36 дней Наполеона. В Москве

«Москва, Москва! Был грозен и жесток

Врагу тобой преподанный урок!

Крылом пурги смела ты вражий строй,

И падал в снег развенчанный герой»

(англичанин, француз и русское: Байрон — Наполеону о военной кампании 1812 г.).

На Москву

«Французская орда» начала продвигаться в Российскую империю 24 июня 1812 года. По данным современных историков, с резервом она насчитывала 647 тысяч человек. Ее называли Великой армией. Крупнейшей в истории к началу XIX века.

15 сентября император французов Наполеон I Бонапарт был в Москве.

По разным оценкам, к началу Отечественной войны здесь проживало более 200 тысяч жителей. По численности населения Москва уступала разве что Петербургу.

Юридически второй город империи имел первостепенное историческое значение, статус «первопрестольной», и даже в письмах российского императора Александра I именовался столицей.

13 сентября после истощившего силы кровопролитного Бородинского сражения на военном совете в деревне Фили (сегодня Западный административный округ) главнокомандующий Кутузов принимает тяжелейшее решение отступать, сдав Москву французам. Цель — сохранить, укрепить армию. Армия и флот — традиционно самые надежные, а если опираться на высказывание императора Александра III — единственные верные союзники России.

Но даже теперь все дороги вели в Москву. Путь отступления и путь наступления двух армий на ближайшее время совпадёт, пройдя через город с небольшой временной разницей. Да и то много останется частных свидетельств, как повстречаются в этом «маневре» русские и французы. Называть войско под командованием Наполеона I Бонапарта «французами» можно, конечно, чисто условно, потому как Великая армия состояла еще из поляков, пруссаков, итальянцев, испанцев, хорватов, австрийцев, португальцев.

Основные силы русской армии вышли из пункта «А» в пункт «М»: из деревни Мамоновой (Мамонова) к Москве 13 сентября. В течение следующих суток непрерывным маршем проходили они через первопрестольную.

То, что Москва будет оставлена — решилось скоро. Многие солдаты, даже продвигаясь через город, не до конца понимали сути маневра: «Идем в обход…». Помышляя о новой встрече с неприятелем, они не знали, что в тот день назначалось не испытание мужеству их на поле ратном, но скорбное испытание любви к Отечеству. Когда вскоре им стал известен настоящий замысел — шли уже в глубоком молчании, не ропща, но со скорбной печатью на лицах. Горожане смотрели на них, преимущественно, безмолвно. Были и те, кто укорял. Были и те, кто горячо подбадривал. Священники окропляли святой водой войско, осенявшее себя знамением креста и жадно ловившее эти капли. Люди искали душевной поддержки и тянулись в церкви. Люди искали лошадей и тянулись из города. Москвичи, до того в большинстве своем не верившие в предстоящее оставление города, спешно собирали вещи. Москва уходила из Москвы…

Останутся немногие. Разброс в цифрах существенный — от 6 тысяч до 15 тысяч обывателей и 10—12 (максимум, 20) тысяч раненых. Даже автор первого, от 1839 года, официального описания Отечественной войны Александр Михайловский-Данилевский, со ссылкой на губернатора Федора Ростопчина сообщал о 10 тысячах раненных и не более чем 3 тысячах обывателей.

Город, где хотели сладостно жить части наполеоновской армии, поразит их своим безмолвием и пустотой. Это будет не первое и не последнее, что они не смогут понять, преодолеть или даже просто пережить в России.

«Головою ручаюсь, что неприятель погибнет в «Москве!», — сказал стоявшим у Дорогомиловской заставы жителям кавалер высшей награды Российской империи — ордена Святого Андрея Первозванного — князь Кутузов.

В тот же день другой кавалер высшей награды Российской империи — ордена Святого Андрея Первозванного… Наполеон I двигался на Москву.

Утром 14 сентября, холодного и пасмурного, его армия вышла из пункта «Б» к пункту «М»: в Малых Вязёмах Наполеон сел в карету и отправился по дороге к «этому знаменитому городу». «Последний переход он сделал верхом, двигаясь тихо, осторожно, обшаривая кавалериею все окрестные рощи и овраги», — так более 80 лет спустя пером и кистью писал Василий Верещагин. Знаменитый художник, автор серии полотен о Двенадцатом годе, старался максимально точно понять и передать в своих работах те события и даже оставил собственное исследование «Наполеон I в России»:

«Наконец, осталось подняться на последнюю перед городом высоту, называемую «Поклонною», потому что с неё богомольцы совершают первое поклонение московским святыням».

Отечественная война 1812 года изучена российскими и зарубежными историками, описана в бесчисленном количестве исторических и художественных работ. Нет сомнений в величии этой победы, ее значении, героизме русского народа. Но и сегодня продолжают ломаться копья о конкретные детали и обстоятельства — даты, цифры, факты — даже очевидцы по-разному описывают случившееся.

Например, называется разное время прибытия Наполеона на Поклонную гору — от 10 утра до половины 4-го пополудни. Распространена точка зрения, с опорой на воспоминания русского чиновника, оказавшегося во французском плену, Федора Корбелецкого и работы главного квартирьера Главной квартиры императора Филиппа-Поля де Сегюра, что случилось это всё-таки в два или в самом начале третьего часа.

Примерно через полчаса пребывания император французов приказал произвести сигнальный выстрел из пушки, по которому авангарды всех корпусов с невероятной быстротой устремились вперед и вскоре оказались уже возле Дорогомиловской заставы.

Корабль надежд на определённый ход военной кампании продолжал «разбиваться о быт»: остались в прошлом планы на «блицкриг» в теплые месяцы (история, впрочем, повторится в следующем столетии). Теперь он ждал «коленопреклонную депутацию» с ключами от города, воззвание жителей к его великодушию и милосердию. Ждал, что Россия окажется принуждена «к миру». Ожидал увидеть совсем другой город. Всё напрасно.

Михайловский-Данилевский пишет, что Наполеон «в голове конницы въехал в Москву… Миновав Новинскую часть и приблизясь к берегу Москвы-реки, он остановился на правой стороне улицы, на береговом косогоре, и сошел с лошади. В Дорогомиловской слободе, по всем проулкам, расставили караулы с пушками». То была московская окраина. Здесь он будет ночевать.

Уже наш современник Владимир Земцов, опираясь на результаты почти 200-летнего изучения этой проблемы, приводит следующее: «Наконец, около 5 вечера Наполеон сел на лошадь и в сопровождении Даву, находившегося недалеко от заставы, объехал деревню, которая раскинулась перед городом. Возвратившись к заставе, в 5 часов вечера въехал в предместье…».

«Император оставался у моста до самой ночи, — писал очевидец событий Арман Огюстен Луи де Коленкур, — Его главная квартира была устроена в грязном кабаке (un mauvais cabaret), деревянном строении у въезда в предместье». В обывательском доме в Дорогомиловской ямской слободе к тому моменту не оставалось никаких жителей, кроме 4-х дворников.

Армия, а точнее некоторые части многотысячного войска, двигались впереди своего главнокомандующего. К вечеру маршал Эдуард Мортье с частью гвардии уже делал в Кремле приготовления к приезду Наполеона. Сохранилось множество свидетельств, вернее, слов восхищения Москвой. Вошедшие в город части армии были поражены её красотой, богатством, архитектурой.

Случилось еще одно в буквальном смысле поразившее армию событие. Где-то в начале-половине 5-го часа пополудни авангард маршала Иоахима Мюрата, подходивший к Троицкой башне, был ожесточенно атакован несколькими вооруженными ополченцами. Сопротивление пыталась организовать толпа человек в 200—300 (согласно Михайловско-Данилевскому, в 500 человек) состоявшая из отставших солдат и простого народа.

Чёрного юмора по отношению к участникам тех событий истории не занимать: почти через 20 лет Мортье вернется в Россию послом при русском дворе, столичный губернатор Ростопчин на долгое время обоснуется в… Париже. Иоахима Мюрата расстреляют в 1815-ом.

Орден Святого Андрея Первозванного, который Наполеон I получил от Александра I еще в 1807 году к заключению Тильзитского мира, вернется в Россию в 1946 году в качестве компенсационной реституции из Германии. В 1815-ом, после Ватерлоо, он оказался в руках прусских солдат. Сегодня его, в числе прочих, можно увидеть в Государственном историческом музее.

Такие вот превратности судьбы.

***

Согласно мемуарам Армана Огюстена Луи де Коленкура, еще до описываемых событий российский император имел с ним разговор, содержание которого было известно Наполеону. Александр I давал понять, что идти на постыдный мир не собирается. Коленкур так приводит его слова:

«За нас — необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Я не обнажу шпагу первым, но я вложу ее в ножны не иначе, как последним… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой».

Помнил ли об этом Бонапарт?..

Вечером 14 сентября 1812 года, когда вовсю еще теплилась надежда, что русские придут просить мира, Москва уже начинала пылать. Огонь и мародерство занимались в городе.

«Никому не разрешалось уходить из лагеря; ежечасно били сбор. Тем не менее солдаты десятками бегали в город… возвращались с добычей в лагерь и делились с товарищами, даже с офицером, которые были всему этому очень рады», — описывает Фоссен, чей линейный батальон пребывал у западных окраин Москвы.

Когда пришел Наполеон

Утром 15-го Наполеон верхом отправился в Кремль.

Свои впечатления он опишет чуть позже в письме супруге Марии-Луизе: «Город так же велик, как Париж. Тут 1600 колоколен и больше тысячи красивых дворцов, город снабжен всем…».

До сих пор разброс свидетельств современников о том, в какое время Наполеон въехал в город, поражает и озадачивает. Историк Владимир Земцов объясняет столь удивительную разноголосицу разными обстоятельствами: во-первых, тем, что, возможно, не все «свидетели» были очевидцами и участниками этого события — вступления Наполеона в Москву и в Кремль; во-вторых, возможно, что Наполеон не сразу, сев на коня, двинулся в Кремль; в-третьих, вскоре после въезда в Кремль Наполеон начал объезд соседних с ним объектов — Воспитательного дома, мостов и т. д. — так что 15 сентября император въезжал в Кремль не менее двух раз; в-четвертых, после всех волнений, связанных с покорением русской столицы, начавшихся пожаров и бессонной ночи, да еще вспоминая об этих событиях много лет спустя, нетрудно было спутать час утра или дня.

«На следующий день утром император двинулся в оставленный город, все дома которого были заперты, — сделал запись в дневнике участник процессии Фантэн дез Одоард. — После того как он проехал улицы, на которых не было видно никакого движения в ответ на нашу гремевшую музыку, он вступил в Кремль… Мы были в намного менее веселом настроении, чем ранее, и горевали по поводу того, что всё население, среди которого мы рассчитывали вести сладкую жизнь, исчезло…»

«Квартирный» вопрос

Если москвичей и испортил квартирный вопрос, то французов совершенно точно. Многие исследователи сходятся во мнении, что о Москву, этот, казалось, бриллиант в императорской короне, сломался французский резец.

Картину того, как устроился Наполеон в кремлевских апартаментах, сегодня достаточно сложно воссоздать. Более или менее подробно их попытался описать мамлюк императора Сен-Дени, по прозвищу Али:

«В Кремлевском дворце император занимал очень большой салон. Этот салон был разделен балкой или карнизом, поддерживаемым двумя колоннами, на две части; между колоннами был проход из одной части в другую… Салон был украшен позолотой, хотя и почерневшей от времени».

И далее: «Спальней, выходившей окнами на Москву-реку, была большая комната, по форме длинный квадрат».

Рядом со спальней императора находилась комната для слуг, отделенная простой перегородкой; рядом с этой перегородкой, на противоположной стороне от окон, стояло бюро цилиндрической формы, закрытое тремя экранами зеленого шелка. За этим бюро часто сиживал Наполеон. В памяти Али запечатлелось, что на бюро почти всегда лежала «История Карла XII» Вольтера.

Интересно, что звезда удачи Карла XII, считавшегося талантливым полководцем XVIII века, также закатилась вслед за планами покорить «русскую столицу Москву».

На основе косвенных данных («в эти дни записи в книге приказов гвардейских гренадеров вообще не делались») можно предполагать, что примерно с полудня 15-го в зданиях Кремля стали размещаться некоторые армейские части.

Костры для варки пищи солдаты разводили беспорядочно, нужду отправляли «во всех углах» и «даже под окнами императора». На территории Кремля валялось немалое число «издохших лошадей и несколько палых коров».

Как именно охраняли московскую цитадель в те дни славные гвардейцы, повествует су-лейтенант Адриан-Огюстен де Майи-Нель: «На каждом шагу в Кремле, в этом дворце-крепости, стояли гренадеры гвардии на часах; они были выряжены в шубы московитов, перевязаны шалями из кашемира. Рядом с ними были хрустальные вазы, в четыре фута высотой, наполненные конфитюром из самых изысканных фруктов, и из них торчали большие деревянные ложки; вокруг этих ваз была груда бесчисленных флаконов и бутылок, которым отбивали горлышки…; некоторые из этих солдат имели московитские шапки, нахлобученные вместо своих; все они были более или менее пьяны, были без оружия и, по-видимому, использовали вместо оружия свои ложки».

Наполеон покидает Кремль

К 16 сентября пожар добрался до Кремля. Император французов долго не соглашался покинуть резиденцию русских царей, но в итоге решился ехать за город — в Петровский дворец, к месту расположения 4-го армейского корпуса в районе Тверской заставы.

Но когда Наполеон вышел из Кремля в сопровождении свиты и старой гвардии — попытка спасения чуть не обернулась для них гибелью. Огонь был повсюду. Согласно «Дорожному дневнику» Коленкура, путь из Кремля занял в итоге 2 часа.

Трагедию пожара 1812-го с опорой на очевидца реконструировал Верещагин: «Замоскворечье представляло настоящее огненное море. Зрелище было поразительное, в продолжение 4 суток по ночам было так же светло, как днем. Огненные стены улиц завершались огненными же куполами… Сгорело 14 тысяч домов».

«Славы Герострата» за сожженную Москву Наполеон стяжать не хотел — его занимал имидж в глазах европейской общественности. Он всячески старался переложить ответственность на русских, в том числе в публичных бюллетенях и «кулуарно» в письмах жене Марии-Луизе, дочери австрийского императора Франца I. Зачинщиком указывали генерал-губернатора Ростопчина. Сам колоритный московский голова (личность которого до сих пор вызывает немало как лояльных, так и критичных оценок) будет реагировать на эти разговоры по разному. Но позже, проживая во Франции, — обвинения отметет. И это при том, что московский пожар стал важным событием в процессе разложения Великой армии. Историки еще спорят о степени губительности для нее Бородинского сражения (в котором, по утверждению Кутузова, неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли, с превосходящими своими силами), но большинство исследователей однозначно склоняются, что московский пожар подорвал моральные силы французской армии, разложил ее дисциплину, вымотал физически.

Расстрелы поджигателей, или, вернее, тех, кого угодно было счесть поджигателями, начались уже на второй день пожаров, а 24 сентября 1812 года в доме князя Долгорукова начал действовать военно-полевой суд.

Наполеон вернулся в Москву, в Кремль, 18 сентября (хотя и здесь находится повод для дискуссий: Коленкур указывает эту дату, тот же Михайловский-Данилевский пишет о 19 (по старому стилю, 7) сентября.

Это будут даже не 100 дней Наполеона. Из 36 (с 14 сентября, когда Великая армия увидела Москву, и до её оставления) ему останется пробыть здесь еще только 32 дня.

Правда, теперь город приобрел апокалиптический выжженный вид, описание которого сменило первоначальные восторженные эпитеты французских солдат и офицеров.

«Повсюду горели большие костры, в которых огонь поддерживался рамами, дверями, мебелью и образами. Вокруг огней, на мокрой соломе, прикрытой дощатыми навесами, толпились солдаты, а офицеры, покрытые грязью и закоптелые от дыма, сидели в креслах или лежали на крытых богатыми материями диванах. Они кутали ноги в меха и восточныя шали, а ели на серебряных блюдах — черную похлебку из конины, с золой и пеплом», — так уже Верещагин цитирует Сегюра.

Мэра принуждение. Московский муниципалитет

Для управления городом в тот же день (24 сентября) и почти в том же месте, где приговаривали обвиняемых в поджогах, был создан муниципалитет. Идея об этом появилась еще в первые дни, но фактическая организация была остановлена пожаром.

Как показал позже купец 1-й гильдии Петр Находкин, он, услышав, что назначается «гражданским головою», попытался отказаться от должности, «но Лессепс сказал, что отменить сего нельзя», так как в противном случае «будет с ними худо».

Русская историография вплоть до появления работы Александра Михайловского-Данилевского хранила молчание об этих органах, созданных оккупантами. Он же сразу и дал оценку результативности этих структур как минимальную. Деятельность коллаборационистов впоследствии подробно расследуют. В духе манифеста Александра I почти все участники этих «новообразований» были оправданы или прощены.

Впрочем, Лев Толстой окажется более категоричен, разбирая «по косточкам» организационные инициативы оккупантов:

К началу войны в Москве было до 1600 церквей и часовен. Большинство из них стояли поруганные: сожженные и ограбленные.

«Церкви, — говорит Лябом — как здания, страдавшая менее от пожаров, были обращены в казармы и конюшни. Таким образом, ржание лошадей и страшные солдатские кощунства заменили святые гармонические гимны, раздававшиеся под священными сводами», — мы снова обращаемся к Верещагину, хотя не только у него приводится объяснение поражающего поведения французских солдат.

Великая французская революция отделила церковь от государства, конфисковала все церковное имущество, а с ним, видимо, нивелировала и уважение к святыням.

Оставшиеся горожане нуждались. Во всем. Но также они нуждались в надежде. В Боге. В немногих церквях, но осуществлялась служба. Очевидец богослужения в церкви Петра и Павла на Якиманке, священник которой получил на то разрешение, вспоминал:

«…Смотря на исхудалые и бледные лица, выражавшие совершенное истощение сил, на рубища, на то, как они с трудом передвигали ноги, выходя из своих жилищ, как из нор, из подвалов и погребных ям, им можно было уподобить восставшим из гробов, вызванным трубным гласом, в последний день страшного суда. С радостным трепетом, как божественного врачевания, они ожидали начала службы…»

***

Спустя почти 50 лет об армии, вступавшей в середине сентября в Москву в звании непобедимой, в романе «Война и мир» напишет Лев Толстой:

«Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, — в руках Наполеона… Чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого».

Наполеон I Бонапарт вошел в Москву со 110 тысячами солдат. В шестинедельное пребывание в Москве он лишился 30 тысяч человек, погибших от пожара и болезней, взятых партизанами и убитых народом.

19 октября неприятельская армия тронулась от Калужской заставы. Наполеон выехал из Москвы в 5 часов поутру. Такие сведения приводит уже Михайловский-Данилевский. Хочется добавить — некогда Великая армия двигалась с обозами награбленного, которые драгоценным камнем будут тянуть ее к гибели.

Двигаясь 20 октября к Малоярославцу, озлобленный Наполеон распоряжается разрушить Москву — город-ловушку в стране, которую так и не смог «просчитать наперёд». Было приказано «22-го или 23-го, к 2 часам дня, предать огню магазин с водкой, казармы и публичные учреждения, кроме дома для детского приюта. Предать огню дворцы Кремля. А также все ружья разбить в щепы; разместить порох под всеми башнями Кремля…». После эвакуации гарнизона следовало в 4 часа дня взорвать Кремль.

В бюллетене от 23 октября Наполеон I Бонапарт сообщил миру: «Эта древняя цитадель, которая столь же древняя, как сама монархия, этот первый дворец царей не существует!»…

В это время «дубина народной войны», которая после сдачи Москвы «поднялась со всею своей грозною и величественной силою», уже была занесена над ним…