Бессмертный полк. Москва. 9 мая 2016 года

А теперь о плохом. О том, что кажется окончательным.

В прошлом году вопли «руколицых» вокруг Дня Победы и «Бессмертного полка» были отвратительны, они выводили из себя, они (в некоторых случаях — как с Вероникой Долиной) ошарашивали неожиданностью. Они вызывали реакцию острого гнева, реакцию ярости — и Рыклин, отбивающийся от «колорадских ленточек», как от зелёных чертей, и Шендерович с апологией этнозоологического гиммлеризма… Но всё это было, было отталкивающей, омерзительной реальностью того общества, в котором все мы вынуждены сосуществовать. И воспринималось в своей реальности — в том числе и как исключительно неприятная и неадекватная, но понятная реакция ошеломлённых лицепожатников на обрушившуюся им прямо на самоопустошенные головы реальность «Этой Страны», которой они себе «даже не представляли».

Но в этом году — особенно там, на Тверской, в окружении этого совершенно фантастического и совершенно нового Мiра, Русского Мiра, Мiра Победителей — казалось невозможным и непредставимым, что даже для них — доброгенных — ничего не изменится. Казалось, они хотя бы немного припухнут, что ли (кстати, некоторых перекорёжило вплоть до того, что они попытались немножко отмазаться — как в редакционке «Газеты.Ру» — типа мы тут просто погулять вышли, а надо же, у людей праздник — как будто всё написанное и акцентированное ими вокруг Дня Победы можно так легко замаскировать или тем более отбить запах)…

Но нет. Пошло потоком. Первым попался на глаза чудовищный Бабченко — тот самый, которого ещё год назад бывший (на тот момент, кстати, ещё действовавший, но вскоре почему-то ушедший в утиль) член Совета Федерации, известный юрист Константин Добрынин публично провозгласил «современным Ремарком». Вот что советует нам по итогам «Бессмертного полка» ремаркабельный Бабченко:

«Ходите строем с портретами мертвых и выкидывайте их в мусорку. Повязывайте ленточки на трусы, на водку и на тапки. Лепите наклейки на машины про Абамучмо и Можемповторить. Голосуйте за Путина. Стройте мост в Крым. Забивайте кувалдой датчики в ракету вверх ногами. Носите георгиевские кокошники. Наряжайте детей в костюмы танка. Езжайте с мотопробегами на Берлин… Жгите только что сошедшую с конвейера «Армату» на Красной Площади. Играйте в Пальмире на виолончелях. Запрещайте интернет. В общем, не останавливайтесь»…

Потом подоспела высококультурная Ксения Ларина. По глазам которой, как плеть по кобыльим у Некрасова, прошагали на параде воины с «жуткими, застывшими улыбками» — они, разумеется, «по приказу сверху», словно «пальцами разодрали себе рты», чтобы напугать Ларину, умудрившуюся для этого забить свои глаза под брусчатку вместо того, чтобы, как все нормальные люди, посмотреть вверх и увидеть, какие клёвые там летят вертолёты и истребители.

Ну и — на самом деле — долго можно цитировать. «Опостылевшее государственное «победобесие» (это Александр Плющев). «Культ вуду» (Максим Кантор). «Присвоившие себе Победу мародеры — духовные наследники особистов, идейные последователи тех, кто вместе с Гитлером развязывал Вторую мировую войну» (Леонид Гозман). «Быдло цепляет колорадские ленточки и радостно пырится, как бездарная власть бряцает бездарно сляпанным оружием» (Божена Рынска). «День Чекистской Колорадицы» (Саша Сотник). «Парад, проводимый ежегодно… — это ужасно и мерзко. У нас офис с окнами на Тверскую, поэтому вчера пришлось наблюдать репетицию этого ада» (это Максим Кац). Ну и — вишенкой — «50 тыщ лет топору — объединяющей нас идее. Устроим шествие «Спасибо деду за топор!», соберём G-20, Ролдугин пусть из Австралии что-то сыграет» и (про проблемы с концертом Гребенщикова в Хабаровске) «Деды-победители суетятся» (последние две цитаты — это уже соавтор идей суверенной демократии, «Евровостока» и «русского холокоста», прежний истовый созидатель и нынешний столь же неистовый гнобитель «системы РФ» Глеб Павловский)…

Можно цитировать. Хотя до исступления хочется всё это развидеть, разцитировать, аннулировать, признать как не бывшим…

Вот что случилось в этом году страшное — действительно страшное. И случилось с нами, а не с ними. Сейчас объясню.

С ними это всё случилось раньше. В своё время — лет десять назад — даже книгу написал про это: про технологии возбуждения ненависти (её тогда в последний момент не стали издавать, актуальнее оказался современный суверенно-демократический сборник «Звёзды о России» — с тем же Гребенщиковым, с Ксюшей Собчак, с «Агатой Кристи», конечно же, и до кучи — с группой «Звери» в качестве «звёзд»). Так вот, самый важный момент в этих технологиях — это момент расчеловечивания врага. Когда его начинаешь трактовать уже не как отвратительного и т.д. человека, а как представителя иного биологического вида — ну примерно, как Гиммлер писал о евреях, а Шендерович — о «пропутинском большинстве». И результат — с ними — налицо: вот тот поток ненависти, который я немного поцитировал выше, за что ещё раз приношу извинения чувствительным душам читателей, — это уже непоправимо, навсегда, у них не возникает ни секунды сомнения, они не видят людей не только в «Путине» (как в воплощении «режима») — они в десятках миллионов современников и в сотнях миллионов предков людей не видят.

Но — и у нас ушло личностно окрашенное раздражение. Разве можно ненавидеть нежить? Зомби? Глашатаев агрессивной злобной пустоты? Разве они — люди? Разве что-то можно к ним испытывать, кроме благородной ярости?..

И вот здесь мы с вами оказываемся перед испытанием колоссальной степени важности. Потому что речь идёт уже не о них — а о нас.

…"Бессмертный полк» ещё раз — с небывалой силой убеждения — показал, что Война может быть Священной. Что она может быть Народной. Что она была — Война Народная, Священная Война. Но вот может ли быть благородной ярость?

Когда-то, в первые века христианства и в первые десятилетия государствообразующего христианства, в Римской империи времён Константина Великого и после него — как тогда обстояли дела с «благородной яростью» и «священной войной»? Со священной войной — нормально обстояли: Болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин 15:13). А вот с последствиями ярости — например, с теми, кто с неизбежностью положит за други своя, за веру свою и за родину свою души врагов? Как с этим обстояли дела? Ну, например, Св. Василий Великий, рассуждая об «убийствах, которые убийствами не считаются» и о «христолюбивом воинстве», в порядке облегчения епитимьи для тех, кто сражался против врагов Церкви и Государства и убивал врагов на поле брани, полагал возможным ограничиться всего лишь тремя годами отлучения от Св. Христовых Таин… Что там говорить о Святых, когда признанный Святым и Равноапостольным Константин Великий, креститель Рима, основатель первой христианской государственности, сам крестился только перед смертью — потому что считал это единственным путём к спасению: омыть все грехи Св. Крещением и сразу умереть, чтобы не понадобилось даже в это короткое время принимать никаких императорских решений, с необходимостью связанных с войнами и насилием…

Христианские пути — они вообще всегда узкие пути, всегда посередине между простыми решениями. Мы далеко ушли от времён Св. Отцов, мы живём в таком мире, в котором Война становится Священной — потому что ведётся против воплощённого зла. И на этой войне её участники приносят в жертву не только свои жизни — они, что куда страшнее для христианина, рискуют спасением своих душ. Так и приходится нашим современным героям, однополчанам по Бессмертному Полку, балансировать между беззаветной храбростью и исступлённой яростью.

И, конечно, простого пути тут нет. Могут ли люди миловать и прощать палачей? Эффективных менеджеров Освенцимсмертьпрома? Могут ли люди оставлять в живых проводников зла? Наверное, в этом страшный и бесконечный грех разжигателей войн и палачей — они не оставляют своим жертвам и их защитникам другого выхода, как ставить на кон не только свои жизни, но и свою посмертную судьбу. Но приходится делать что должно, рискуя всем.

Поэтому единственное, что мы можем предпринять — это постараться не облагораживать свою ярость. Отдавать себе отчёт в том, что, отказываясь видеть во врагах людей, мы сами становимся ими, соединяемся с ними крепче, чем если бы они нас просто убили. Ограничивать свои действия необходимым минимумом.

А что касается возбудителей и распространителей ненависти — то в их отношении «границы ярости» могут быть формализованы и определены реальными последствиями содеянного. Так, основатель Британского фашистского союза Освальд Мосли сразу же после прихода Черчилля к власти в мае 1940 г. был арестован вместе со своей женой и соучастниками — и просидел в тюрьме до конца 1943 г., когда, сломленный и больной, был освобождён по состоянию здоровья и больше уже никогда не представлял угрозы для свой страны. Зато его «геббельс», Уильям Брук Джонс, выбрал другую судьбу и от черчиллевской охранки успешно сбежал в близкую ему по духу гитлеровскую Германию, где успешно — до 1945 года — трудился радиопропагандистом, заслужил от англичан прозвище «Лорд Гав-Гав» и петлю — повешен он был быстро, за полгода до Нюрнбергского процесса. На котором, в свою очередь, получил ту же безоговорочную петлю журналист, публицист и идеолог Гитлера, главный редактор знаменитого «Дер Штюрмера» Юлиус Штрайхер. Потому что результаты его идеологической работы — пускай сам он ни в кого не стрелял в печи никого не отправлял — были наглядными и убедительными для всех. Равно как совершенно убедительными для мирных и тихих норвежцев оказались результаты коллаборационизма национального кумира Норвегии, лауреата Нобелевской премии по литературе 88-летнего Кнута Гамсуна — несмотря на возраст и совершенно запредельный (до того) авторитет, старика отдали под суд, отправили — с учётом возраста и авторитета — не в тюрьму, а в дом престарелых и до конца жизни (умер он в 92 года) не забывали ему предательства. Похожей оказалась судьба гениального американца Эзры Паунда — правда, ему повезло больше: он провёл войну в Италии, по радио агитировал за Муссолини, а США призывал не вступать в войну или перейти на сторону Германии, и в результате, отсидев в лагере 4 года, отправился сначала в сумасшедший дом, а потом закончил жизнь старым, больным и в добровольном молчании.

Наверное, этот набор возможных вариантов достаточно полезен для того, чтобы видеть пределы ярости. Понятно, что делать со Штрайхерами — если их штюрмовщина доведёт до реальных освенцимских печей. Но понятно и другое — до последнего нужно стараться видеть в них людей. И прислушиваться — да! — прислушиваться к ним. Вот, например, тот же Бабченко — в своём омерзительном тексте про «Бессмертный полк» — даёт нам прекрасную подсказку. «Почему-то приходящие ко мне в комменты ватники все до единого абсолютно уверены, что мне здесь плохо и предлагают валить и поискать другую страну, — шутит Бабетта-воин. — Да что вы, ребят. Куда ж я отсюда уеду. Да мне здесь просто офигительно! Где я еще найду страну, в которой есть сто миллионов долбанутых, на которых так легко и приятно зарабатывать деньги? Не, вы что. Я здесь на шешнадцати аршинах сидел и буду сидеть. Где ж я харчеваться-то стану? Я вам даже больше скажу, мои дорогие ура-патриотические друзья. Я очень расстроюсь, если вы вдруг станете нормальными. Это ж мне работать тогда придется. А так вы ка-а-ак отхерачите что-нить такое, от чего весь мир в полный ахтунг впадает, я об этом напишу статью-другую — и всем приятно, и мне хорошо». И если не вестись на троллинг и не злиться, то можно понять, что программу противодействия себе и другим подобным по варианту Мосли, а не лорда Гав-Гав, пользователь яндекс-кошелька обрисовал хорошо и внятно.

Не фиг им здесь харчеваться. Прекращены должны быть любые для этого возможности (это, кстати, и к господину Кацу относится, а то ишь, «офис с окнами на Тверскую» у него). Не должны они здесь работать, писать тексты, зарабатывать деньги, ездить отдыхать на моря и возвращаться. Харчеваться, опять же. Стоп, хватит.

Потому что если дело дойдёт до украинского края — до Бориса «А вешать будем потом» Филатова — то ведь тогда придётся брать программу действий уже у Бориса Филатова.