Путь к отрицанию политики диалога с польским дворянством был многотрудным и кровавым. Больше всего крови поначалу пролила самая сильная сторона, безнадежно пытавшаяся добиться с поляками того, что легко удавалось достичь с немцами Остзейского края, шведами Финляндии. После прихода генералов Муравьева и Берга эта сильная сторона — власть — кардинально изменила свой подход к проблеме диалога. Власть обратилась к крестьянству и нашла в нем наиболее верного партнера. К тому же, крестьяне оставались самым многочисленным элементом и Царства Польского, И Северо-Западного, и Юго-Западного края. Власть должна была защитить этот элемент от террора восставшего дворянства, которое можно было смирить лишь жесткой силой.

И.И.Шарлемань. Ново-Михайловский дворец в Санкт-Петербурге. 1860-е

Разумеется, репрессиями Муравьева и Берга защита крестьянского населения от мятежников не ограничивались. В Царстве Польском к ее подготовке приступили осенью 1863 года, когда в Петербург из-за границы был вызван Н.А. Милютин. 31 августа (13 сентября) на аудиенции у императора он изложил Александру II свои взгляды на крестьянский вопрос в Польше, и 11(23) сентября был командирован в Варшаву для подготовки реформы. В октябре Н.А. Милютин вместе с ближайшими сотрудниками провел поездку по Царству, в ходе которой он встречался с крестьянами и уточнял на месте применимость своих первоначальных проектов на практике. Очевидно, что к этому времени на положении в деревне сказалась политика, проводившаяся не только Бергом, но и Муравьевым. Как и Николай Милютин, они считали возможным полагаться только на крестьянство.

Дмитрий Алексеевич Милютин

Необходимо отметить, что это единство, как и поддержка Милютина императором возникли не сразу. В период подготовки и проведения реформы 1861 г. он находился далеко не на лучшем счету у Александра II. Муравьев в это время выступал в поддержку интересов помещичьего землевладения и был противником группы «либеральной бюрократии». Это не помешало ему преодолеть разногласия и найти общий язык с братьями Милютиными в 1863—1864 гг. В белорусских губерниях Виленского генерал-губернаторства действительно возникла опасность повторения событий в австрийской Галиции в 1846 г., когда выступление дворянства вызвало эффект резонанса классовых, религиозных, экономических и культурных противоречий. Резня в России была недопустима, как невозможно было и сохранение прежних льготных условий привилегированного сословия.

Распоряжениями Муравьева польские помещики края были обложены временным 10% денежным сбором, поместья участников восстания обложили «усиленным» — 20−30% сбором, помещики русского и остзейского происхождения платили 5% сбор, позже сокращенный до 2,5−1,5%. Поземельный сбор с доходов всех помещиков Северо-Западного края составил 2,6 млн. рублей. За убытки, нанесенные революционерами крестьянам и другим сословиям, за материальный ущерб казне особыми сборами были обложены имения, на территории которых происходили нападения на русские власти и верных императорской короне людей. Таким образом, польское дворянство заплатило еще 800 тыс. рублей. Имущество активных участников движения секвестрировалось, к концу июня 1863 г. было секвестровано 369 имений, по материальной базе мятежа был нанесен мощный удар. Сборы с дворянства, пусть и мятежного, встретили нарекания в столице, но все же неуклонно проводились.

Из числа местных крестьян формировались «сельские вооруженные караулы», в них активно участвовали крестьяне белорусских и пассивно — литовских губерний. В них должны были участвовать 1/3 всех способных к службе в каждом селении. Огнестрельное оружие получали только десятники и сотники, остальные вооружались пиками, косами и топорами, а вне зоны активных действий — только палками и дубинами. Караулы должны были обеспечивать заставы на дорогах, прочёсывание лесов, поимку одиночных мятежников, извещение войск о скопищах и т.п. Караулы подчинялись полиции, в случае смерти или ранения на службе семья получала компенсацию в виде зачетной рекрутской квитанции. Караулы получали часть добычи из трофеев. Стражник получал жалованье 10 коп. в день, не считая хлебного довольствия. Хлебное довольствие доходило до 3 фунтов в день. Финансирование сельских караулов осуществлялось за счет контрибуций с дворянства. Численность в среднем по уездам колебалась от 1 до 2 тыс. человек.

Они получали право задерживать подозрительную шляхту, управляющих, арендаторов и т.п., и передавать их властям для дальнейшей проверки. Участники караулов получали по 3 рубля за каждого безоружного мятежника, по 5 рублей — за каждого вооруженного и за захваченное оружие — от 50 коп. до 3 руб. в зависимости от вида трофея. Реакция крестьян на введение сельских караулов была весьма позитивной. Старообрядцы Динабургского и Режицкого уезда вызвались в 2 недели сформировать конную сотню ополчения. Генерал-губернатор одобрил их намерение. «Смело и без боязни, — обращался он к сельским стражникам, — станьте лицом к лицу против бунтовщиков, которых страх наказания гонит в леса, а грабеж и разбой вызывают оттуда на ваши селения.» Формирование стражи, докладывал Муравьев, «исполнено с усердием и неподдельною преданностью Вашему Императорскому Величеству."Положение мятежников резко ухудшилось. Вскоре выход из леса за продовольствием в деревню в Виленском генерал-губернаторстве они стали называть подвигом. Сельские караулы организовывались не только здесь, но и в Царстве Польском. После того, как крестьян наделили землей, их забитость и зависимость от помещиков исчезла.

Появление эффективно действующей сельской стражи способствовало решению еще одной проблемы — увеличению безопасности коммуникаций. Стража активно помогала армии и полиции. 3(15) июня 1863 г. в ответ на заявление Польского революционного комитета о прекращении движения по Петербургско-Варшавской железной дороге генерал-губернатор издал циркуляр о рубке леса вдоль дорог и усилении караулов. Вырубленный лес шел на строительство. Каждая железнодорожная станция получила свой маленький гарнизон и была обнесена деревянным тыном. Для солдат были выстроены специальные дома. От Динабурга поезда, следовавшие до Варшавы, сопровождала команда из 50 солдат при унтер-офицере. Обычно они ехали в специально отведенном последнем вагоне, а на остановках выставляли цепь. Одновременно под охраной сельской стражи рабочие команды начали высекать лес вдоль железнодорожного полотна — на 150, и у станций — на 300 саженей. К середине июля работы были завершены уже на 167 верстах вдоль линии Динабург — станция Подброзье, и активно велись на 111 верстах до Вильно. Все эти меры способствовали значительному укреплению безопасности как железных дорог, так и телеграфных линий.

Александр Николаевич Муравьёв

Муравьев придавал огромное значение православию и русскому крестьянству. «Я говорю — русской народности и Православия, — отмечал он, — потому, что все дело наиболее заключается в сельском населении, которое в душе русское, но было загнано и забито. Паны называли его быдлом.» При новом генерал-губернаторе положение стало меняться. 8 костелов и 2 монастыря, бывших ранее православными, были возвращены церкви. В 1864 г. было закрыто еще 24 штатных и 3 заштатных католических монастыря и большое число самовольно открытых среди православного большинства филиальных костелов и приходов. Параллельно началось строительство и восстановление православных храмов. Только в Витебской и Могилевской губерниях было открыто 560 народных школ. Для строительства этих школ Муравьев испросил у Зеленого согласие на безденежный забор дерева из казенных лесов и запасов. Министр государственных имуществ, естественно, согласился.

Муравьев обращал внимание и на то, чем местные крестьяне в результате давления католицизма отличаются в быту от русских — как-то отсутствие наперсных крестов и икон в избах и т.п., и сделал немало для возвращения православных традиций в повседневность крестьян. Преподавание в народных школах Виленской, Гродненской, Минской, Могилёвской и Витебской губерний велось только на русском, Закон Божий преподавали только православные священники. В том случае, если помещик пытался помешать этому — он облагался штрафом от 200 до 600 рублей, а поддавшийся давлению учитель — до 100 рублей. Польские библиотеки закрывались, учебники по истории Польши и костела запрещены к ввозу в генерал-губернаторство. Ранее обучение велось только на польском. «Главною ополячивающею силою было здесь, как и всюду в Белоруссии, — писал корреспондент «Русского инвалида», — польское воспитание (курсив автора — А.О.). Для того, чтобы уничтожить горькие плоды такого неестественного порядка вещей, надо, чтобы воспитание было народное, русское; чтобы ни слова польского не было допущено в наши училища. Чтобы не принуждали русских, на нашей земле, изменники чиновные говорить и знать(курсив авт. — А.О.) по польски…» Началась активная деполонизация всей общественной жизни края. Даже за разговор на польском в присутственном месте вводились высокие штрафы. К началу 1865 г. все учителя школ были русскими.

В гимназиях Северо-Западного края, где учились дети дворян, т. е. в основном поляки, в начале 1863 года имели место нападения учащихся на русских преподавателей. Муравьев резко изменил положение. Родители или опекуны учащихся обязаны были давать расписку, что в случае участия детей в беспорядках они обязуются выплатить штраф от 100 до 200 рублей, резко сокращено число преподавателей и надзирателей-поляков, потворствовавших мятежу. Изменения в отношении к образованию, хоть и не такие масштабные, начались и в Царстве Польском, где все, включая русских, обязаны были учиться только на польском языке и в польских учебных заведениях. Безразличие отечественного чиновничества к образованию, его неспособность, за малейшими исключениями, узреть в школе основу государства и его будущего, потрясает. Берг, как и Муравьев, принадлежал к счастливым для России исключениям. В ноябре 1863 г. с его разрешения было принято решение открыть в Варшаве бесплатную русскую школу для детей обоего пола. Было опубликовано обращение с призывом помочь школе материально — на начало ноября было собрано 1600 руб. сер. К этому времени было уже 50 детей, родители которых хотели обеспечить им образование на родном языке.

7(19) декабря школа была открыта на частные (!) пожертвования. К этому времени кандидатами на обучение было уже 154 ребенка — 99 мальчиков и 55 девочек. В подготовительном классе было 78 детей, 40 из которых не знало даже русской азбуки! 9(21) ноября были проведены экзамены и еще через 2 дня начались занятия. Начало было очень сложным — русской школе не хватало учебников, средств, помещений. Не удивительно, что последовала весьма острая негативная реакция на открытие русской школы в Варшаве среди польской эмигрантской печати — в появлении этого частного учебного заведения видели чуть ли не зловещий план «омоскаливания поляков», «уничтожение польской национальности» и тому подобный бред. Для сравнения отметим, что общее число учащихся по ведомству народного просвещения на 1856 год в Царстве Польском составляло 71 755.

Крестьянские волнения 1861 г

Реформа 1861 г. была скорректирована с большим учетом интересов крестьян. Завершение выкупной операции проводилось с учетом переплат, сделанных ранее крестьянами. Крестьянское землевладение было увеличено за счет возвращения земель, отнятых помещиками в 1846—1861 гг., и за счет наделения землей обезземеленных крестьян. Прежде всего, все безземельные крестьяне получили по 3 десятины, затем началось возвращение крестьянам земель по состоянию на 1846 год (в 1845—1847 гг. в Северо-Западном крае была проведена реформа инвентарей — описаны повинности и владения крестьян и помещиков). В Виленской губернии «новые прирезки» составили около 2,5% размера крестьянского надела, в Ковенской — не более 3,5%, в Гродненской — 5,4%, в Могилевской — примерно 7,8%.

В Вильно к Муравьеву с просьбой о защите стали присылать депутации даже крестьяне из Царства Польского. Это были 25 уполномоченных от общества Зыпле Августовской губернии. Польские крестьяне и староверы заверяли в своей верности и просили о защите от мятежников. Первоначально генерал-губернатором были приняты меры по четырем соседним уездам губернии. Зная о негативном отношении своего брата к Муравьеву, император предупредил Константина в личном письме от 12(24) августа: «Я их одобряю и требую, чтобы до личного объяснения не было с твоей стороны тому препятствуемо.» В сентябре Августовская губерния была передана в административное подчинение Муравьеву. Покрытая плотными лесами, в которых хозяйничали банды, практически лишенная гарнизонов, она представляла собой один из очагов активного движения повстанцев. Сюда был направлен доблестный герой Кавказской войны генерал-лейтенант Я.П. Бакланов. Он получил экстраординарные полномочия, но с необходимостью постоянного доклада Муравьеву.

Генерал-губернатор, понимая, что часто селянин вынужден был снабжать мятежников под угрозой смерти, приказал Бакланову быть снисходительным к ранее сделанным ошибкам, но впредь не жалеть такого рода проступки. Бакланову были даны Преображенский, Семеновский, Измайловский, драгунский и донской казачий полки. 18(30) сентября они выступили в губернию. Эти войска быстро привели ее к спокойствию. Бакланов лично проверил тюрьмы и не сомневался брать на себя ответственность и освобождать тех, кто попал туда случайно, без доказательств вины. Доказанное преступление не давало надежды на прощение. Повсюду наблюдалась одна и та же картина. Имущество активных участников мятежа — ксендзов, помещиков и шляхты конфисковалось и затем подлежало продаже на аукционах, полученные деньги шли в пользу пострадавших от мятежа, хлеб поступал на довольствие войск. Эти меры очень быстро сказались на поведении помещиков. Они начали бояться представителей императорского правительства, а не Народного Жонда. Помощь повстанцам резко сократилась.

26 августа (7 сентября) добровольно явившимся было обещано прощение. На это раз амнистия не была полной. «Но при этом прошу иметь в виду, — предупреждал Муравьев, — что те, которые учинили какое-либо особое преступление, не могут подлежать прощению; действия их должны быть рассмотрены порядком, в законе указанном.» Эта мера в первую очередь касалась те, кто был уведен в лес насильно, помимо своего желания и не был связан с убийствами. Прежде всего это были крестьяне. Возвращающиеся после проверки приносили очистительную присягу в присутствии губернатора, а потом возвращались домой. Эта церемония происходила почти ежедневно. Так, например, 26 сентября (8 октября) в костеле Святого Иоанна в Вильно присягнуло 8 человек: 2 помещика, 4 шляхтича и 2 крестьянина. В течение нескольких месяцев более 3 тысяч человек покинули банды и водворены на места жительства под ручательство обществ. Все преступники ссылались в Сибирь. Мятежники повесили до 500 крестьян и нескольких священников — теперь наступило время расплаты.

Расплата была самой буквальной. Когда Муравьев узнал о повешении православного священника польским помещиком, генерал-губернатор приказал перевезти в Вильно и подвергнуть домашнему аресту семью злодея, а имение и имущество его выставить на торги. Полученная сумма — 4 тыс. рублей — была положена в банк до совершеннолетия детей убитого, проценты выплачивались вдове. Позже отряд помещика был разгромлен, а сам он пленен и казнен. Положение крестьянской семьи, лишившейся кормильца, было трагичным. «Русский инвалид» начал сбор средств на нужды этих людей. На 10(22) июня 1863 г. было собрано 2386 руб. 36 коп., через неделю эту сумма вросла до 2 617 руб. 21 коп., а 2(14) сентября — уже 4 452 руб. 75 коп. Но основную тяжесть бремени финансового милосердия пала на плечи убийц. Новые люди, которые пришли во власть вместе с Муравьевым, не были настроены заигрывать с польским дворянством. Мятежникам и их сторонникам пришлось платить за совершенные преступления и в прямом смысле этого слова. Средства для компенсации семьям убитых крестьян взимались с польского дворянства. Если на месте происшествия околичная шляхта уличалась в содействии в насилии над крестьянами — то на всех накладывалась контрибуция от 10 до 25 рублей серебром со двора в пользу семейств, пострадавших от шайки.

К таким же мерам прибегали русские власти и на территории Царства Польского — в Седлицкой губернии за любые насилия мятежников в отношении крестьян, за изъятие у них продовольствия и фуража, в случае отсутствия сопротивления со стороны помещиков и шляхты, платили именно они. На эти же сословия были возложены штрафы за предоставление квартир повстанцам, за насильственный увод людей в лес и т.п., причем платила округа на расстоянии 10 верст от места происшествия. В результате Муравьеву и Бергу удалось достаточно быстро добиться перелома в настроениях колеблющегося польского крестьянства, и наградить литовских и белорусских крестьян за их лояльность. После этого восстание было обречено и быстро пошло на убыль.