Человек-башня... Человек-самолёт... Человек-история

Он родился 28 декабря 1885 года в Москве и ушёл из жизни, как и великий Прокофьев, как и великий Бунин, в тени смерти Сталина 31 мая 1953 года, там же, в Москве.

То была ещё старая Москва, полностью заполненная огородами и домашним скотом прямо в центре города, заселённая отходниками из подмосковных деревень, которые ещё только начали формировать московский пролетариат. В Новом Лефортове ещё только начинало работать ныне знаменитое Московское техническое училище, которое теперь носит имя убитого в 1905 году революционера Н. Э. Баумана и называется техническим университетом. А рядом теснились ткацкие цеха и рабочие казармы, казённым суриком выделялись постройки для инженеров. Поблизости дышали вагонами и локомотивами широкие полосы отчуждения вдоль железных дорог, идущих на юг и на восток от Курского (Нижегородского) и Казанского (Рязанского) вокзалов.

В то время инженеры были очень богаты, ибо непрерывно строили заводы и железные дороги, выше пределов рационального накачанные спекулятивным акционерным капиталом и хищниками грюндерства-учредительства («стартапов»), весь прибыток которых состоит в громком старте, а не в долгой доходной работе.

Тогда инженеры были гораздо ближе к самой чёрной работе пролетариата и самой белой работе чертёжников. Они были очень хорошо образованы не только в своих точных науках, но и, например, в политической экономии, которая в те времена состояла среди наук юридических и считалась прямой дорогой к познанию мудрости Карла Маркса.

Владимир Евграфович Татлин родился в семье московского железнодорожника, но юность провёл в сиротских скитаниях, в том числе заграничных, и никакому инженерному, научному и марксистскому делу нигде не учился. Он нёс инженерный пафос победы на миром, победы над солнцем в самом воздухе, которым дышал. Он стал художником целой серии модернистских сообществ и школ. И стал бы он, наверное, одним из первых десятков хороших, великих, дорогих и музейных.

Но его главное творение всё изменило — это послереволюционный проект Башни Третьего интернационала («Башня Татлина»), в котором Коммунизм был равен Вавилонской башне, а она понималась как глобальная конструкция Фабрики, а они все вместе — как непобедимая спираль Истории, неизбежно превращаемая, наверное, в тонкий луч космического света, подобный лазеру. И всё изменилось.

Ещё до массового архитектурного увлечения «бумажным» строительством Татлин сделал и продумал главное, от чего, как от торнадо, поднялись вихри архитектурных, культурных и мыслительных революций: мир-история, памятник-революция, замысел-переворот Татлина стали возможны почти одной силой мысли — силой проекта. Подлинный отец Третьего, Коммунистического интернационала, Ленин в 1920 году, исторически одновременно с Башней Татлина, сказал советской коммунистической молодёжи:

«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество…»

Это значило в измерении Татлина не менее, чем универсальное, всемирное усилие победить от имени мировой культуры, а не против неё, от имени Нового Вавилона — против старого Бога, которого Модерн хоронил со времени Великой французской революции и Ницше.

Но Татлин своими, кажется, простыми, хоть и очень неудобными, материально нерациональными решениями не хотел оставаться в Модерне и шёл дальше, предвосхищая будущий «сталинский ампир» в архитектуре, вдохновлявшийся эпохой Возрождения. Ведь именно к универсализму Леонардо обращается другой знаменитый артефакт-проект Татлина — его «Летатлин», летательный аппарат, выстроенный в полноте знания орнитологии, внутри которой очевидно встроен индивидуальный, антропологический смысл. То есть на смену технократическому сверхколлективизму «Башни Татлина», подавляющей мир в целом, её автор готов вывести крайне индивидуальное и органическое, начисто отрицающее технократическую диктатуру создание. На смену победе на солнцем — победу природы над технической диктатурой.

Наверное, именно поэтому Татлину и не нашлось места в сталинском империализме.