза. Эх, что-то тут нечисто, впрочем, кто первым нажал когда-то на кнопку — вопрос уже чисто теоретический. Важнее то, что никакого конструктивного предложения, кроме как забить на всё и расслабиться в милосердных объятиях бывших врагов, нам не выдвигают. А при таком раскладе победа в финале выглядит всего лишь еще одним актом поглощения, не более того. Всё равно как если бы закрепленная на грунте актиния парализовала, а потом съела слишком зарвавшуюся хищную рыбу.
Что происходит с молодежью, которой не предлагают никаких альтернатив пожирающему эгоизму, авторы фильма показывают как раз очень хорошо. Пожалуй, судьба Эстер Шоу — один из самых сильных моментов фильма. Дети отцов-хищников обречены на внутреннюю пустоту и стремление к смерти — отцов и своей собственной. Невротическое желание всё забыть, превратиться в машину, автомат, ходячий труп — разве не в этом причина столь высокой популярности историй о киборгах, вампирах, зомби, музыкальных групп с некроантуражем? Да, Эстер в какой-то момент преодолевает свою танатофилию, да, любовь побеждает смерть, и, пожалуй, это действительно посильнее «Фауста» Гёте, как было сказано однажды. Но во что всё в итоге выливается? В исполнение розовой мечты хипстеров — путешествовать вдвоем с любимым и озирать мир, не слезая с собственного дирижабля. А что там спасенное (точнее, явно недоспасеное) человечество внизу? А, не важно. Продолжение, исходя из кассового результата, мы вряд ли увидим.
Может, в идейной невнятице и в пошловатых половинчатых ответах на заявленные вопросы и коренится причина того, что фильм провалился? При общем приятном впечатлении, кондитерская глазурь поверх блюда, которому стоило бы быть гораздо острее и горячее, явно портит вкус. Даже та публика, которая жаждет попкорна и трехмерных спецэффектов на большом экране, подсознательно хочет чего-то совсем иного. Уже только самые толстокожие не чувствуют, что впереди пропасть и если продолжать двигаться прежним курсом, то падение неминуемо. Можно или попытаться замереть в неподвижности, или взлететь, причем дирижабль тут вряд ли поможет — нужен принципиально новый «движок». То есть необходимо перенаправить потенциал движения от охоты за ресурсами и их захвата в развитие. Пытаться проповедовать неподвижность как панацею можно, но вряд ли перспективно. Идея «конца истории», похоже, теряет популярность даже у своих создателей, хотя попытки прописать человечеству постельный режим продолжаются. Этот фильм — вольно или невольно — стал одним из таких «рецептов». Тот случай, когда лекарство вряд ли лучше болезни.