Финал года культуры в России ознаменовался двумя замечательными документами: президентом утверждены «Основы государственной культурной политики», а столичным департаментом культуры — ключевые показатели эффективности (KPI) для подведомственных учреждений. Москва, как обычно, выступает экспериментальным полигоном для обкатки новых технологий Минкульта.

Московских библиотекарей уравнивают с артистами балета

С 1 декабря все московские учреждения культуры перешли на новую систему оплаты труда, состоящую из базового оклада и надбавок «за показатели». А 25 декабря департаментом культуры столицы окончательно утверждены так называемые ключевые показатели эффективности (KPI) работы бюджетных организаций, которые позволят наконец премировать самых достойных. Об этом во всеуслышание заявил глава ведомства Сергей Капков.

Минкульт уже не в первый раз стремится к унификации в работе подведомственных учреждений. Однако раньше эти документы «ускользали» от внимания общественности, так как в них не содержалось «экстравагантных» точек отсчета. Зато теперь в этом преуспел столичный департамент культуры.

Ключевые показатели эффективности (Key Performance Indicators, KPI), на самом деле, очень полезны, так как помогают в реализации главных стратегических задач организации и оптимизации расходов и трудозатрат. И они с полным правом могут быть выработаны даже в сфере культуры, где часть учреждений все равно находится на дотациях. Главное, найти самые объективные.

Всем известно, что в Москве уже не первый год оптимизируют библиотеки и в самых крупных оцифровывают книги для создания Национальной электронной библиотеки. Процесс этот — трудоемкий и не слишком быстрый. Но именно московскому департаменту культуры вдруг показалось, что для его ускорения необходимо, чтобы четверть сотрудников во всех городских библиотеках были в возрасте до 35 лет. Эту возрастную категорию считают наиболее продвинутой в техническом плане и «мобильной» для перестройки под новые требования.

Между тем, по данным МГБЦ (Московского городского библиотечного центра), средний возраст библиотекарей в столице — 50 лет. Предположим, увлеченный инновациями в библиотечном деле выпускник, а скорее выпускница вуза, все же решат, что это — дело их жизни. Но не пройдет и года, как она поймет, что у нее нет призвания «работать за бесплатно». Пока что на зарплату столичного библиотекаря можно прожить весьма скромно, если не снимать квартиру, не покупать машину и не влезать в ипотеку, и вряд ли это изменится в 2015 году.

Второй вопрос, как привлечь в библиотеки молодых сотрудников, если все единицы заняты людьми среднего возраста? «Аттестовать» и уволить пенсионеров, как это происходит в медицине? А если именно библиотекари старше 40, уже решившие острые социальные вопросы с жильем, личным транспортом и маленькими детьми, обладают и силами, и навыком, дабы привлечь в библиотеку читателей? Да и возраст пенсионеров у нас пока еще, по сравнению с западным, очень ранний — от 55 до 60 лет.

Если у хирургов в 45 лет только начинается профессиональный расцвет, когда здоровье еще есть, а знание и опыт — уже есть, то почему «закат» библиотекарей должен, как у артистов балета, начинаться после 35? Они ведь работают не столько ногами, сколько головой. И к тому же министерский ценз «до 35» невольно вызывает ассоциацию с любимой американскими адвокатами «возрастной дискриминацией», дающей почти стопроцентный выигрыш в суде. Но у нас пока что нет такой практики.

За последнее время я обошла с десяток московских районных библиотек, и молодых сотрудников заметила только в центральных. Там, действительно, и техника, и подходы к работе с читателем более современные: в ход идет и вай-фай, и кинопоказы, и даже… уход за цветами посетителей, которые уезжают в отпуск, и организация флешмобов «Читаем классику вслух».

Стоит заметить, что старые районные библиотеки, особенно на окраинах, также не пустуют. Там большую роль играют как раз традиция и социальный фактор. Сумел ли завбиблиотекой организовать ее пространство для всех возрастных категорий читателей? Организовал ли необходимые курсы, культурные мероприятия и дни открытых дверей или творчества писателей для детей и действительно ли они работают?

Реальную деятельность персонала и руководства библиотек можно оценить только очно, однако департамент культуры полагает, что легче проверить по «посещаемости работающих сайтов». Но сайты читатели библиотек, находящихся в шаговой доступности, вряд ли станут читать, особенно пожилые и совсем маленькие. Их больше устроят обычные объявления. Ведь во многие библиотеки внуков приводят бабушки, которые сами привыкли туда ходить.

Остальные показатели эффективности работы библиотек — вполне традиционные: формирование и сохранение культурного наследия, создание библиотечно-информационных ресурсов, удовлетворение общественных библиотечно-информационных запросов и… количество выданных справок.

Хотя по поводу последнего стоило бы поспорить: в центральной или специальной библиотеке — он вполне оправдан, а вот в районной может начать «хромать», если библиотекари не придумают, чем «отписаться» для получения премии. Потому что роль таких библиотек — куда более традиционная: они, как и поликлиники, — объединяющее социальное пространство. Именно поэтому «единый стандарт качества», который должен обеспечить одинаковый уровень обслуживания в библиотеках по всей Москве, должен стать более гибким.

За главные роли и патриотизм будут премировать

По новым нормативам Депкульта доля российского кино в кинопрокате, финансируемом из городского бюджета, должна быть не менее 20 процентов. Этот показатель немало возмутил как любителей кино, так и тех, кто его делает. Многие даже посчитали, что на фильмы российского производства, вопреки всем возражениям, установлена квота в 20%, обещанная министром культуры еще в августе 2014 года.

Однако этот показатель вовсе не является недостижимым для отечественного кино. По словам того же Мединского, эту долю в прокате запросто делают пять российских блокбастеров, включая оптимистичные рождественские «Ёлки». По итогам 2014 года доля российских фильмов в прокате составляет примерно одну пятую, а в рейтингах новинок года — их даже больше.

Сергей Капков предложил возродить льготные сеансы для детей, а также «культурные среды» перед премьерами. Возможно, это несколько снизит прибыль кинотеатров, но она вернется за счет оборота и приучения юного зрителя к просмотру фильмов в больших залах, а не на экране мониторов.

Однако ни один детский фильм за последние лет пять так и не был профинансирован Минкультом. Даже питчингов (презентаций кинопроекта с целью нахождения инвесторов) по художественным фильмам для детей и подростков уже очень давно не устраивалось, а японские мультфильмы или «Игру престолов» дети с удовольствием посмотрят дома.

Система отбора и государственного финансирования сценариев кинофильмов, как обычно, вызывает очень много вопросов. Тем более что в списке претендентов отдается явное предпочтение тем или другим персоналиям из устоявшейся «вип-кинотусовки».

Особенно острыми они становятся в условиях начавшегося еще в феврале 2014 года кризиса кино- и телепроизводства, когда каналы не могут вовремя расплатиться с продакшенами, а те — месяцами не платят сценаристам, предпочитая финансировать процесс съемки проектов.

С одной стороны, мы видим стремление министра культуры и его подчиненных снимать все больше фильмов о «патриотизме и вечных ценностях, а не про Рашку-говняшку». С другой — по словам того же Мединского — далеко не все такие фильмы доходят до зрителя, в связи с чем министр предлагал сократить количество фильмов, на которые деньги выделяет государство, и тогда «их хватит тем, кто уже начал съемочный процесс».

С третьей, от одного из не самых именитых финалистов, получивших господдержку, пусть и малобюджетную, а не в формате «Сталинграда», я слышала, что ориентируется он на европейские кинофестивали, а вовсе не на российского зрителя. Каковы тогда критерии отбора сценариев и не стоит ли ежегодно менять отборочную комиссию?

И тут мы натыкаемся на еще один показатель эффективности, который в мире театра и кино может вызвать только гомерический хохот, и это — в лучшем случае.

С 2015 года актеров театра и кино будут премировать по количеству сыгранных ими главных ролей. Разумеется, в Москве достаточно признанных мэтров, которым и без оценки министерства или департамента культуры будут платить хорошие гонорары. Однако нигде личные связи и неприязнь не играют такой сокрушительной роли, как в кино и в театрах. И это — аксиома, давно не требующая доказательств.

Что делать талантливому актеру, если он не сумел познакомиться с нужными людьми, даже снявшись в парочке удачных фильмов или сыграв пару ярких характерных ролей в театре? Всю жизнь играть Форточку, как героиня Ирины Муравьевой в фильме «Актриса из Грибова»? А если тот же талантливый артист «не поделил» с режиссером супругу, причем свою законную?

Будут актеров премировать и за роли, исполненные на иностранном языке. Только, если они не получили главных ролей, кто напишет для них иноязычные второстепенные? Давайте вспомним, скольких талантливых актеров, таких как Людмила Гурченко и Светлана Крючкова, не снимались в кино много лет, да и в театре без всяких политических мотивов им не давали главных ролей?

Что останется актерам государственных театров и кино, которые заняты в эпизодах: переходить в массовку или, если повезет, брать заказы на корпоративы, а то и вовсе менять профессию?

Кстати, большое внимание в репертуарной политике столичных бюджетных театров уделено классике русской, современной российской и мировой драматургии, а также — произведениям из школьной программы. По мнению департамента культуры, в залах на тысячу человек и больше должно быть продано минимум 68,5% билетов. Удастся ли это, учитывая классическую и учебную направленность репертуара, пока неизвестно.

По мнению департамента культуры, в парках должно проходить на 10% больше платных мероприятий. В музеях — от 3 до 8 процентов. Как будет рассчитываться прибыль от их деятельности, если часть мероприятий останутся льготными и бесплатными? Отразится ли это на зарплате сотрудников или на цене билетов для посетителей, у которых льгот нет? Ответы на все эти вопросы мы получим уже в «посткризисном» 2015 году.