Подводные камни мобилизации

+++

Во имя чего мобилизация?

Это после обращения В. Путина к Федеральному собранию 30.09.2022 все точки над «и» оказались расставлены. До этого ничего не было ясно. Теперь у нас декларировано гибридное с западничеством неоевразийство, о сути которого мало кто осведомлён. Официально это не провозглашалось идеологией. Неофициально Путин сказал именно это. Гибрид этот очень противоречивый, и потому в строгом смысле идеологией не являющийся. Это не наука, не метод, а гибкая пропагандистская конструкция, и потому к ней надо относиться не вполне всерьёз.

Мобилизация без идеологии невозможна, это профанация. Идеология — это догма, лежащая в основании типа общественного устройства. Без этого нет никакой силы — ни мягкой, ни жёсткой. Либеральная демократия — это догма. Западнические реформы — это вытекающий из неё тип общественного устройства. То же и с коммунизмом, и с корпоративизмом (фашизмом), и с национализмом.

Догма неоевразийства — это платформа интегрального патриотизма, в противовес патриотизму расово-этническому или классово-интернациональному. Неоевразийство исходит из того, что Россия — это сухопутная цивилизация в форме Империи, ядром которой является не один народ, этнос или раса, а представители разных религий и этносов, объединённых общим типом этой самой цивилизации суши.

Запад в этой конструкции — враг России. Её цивилизационный и ценностно-смысловой антипод. Он — Государство лжи, тогда как мы — Государство правды. У них и у нас разные этики, обусловленные разностью ландшафтов, в которых приходится выживать. Индивидуализм — коллективизм, гедонизм — аскетизм, корысть — бескорыстие, равнодушие — взаимопомощь, сделка с властью — беспрекословное подчинение власти. Иначе было не выжить.

Противоречие здесь в том, что параллельно развивается некий культ Петра I. Мы видим это по проектам праздничных украшений некоторых наших столиц. Это согласовано с властью. Но проблема в том, что неоевразийцы считают, что после Петра Россия вступила на тупиковый путь европеизации, ведущий к национальной катастрофе. Совмещать Петра и антизападничество — это нечто вроде сочетания креста и звезды Давида на одной шейной цепочке.

Но, повторимся, так глубоко сейчас никто, кроме нескольких зануд с философским дипломом МГУ, не копает. Интегральный патриотизм — это сочетание несочетаемого. Это Пётр и антизапад, это красные и белые, это славяне-Русь и тюрки-Орда. Национал-большевизм Лимонова — кто смеялся над этим гротеском? Никто. Но евразийское державостроительство — оно такое и есть. Здесь главное — Традиция, а не класс или национальность. Не об этом ли говорил Путин в своей речи от 30 сентября?

Вот Путин цитирует Ильина (не евразийца). «Если я считаю своей Родиной Россию, то это значит, что я по-русски люблю, созерцаю и думаю, я по-русски пою и говорю, что я верю в духовные силы русского народа, его дух — мой дух, его судьба — моя судьба, его страдание — моё горе, его расцвет — моя радость».

Разве никто не увидел, что Путин эти слова произносит от своего имени? Это его клятва, его кредо. Его выбор. И выражаться это теперь будет в восстановлении исторического и прежде всего территориального единства со всеми бывшими территориями Российской Империи и СССР, где проживает русский народ. Как Путин понимает слово «русский», он объяснил словами Ильина.

Мобилизация и государственность

Мобилизация грянула в России так же внезапно, как наступает зима для ЖКХ или как официант приносит счёт для загулявшей компании. Она началась ещё до выступления Путина. Каким же может быть отношение к мобилизации в государстве без идеологии?

За тридцать лет либерального консенсуса сложилось общество, где идеология запрещена Конституцией, а элиты на вопрос «А если завтра война, кто за вас воевать пойдёт?» отвечали презрительной ухмылкой, оказалось пойманным врасплох. Войны в постсоветском мире — уже не идеологические, а исключительно торгово-коммерческие.

Тем не менее вопрос идеологии — центральный вопрос мобилизации. За какие ценности люди пойдут на войну? Кто определяет эти ценности, на какой основе и по какому праву?

Русский народ на Руси как государствообразующий складывался веками в лоне православия. Русская идея — это Воскресение. В XIX веке Мережковский и Розанов сместили православие с Воскресенья к Голгофе. Русская идея стала идеей не торжества над смертью, а идеей страдания. Она стала безнадёжной, трагичной, даже жестокой, утратила исторический оптимизм.

Голгофа — это символ поражения и катастрофы. Безнадёжности сопротивления и торжества зла. Никакой пассионарности под этим знаком не выйдет, а в России огромный круг интеллигенции формировал мироощущение народа именно под смыслом Голгофы, а не Воскресения. Потому нигилизм и пессимизм ещё со времён народничества стали мировоззрением значительной части русской интеллектуальной элиты.

Потом атеизм и безбожие вообще превратили сторонников Голгофы и Воскресения в меньшинство. Нынешнее поколение внерелигиозно и даже антирелигиозно. Маркёром русскости становится этнический критерий (русский язык, русские родители), в русской исторической действительности вообще опасный, так как ассимиляция ХХ века превратила детей смешанных браков в большинство. Русская фамилия сейчас ничего не значит, в предках у большинства русских самые разные национальности.

Кто определяет русскую идею?

Русская идеология должна исходить из русской государственности, традиционно тяготеющей к монархическим атрибутам. Её идейным и смысловым ядром, её элитой должна быть прослойка русских православного вероисповедания. Во многих странах (Израиль, Англия) это закреплено в законах. России нет смысла игнорировать эту необходимость для себя

Вторым слоем вокруг ядра будут нерелигиозные русские. Они носители русской культуры и языка, граждане России, никакой второсортности перед законами у них нет, но они не определяют смыслы и стратегию России в мире и в истории. Их безбожие — их право, нерелигиозные евреи — тоже евреи с точки зрения Израиля, и даже его граждане. Они влияют на исход выборов в этой стране и на политические процедуры, но они никогда не будут определять его идеологию, политику и смысл существования.

Третьим слоем русских должна стать русская диаспора. Это русские зарубежья, независимо от вероисповедания. Если они хотят быть русскими, они должны бить ими и получать в этом помощь России. Гражданство России они должны получать в упрощённом порядке, как и помощь в репатриации.

Четвёртый слой — это православные нерусского происхождения с российским гражданством. Они политически равноправны, и если они ориентируются на РПЦ, то это важный сегмент периферии русского мира.

Пятый слой — это неправославные нерусские граждане России. Мусульмане, буддисты, язычники, атеисты. Они живут в РФ в формате культурных автономий, в политике представлены равноправно, а в силу активности и сплочённости даже оказываются порой и в лидерских позициях. Если это не ведёт к сепаратизму, а служит укреплению российской государственности, то конфликта интересов тут не возникает, так как национальные меньшинства — такие же строители Империи, как и национальное большинство.

Но большинство должно иметь свою структуру и свои смыслы, определять которые опять же будет меньшинство в силу своих качеств. Русская культура и русская государственность за тысячу лет сложились именно в рамках православия, и менять тут что-либо — это подрывать Россию.

Примерно как, если убрать из Ирана персидский шиитский ислам, из Турции — тюркский суннитский ислам, из Англии — англиканскую церковь, а из Израиля — иудаизм, превратив их исключительно в либеральные буржуазные республики на основе гражданского договора. Потеряв в будущем религиозно-этническое ядро и построенное на нём большинство, эти государства исчезнут, потеряв сначала религиозное идентификационное начало, а потом и культурно-этническое.

О двоечниках либеральной демократии

Но вот что мы видим? Началось формирование новой национальной элиты. Пока одни штурмуют границы, другие штурмуют военкоматы. А есть те, кто не штурмует, но пришёл по повестке, оставив дома детей, жён, дела, долги и прихватив с собой болячки и давние воспоминания об армии. Им сказали, что повезут на переподготовку на две недели. Многие вместо этого уже через три дня прислали сообщения с передовой.

Кто-то в обиде? Нет. Ни капли. Все всё понимают. Как пел Высоцкий про Серёжку Фомина: «Если Родина в опасности, значит, всем идти на фронт».

Вот что настоящее чудо. Откуда взялись все эти люди? Элита 30 лет делала всё, чтобы их не было. До последнего момента кричала: «Не надо мобилизации! Только не это! Не будите спящего медведя! Давайте договоримся!»

Страна молчит. «Вставай, страна огромная!» не объявляли. У власти по-прежнему нет никакой внятной идеологии (освобождение Донбасса — не идеология). Но на фронт уже «снова идут и идут эшелоны, а над похоронками снова заходятся бабы в тылу» (Высоцкий). А мужики идут. И сыновья идут. Уходят в бой. Мы не успели оглянуться.

У главы Крыма С. Аксёнова сын ушёл в армию. У некоторых политиков сыновья ушли в армию. Ушли журналисты СМИ. Заместитель главного редактора ИА REGNUM Никита Третьяков ушёл в армию. По повестке. Кто и когда успел им рассказать про Родину?

«Вспомните, ребята, вспомните, ребята, разве это выразить словами, как они шагали от военкомата с бритыми навечно головами».

Вот где реальное чудо. Через 30 лет либерального безумия в России есть те, кто встаёт на её защиту. И встанут ещё. Не все вернутся. Значит, им есть за что жить, и главное — за что и за кого умирать.

Только этому не учили в школе. Не говорили со сцены. Не показывали по телевидению. Их учили другому. А они не научились. Мы им потом памятники поставим, этим двоечникам либеральной демократии.

А отличники давно в Грузии, Казахстане, Монголии, Узбекистане и Армении. На лавках спят. Прыгают по сценам в Прибалтике. Жалуются в соцсетях. Неужели, если кончится война, все они вернутся? Как там пел Высоцкий? «Я зла не помню, я опять его возьму». Возьмём?