Почему у Церкви нет системы опознавания «свой – чужой»

После того как ученики остались одни, не сразу, но постепенно и весьма уверенно, апостолами стало реализовываться то общество, которому учил Христос.

«У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду».

Если обратимся ко всяким разным псевдоисториям Церкви, то мы узнаем, что тот период отличался харизматичностью, максимализмом, свойственными раннему этапу становления, но примером он служить не может. В то время, вон, и мертвых воскрешали, и на языках говорили, и языки пламени видимым образом сходили, люди были мощные, гиганты, некоторые с Богом вели прямые диалоги, им Святой Дух так помогал окрепнуть. Поэтому всю «харизматическую» часть отбрасываем, имея к ней несомненное уважение, с пониманием, что мы так не можем, и оставляем «главное». В «главное» в итоге угодило соблюдение догматов и участие в таинствах.

Конечно, спору нет, воскрешать, исцелять, говорить языками и иметь все общее — исторически оказалось не под силу. Довольно мощный приток людей в раннюю христианскую общину имел побочным эффектом разбавление Церкви людьми неустойчивыми да и просто случайными. Ранний период Церкви поэтому не может служить примером того, как надо делать. Однако никаким образом это не исключает того, что в то время апостолами и теми, кто устраивал Церковь сразу после них, было понятно, что надо делать. Исторически же случилось, что с фактической невозможностью делать «как» последующими деятелями постепенно выплескивалось и понимание того, «что» делать надо в первую очередь, а что отнести к сопровождению основной цели и совершаемых ради нее действий.

«Общее имущество», своего рода христианский коммунизм — явление харизматического порядка, конечно. Христианство на заре произвело, можно сказать, фальстарт, начав сразу с того, к чему следовало вести постепенно. Вполне уместным будет замечание, что раннюю Церковь охватила некоторая эйфория. В таком состоянии можно персонально работать за пределом человеческих возможностей, но за пределом социальных возможностей так долго не протянуть. Под общую эйфорию подтягиваются люди впечатлительные, но оттого по природе своей быстро утомляющиеся (Мтф 13: 19−22), и их избыток неизбежным образом грозил привнесением дурной деятельности, резким снижением интеллектуального качества проповеди и в перспективе обратной реакцией, вплоть до охлаждения.

И, действительно, уже при апостолах количество харизматиков, пришедших в Церковь и нашедших в ней для себя возможность излагать без разбору все то, чем зашумело у них в голове, стало избыточным. А многие даже и харизмы никакой не имели, а симулировали ее у себя ради достижения влияния. Свежий пример сегодня — на днях один блогер-священник в очередной уже раз эпатировал россиян, «рекомендовав» приготовиться («исповедаться-причаститься») к «разрушению крупных городов», заявив, что без них «только лучше жить будет». Процент таких случайных людей, симулирующих свою харизматичность, в Церкви всегда выше, чем в любом ином роде деятельности, выше даже, чем в политике, и на самой заре христианства их тоже натолкалось в Церковь под завязку. Одни привлекали на свою сторону «видениями», другие — невнятными толкованиями, апостол Павел с ног сбился, объясняя, что даже подлинной харизме следовало бы добавить ума: «В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить».

А что касается духовных мошенников, то их и вовсе гнать надо, и никогда с ними не связываться. Апостол Иоанн даже перечислял признаки и приметы духовных мошенников, по которым их можно разоблачить (но надо честно признать, зло быстро адаптируется, и всех признаков его перечислить невозможно): «Духа Божия узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире». Однако научились почти сразу на словах исповедовать, что угодно. Поди проверь, что он на самом деле исповедует. В итоге «исповедание» — какое надо — закрепили в парочке незамысловатых действий, и так с ними Церковь и шла через столетия.

«Участие в таинствах» как «блюдение догматов», с одной стороны, является отличным способом привлечения и удержания в Церкви именно людей случайных, с минимальными духовными потребностями, скукоженными до потребностей исключительно религиозных. Посмотрите, с какой невозмутимой серьезностью эти люди выносят на обсуждение всякие религиозные мелочи, заявляя, что «вера» их заключена в исполнении всего этого, без этого всего веры попросту и нет, и быть не может. С другой стороны, все это ограничивает возможности харизматиков-симулянтов нести уж совсем несносные религиозные глупости, все они находятся в некоторых рамках, к которым мы уже давно привыкли. И даже порою не замечаем, лишь иногда слыша или читая нечто слегка выдающееся, как правило, совершенно бесчеловечное, что позволяет еще пока и внешним идентифицировать христианство в некоторых рамках с пониманием, что подобные люди уже по факту того, что они говорят, к христианству отношения не имеют совсем.

Разве что формальное. Вот с этим формальным и беда. Насквозь формализованное христианство — это та самая «прохладная Церковь», о непоминании которой в Царстве Отца предупреждает Откровение (3:16). Блюдя догматы и участвуя в таинствах, дальше уже можно вытворять что угодно. Говорить, что в голову взбредет. Для современной Церкви это все равно «свои», потому что «главное» условие соблюдается. Социального ориентира «не своих» попросту не существует. Любая дворовая шпана, любая субкультура может и способна определить «своих» не по формальным признакам, а по общему узнаваемому социальному укладу. По общим интересам социализации. Церковь — не может. Поэтому «от лица Церкви» высказываются такие лица, которые у прочей Церкви вызывают резкое отторжение.

Отказавшись по факту реализовывать общество, которому учил Христос и что начали осуществлять апостолы, Церковь лишилась главного признака социальной узнаваемости своих членов. «Форма одежды» и вообще «внешний вид», конечно, не в счет, они тоже долгое время пользовались для идентификации христиан. Но, как уж выше говорилось, все это лишь дополнение к формальным признакам. Поэтому в раннем христианстве следует видеть не только проявления харизматического характера, но и что под ним, главным определять содержание этих подспудных явлений. Построение же общества, «субкультуры», где главным содержанием является социальная сплоченность и нацеливание на исполнение исключительно добра, и есть то, с чего и ради чего христианство начиналось. Без реализации этого вся остальная деятельность Церкви бессмысленна.