Станислав Тарасов о Гейдаре Алиеве и царской власти и разведке в Закавказье

***

Модест Колеров: Дорогой Станислав Николаевич! Я знаю, что ты родился в советском Азербайджане, в Кировабаде, бывший город Гянджа, ныне опять Гянджа, в 1953 году. Также помню, что твой дед был царским чиновником. И был спасен от совершенно реальных репрессий в Советском Азербайджане с помощью его старого знакомого, знаменитого сталинского генерального прокурора Вышинского — вот такая интересная деталь. И этот царский чиновник, офицер, был поляк. Вышинский тоже был поляк. В 1975 году ты окончил исторический факультет Азербайджанского государственного университета. Ты окончил восточное отделение исторического факультета, учился, в частности, у будущего президента Азербайджана Эльчибея…

Станислав Тарасов: Да, мы застали определенное время, первое время перед арестом он читал курс лекций.

Модест Колеров: В 1975 году ты окончил университет и поступил в очную аспирантуру на мой родной истфак Московского государственного университета, где я учился позже. Понятно, что тебя вежливо отправили в Москву, чтобы ты не создавал конкуренции там, в Баку. Ты защитил кандидатскую диссертацию об участии большевиков в партийном строительстве в Азербайджане?

Станислав Тарасов: Она называлась, тему я могу сейчас назвать — борьба с националистической контрреволюцией в Закавказье и Ближний Восток в 1918–1921 годы. И мы занимались изучением формирования националистических партий, движений и так далее, как формировался «Мусават», «Иттихад», «Дашнакцутюн», какие отношения были с грузинскими меньшевиками и вся подноготная. И то, что мы выявили в ходе этих исследований, — мы, просто, честно говоря, впали в абсолютную депрессию, потому что сложилась совершенно другая картина.

Модест Колеров: Какая?

Станислав Тарасов: Я проучился пять лет в национальном университете. В отличие от других университетов, это был специализированный университет, который национальную историю выделял, придавал ей первостепенное значение. Ближний и Средний Восток, Османская империя и так далее. И у нас сложилось после университета четкое убеждение, представление об историческом развитии, истории этого региона.

Модест Колеров: Каковы главные выводы из этой диссертации?

Станислав Тарасов: Во-первых, главный вывод был в том плане, что царской администрацией периода Воронцова-Дашкова, наместника, после кровавых событий 1905 года, которые были в Закавказье, когда дашнаки практически взяли под контроль все Закавказье, базовые центры, даже Баку, было принято решение об особом статусе наместничества с перспективой выхода на проект Грибоедова. Проект Грибоедова — в свое время, когда Грибоедов был дипломатом, еще перед Персией, состоял в создании Закавказской Русской компании по варианту Русско-Американской компании с предоставлением автономного статуса протекторатного типа в составе России.

Модест Колеров: А какие пределы империя готова была присоединить к Русскому Закавказью для создания этого протектората?

Станислав Тарасов: Вот отсюда складывался проект Воронцова-Дашкова. Проект Воронцова-Дашкова включал следующее: Закавказская демократическая республика — это первый проект, Соединенные Штаты Закавказья. И, кстати говоря, здесь была подключена царская военная разведка. Позиция была очень простая: мы не переварили Кавказ, шла подготовка к Первой мировой войне, мы Кавказ не удержим, у нас нет ресурсов, Кавказу нужно предоставить особый статус, желательно, чтобы он был лояльным и был под протекторатным управлением. Отсюда возникал вопрос: а что делать с титульными нациями? Армянами, грузинами, закавказскими татарами, как называли тогда азербайджанцев. Из всех трех этносов наиболее продвинутыми в политическом отношении оказались армяне, партия «Дашнакцутюн» — первая политическая партия, в 1890 году созданная в России. Это была, кстати говоря, партия зарубежного типа. Она не фиксировалась как российская партия. Единственная партия, которая имела программу своего государственного строительства, независимости и так далее. Но центром государственного строительства для неё была Западная Армения.

Модест Колеров: Западная Армения, тогда находившаяся в составе Османской империи.

Станислав Тарасов: Совершенно верно. Отсюда, кстати, вся эта борьба, тяжба, которая шла с армянами. Известно, что, например, было арестовано имущество Армянской церкви. Почему? Потому что это была особая политика, младотурки, с которыми мы тоже активно работали. Почему? Потому что сложилась интересная вещь, шла отработка, как виделось будущее: Закавказские Соединенные Штаты или же три государственных образования. Впервые политический термин «Азербайджан» был использован царской военной разведкой в 1911 году. Впоследствии этот термин использовала как государственное название партия «Мусават». Партия «Мусават» — это продукт царской военной разведки, он должен был строить государственность. А для партии «Дашнакцутюн» центр армянства — это Западная Армения, территория Османской Турции. Теперь возникал вопрос, с грузинами как быть? Потому что у грузин были националистические партии федералистического типа, потом меньшевистские отклонения и так далее. Меньшевики себя не позиционировали автономно, как сепаратисты, они были частью российской социал-демократии, и потом их лидеры, как известно, возглавляли Петроградский Совет. Они себя не отталкивали от России. Николай II предоставил Воронцову-Дашкову статус своего полномочного наместника, статус чуть ли не верховного правителя. Своя разведка, своя контрразведка, своя армия, свое чиноведение. Дело дошло до того, что в Закавказье Воронцов-Дашков получил право присваивать генеральские звания. Кстати говоря, армянские боевики получили генеральские звания в Закавказье. Они не проходили по реестру имперских генеральских званий — генеральские звания в России присваивал император, а эти по русскому реестру не проходили. Они не являлись русскими генералами. Но они носили, получали форму и так далее.

Модест Колеров: Они были русскими закавказскими генералами?

Станислав Тарасов: Русскими закавказскими генералами. Это особый статус. Была особая политика, отсюда особые отношения с Персией, особые отношения с Турцией.

Модест Колеров: Так хотели часть Османской империи присоединить к России или нет?

Станислав Тарасов: Самым главным противником и одновременно главным партнером царской администрации были дашнаки. Партия «Дашнакцутюн» имела два бюро, Восточное и Западное. Восточное находилось в Тифлисе, Западное — в Женеве и частично в Париже. Их задача заключалась в следующем: эти должны были использовать ресурсы Российской империи, а те должны были использовать ресурсы западные. Тактически вести себя разнопланово, а стратегия — большая Армения. Задача была в следующем — перетащить Восточное бюро на русскую сторону, а Западное бюро должно было работать по-другому. Этим, кстати, была обозначена трагедия армянства, потому что все же Восточное бюро решило, что оно самостоятельно, пошло на контакты с младотурками, с Энвером-пашой, Назим-пашой, они профинансировали партию дашнаков. А дашнаки способствовали внедрению русского варианта пантюркизма. Отсюда вывод еще один: пантюркизм был продукцией царской военной разведки.

Модест Колеров: По образцу Австро-Венгрии…

Станислав Тарасов:Многонациональная империя, где турки численно имеют большинство, но есть анклавы: армянский сильный, греческий, еврейский анклавы и так далее. Турки на втором месте, никакой господствующей турецкой идеологии нет, турецкий язык не является государственным, в Османской империи руководство франкоязычное, франкофильское. Как развалить эту империю? Нужно взять этнос ведущий и сказать: стройте национальное государство. Значит, другие этносы начинают вибрировать. Эта доктрина тонкая, изящная, отрабатывалась в двух центрах: в Санкт-Петербурге, в университете, офицерами Генерального штаба с учеными-востоковедами, и в Казани. И эта идеология внедрялась в Турцию. Гаспринский, Акчура — это все её продукты. Они отрабатывали так называемое российское славянское единство для того, чтобы ослабить Османскую империю и на обрывках Османской империи создавать псевдогосударственные образования. И все издания пантюркистского типа в Османской империи, начиная с 1908 года и кончая 1914 годом, финансировались царским правительством. Питерские ученые издали монографию «Младотурки на службе реакции», или что-то такое, где они впервые привели документы, которые я использовал.

Модест Колеров: Твоя диссертация в итоге была признана закрытой?

Станислав Тарасов: Да.

Модест Колеров: И она остается закрытой, и, соответственно, те архивные материалы, которые ты использовал, фактически в широкий оборот не введены?

Станислав Тарасов: Не введены.

Модест Колеров: А какие это архивы? Военно-исторический архив?

Станислав Тарасов: Нет, военно-исторический архив — это легально. Я на него ссылался.

Модест Колеров: А нелегальные?

Станислав Тарасов: В военно-историческом архиве был специальный фонд Воронцова-Дашкова, он до сих пор существует, и там есть только спецдопуск.

Модест Колеров: Хорошо. А что осталось засекречено из твоих источников? Названия архивов?

Станислав Тарасов: Их названий нет. Они обозначены аббревиатурами: П2832…

Модест Колеров: Это фонды. А в каком архиве?

Станислав Тарасов: Фонды, да. В основном в Подольске.

Модест Колеров: Это архив Министерства обороны?

Станислав Тарасов: Да, в основном там.

Модест Колеров: Это агентурные фонды?

Станислав Тарасов: Да, это закрытые фонды. Когда я использовал документы, я говорю профессору Стишову: «Михаил Иванович, ну а где я могу использовать это?»

Модест Колеров: Он руководил твоей работой в аспирантуре?

Станислав Тарасов: Да, Стишов Михаил Иванович. И он говорит: Тарасов, смотри, вздумаешь драпануть на Запад и будешь ссылаться на эти документы, тебя объявят сумасшедшим, потому что этих фондов не существует.

Модест Колеров: Есть еще какие-то важные выводы из твоей диссертации, которая осталась закрытой? Большевики по следам Воронцова-Дашкова тоже восприняли эти наработки русской военной разведки?

Станислав Тарасов: Вопрос советизации Закавказья — это тоже не прописанные факты. Ленин признавал и требовал провести советизацию Азербайджана, но с предоставлением атрибутов независимого государства. Потому что нефть нужна была и ресурсы. Что касается Грузии и Армении, Ленин был против советизации, а грузинских меньшевиков он полагал вообще оставить в покое как один из экспериментальных заповедников социал-демократии меньшевистского типа и через них, поскольку Второй Интернационал, как известно, осудил большевиков, выйти на Интернационал и добиться, чтобы Интернационал разблокировал Советскую Россию. Он отдавал Грузию Западу. Что касается Армении — Армения дашнакская, к власти пришли дашнаки, они поддерживали отношения с Деникиным, естественно, они вступили в проблемы, вступили в конфликт. Они ориентировались на Запад, это была чисто прозападная партия. И Ленин считал, что пускай уходят. И когда возник проект Севрского договора 1920 года, в общем-то Ленин был не против. Но что происходит в верхушке ЦК? Сталин, переписываясь с Орджоникидзе, заявляет: «Серго, если мы останемся без территории (Закавказья), нас Лев Давидович выбросит, как теоретики мы партии не нужны. А у Льва Давидовича территории нет — у него аппарат, историческая роль — а у нас территория». Льву Давидовичу доложили об этом… У него была хорошая разведка, царская военная разведка, он ее использовал очень сильно.

Модест Колеров: Итак, Сталин в борьбе с Троцким решил оставить Закавказье за собой как свою территорию для будущей борьбы.

Станислав Тарасов: Да, они провели советизацию Закавказья. И более того, они воспользовались — до сих пор является загадочным этот момент — альянсом с Ататюрком, проектом создания социалистического Турана…

Модест Колеров: Да, это троцкистский Красный Восток.

Станислав Тарасов: Но дело в том, что проект Турана отрабатывала царская военная разведка. Причем задача стояла отработки проекта пантюркизма в своих интересах. Есть у меня уже этот документ, где русский резидент пишет: «20 миллионов тюрок, проживающих в Российской империи, — тот материал, с которым мы можем завоевать Восток». То есть пантюркизм перевернуть в сторону России.

Модест Колеров: А он опубликован, этот документ?

Станислав Тарасов: Он не опубликован.

Модест Колеров: Так, может, мы его опубликуем?

Станислав Тарасов: Да, он есть у меня, выписан, ссылка. Идея состояла в том, что Россия как тюркское государство, где проживает 20 миллионов тюрок, может стать лидером тюркского мира. И кстати, этот проект поддерживал Воронцов-Дашков. Обрати внимание, после советизации: Советская Социалистическая Республика Армения — живут армяне, официальный статус; Грузия, Грузинская Советская Социалистическая Республика — живут грузины. Но вот до 1932 года в Азербайджанской Советской Социалистической Республике этнос — тюрки. Почему Сталин до этого момента отказывался от этнонима «азербайджанцы»? Почему отрабатывалась общетюркская грамматика? Почему писалась общетюркская история? Потому что мы вынашивали проект до 1932 года о создании единого тюркского государства. Причем тюркского государства какого типа? Османская империя, тюрки, присоединяется Азербайджан, лидер, а на южное подбрюшье — это иранские азербайджанцы. Вот, пожалуйста, проект Воронцова-Дашкова…

Модест Колеров: Ну и большевистский проект создания красного Турана.

Станислав Тарасов: Выходил вопрос, если логически мыслить, как вел себя Сталин дальше? 1920–1930-е годы: проект Красного Курдистана на территории Карабаха. После Второй мировой войны: Демократическая республика Азербайджан. Посмотрите, какие эксперименты проводятся на территории Ирана. Потом 1946 год, территориальные претензии к Турции, тогда вспыхнула бешеная полемика между ЦК компартий Армении и Грузии, была создана комиссия академика Джавахишвили, которая специально выезжала на территорию Восточной Анатолии, где описывали остатки христианских памятников…

Модест Колеров: Но они выезжали еще в 1917 году.

Станислав Тарасов: Несколько экспедиций было.

Модест Колеров: Первая грузинская экспедиция в Турцию была еще в 1916-м, под нашей оккупацией, а потом в 1917-м.

Станислав Тарасов: Да, готовили. Грузины писали, что это грузинский памятник, армяне иное. Вопрос в следующем: этот регион находился в неопределенном геополитическом состоянии. Границы по Араксу вплоть до развала Советского Союза с точки зрения военной логики никогда не считались устойчивыми. Никогда.

Модест Колеров: Да, когда ты проходил военную подготовку на военной кафедре в Азербайджанском госуниверситете, ты этот вопрос изучал со своими преподавателями?

Станислав Тарасов: Они просто-напросто из нас готовили переводчиков, политработников, работников пропагандистского фронта, у нас даже были импровизированные занятия, когда выступал какой-то полковник, будущий комендант Стамбула. Все нам рассказывали, как это вести, какую агитацию, как вести допросы — обычная военная кафедра, здесь ничего особенного такого не было.

Модест Колеров: Про диссертацию. Итак, большевистский фактор формирования национальных политических партий в Закавказье. Можно сказать, что большевики были если не главными заказчиками, то главными благоприобретателями этого партийного строительства или нет?

Станислав Тарасов: Да, они стали ими фактически. Но здесь вопрос был в следующем: как они стали? Они стали повторять, наступать на те же грабли, что и царская администрация. Советизация-то состоялась, формально, юридически, но только русификация не состоялась. А без русификации региона носителей вот этой так называемой революционной идеологии не было, потому что национальная интеллигенция или национальный элемент, вступивший в компартию, до последнего, до развала Советского Союза они использовали советскую власть в своих собственных интересах. Они никогда не считали, что будут вечно жить в Советском Союзе. Я, бывший студент Азербайджанского университета, слушавший курс выдающихся профессоров, слышал, как нам открыто говорили в 1970-х годах о предстоящем развале СССР. Мы спорили с армянами по поводу истории Кавказской Албании, нас вывозили на автобусах смотреть эти памятники, мы объездили от Карабаха все Закавказье, все развалины. Мы знали, что предстоящая борьба между Азербайджаном и Арменией — это идеологическая борьба. На уровне советской историографии отдельные монографии издавались в Азербайджане и Армении, где полемика шла по отдельным памятникам. Мы понимали, что проблема между Азербайджаном и Арменией закончится войной. Нам профессор говорил: мы даже пожертвуем Карабахом, если мы получим возможность объединиться с Ираном, иранскими азербайджанцами, с Турцией. А потом, говорил, мы задушим армян.

Модест Колеров: Я помню по твоим рассказам, как Гейдар Алиев, с которым ты был лично знаком, высказывал тебе до или после развала СССР…

Станислав Тарасов: До развала.

Модест Колеров: Да, в последние годы до развала СССР он высказывал тебе идею объединения Азербайджана с Турцией для того, чтобы Азербайджан возглавил это объединение.

Станислав Тарасов: Кто такой Гейдар Алиев? Я могу сейчас сказать более откровенно, что то, что я попал в иновещание СССР после аспирантуры — это подразделение МИДа, с улицы просто так не попадешь — была чистая случайность, меня устроила туда семья Андропова, председателя КГБ СССР. Мне предложение было идти преподавателем в Высшую школу разведки. Но я узнал, что там под своей фамилией писать не будешь, выездным не будешь. Я сталкивался со специалистами генеральского уровня, которые блестяще владели всем этим материалом.

Модест Колеров: Но они тоже все закрытые были?

Станислав Тарасов: Да. Для них не было ничего нового, и когда я с ними общался, они меня не допрашивали, они понимали, что я хочу сказать, я понимал, о чем они думают.

Модест Колеров: И вот ты поступил работать после аспирантуры на иновещание.

Станислав Тарасов: Да, в турецкий отдел. Пришел, молодой кандидат наук. А что такое иновещание, Ближний и Средний Восток? Четыреста человек: бывшие сотрудники спецслужб, торгпредств, МИДа, легалы, нелегалы и прочая, прочая. Там журналистикой и не пахнет. Они были уникальны, они так знали страны, регионы…

Модест Колеров: Ты работал с 1978-го по…

Станислав Тарасов: По 1983-й. Они такие знатоки: Афганистан… Я потом столкнулся, когда я уже был в Афганистане, если бы не они, я бы там мог натворить таких ошибок… У них было такое знание страны, которое ты нигде не вычитаешь, ни в каких документах. Знание психологии, рассказы… Но у них все в прошлом. Они на меня смотрели как на какого-то такого вундеркинда. «Что ты будешь здесь делать», —? говорили. И когда была создана главная редакция международной жизни Центрального телевидения, в 1985 году…

Модест Колеров: Ты перешел туда.

Станислав Тарасов: Меня пригласили туда. Там собралась элита, сильнейшие журналисты мирового уровня, это Гостелерадио. В чем сила была иновещания? Материалы, с которыми мы выступали в эфире, их невозможно было печатать в «Правде», «Известиях» — это были совершенно другие материалы. Я выступал под своей фамилией. Нас знали на Ближнем Востоке, против меня даже была провокация. В июле месяце напечатал статью, «ЦРУ в Турции», что ли, газета «Миллиет»… Через две недели вызывает меня постпред…

Модест Колеров: Газета «Миллиет» откликнулась на это?

Станислав Тарасов: Потом выяснили, это провокация из Москвы была. Через две недели шифровка посла, потом приходит спецпочтой газета «Миллиет», вызывают моего главного редактора. А у меня главный редактор армянин, специалист по курдам: «Слушай, что ты натворил? Ты писал про Турцию, про ЦРУ?» Я говорю, писал. Он: «давай мне текст». А у нас три копии. Я ему даю текст, он: ничего не могу понять, а что здесь особенного? Запись прослушивают — искажений нет, в эфире прозвучал текст, который был переведен. А «Миллиет» пишет: «Тарасов, приближенный к правящим кругам Кремля, известный обозреватель, утверждает, что 60% членов турецкого правительства являются агентами ЦРУ».

Модест Колеров: А они просто тебе приписали эту формулу?

Станислав Тарасов: Посол дал шифровку, меня на две недели отстранили от эфира. Две недели решалась моя судьба. В чем дело, ничего не могут доказать. Потом меня вызывают в МИД, а в это время Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе был министром иностранных дел, и я с ним впервые как с министром столкнулся. Он мне: «это ты?»

Модест Колеров: Брезгливо?

Станислав Тарасов: Нет, он так. У него манера такая: «это ты»? Я говорю: «да». А там еще стоят его помощники. И он: «ты чего пишешь»? Я говорю: «пишу правильно». А я уже знаю, что у меня там эфир подтвержден, что это провокация. И он мне: «да, иди, тебе объявят благодарность». Я пошел, жду благодарности, еще неделю к эфиру не подпускают, потом Эдуард Амвросиевич говорит: «ты что-то давно не писал, давай, пиши». Потом выяснилось, что у нас был человек, завербованный турецкими спецслужбами. Чем-то я не понравился, и они решили таким образом через газету «Миллиет» меня подставить. Вот такие случаи были. А у этой редакции международной жизни был особый статус, она обслуживала Международный отдел.

Модест Колеров: Международный отдел ЦК КПСС.

Станислав Тарасов: Мы вызвали очень большое недовольство на телевидении, потому что была программа «Время», был Леонид Петрович Кравченко, который возглавлял телевидение. Из-под него убирали международную всю тематику и передавали в ЦК. Он нас ненавидел. Он нас гробил, срывал все. Были вечные проблемы. А тут собрались все разведчики, контрразведчики, известные обозреватели и так далее. Мы были на виду. Второй момент: у нас была корреспондентская сеть, мы были все выездные. Я приходил на работу и не знал, где вечером окажусь: в Корее, в Иране или где. Была перестройка, была потребность — телевидение жрёт, как дракон, нужны материалы, своя картинка. А битва за свою картинку была ведущей. Нам навязывали картинку западные телеканалы, мы использовали её в редких случаях, нужно было давать свою картинку. А своя картинка — это оператор. Корреспонденты — 60 корпунктов. Корсеть стала проваливаться, потому что сидели…

Модест Колеров: Прикомандированные из спецслужб.

Станислав Тарасов: Да, они были ограничены в возможностях.

Модест Колеров: И они не про это, они про другое.

Станислав Тарасов: Совершенно верно. И мы и в Варшавский договор, и в Совет экономической взаимопомощи, и в совет НАТО. Я был дважды в Бельгии. Совет НАТО, я был в его здании дважды, мы там брали интервью. Мы все время выезжали, нам нужно было давать картинку. А корреспонденты… Корреспондент Гостелерадио в Варшаве говорит: «чего присылаете Тарасова, я сам мог бы это сделать». А куратор отвечает: » нет, вы не справились, пускай едут наши». И у нас были проблемы с корсетью. Я помню, тогда прилетел в Бельгию, первый раз в чужую страну, с аппаратурой, два инженера, оператор. Нас должен был встретить местный советские корреспондент, но он не встретил. И появился только тогда, когда мы сделали первый репортаж из Шарлеруа, сделали ретрансляцию состязаний НАТО, и это пошло в программе «Время». А он хотел нам сорвать.

Модест Колеров: Да.

Станислав Тарасов: И мы были особо статусные, и нам приходилось общаться и так далее. Вот как я попал в аппарат…

Модест Колеров: Аппарат ЦК.

Станислав Тарасов: Потом аппарат ЦК, сначала… В один прекрасный момент на Старую площадь вызывают. Едем, инструкции, генералы говорят. И мы в нормальных отношениях, Брутенц…

Модест Колеров: Карен Брутенц, замрукводителя международного отдела ЦК.

Станислав Тарасов: Да, и помощник Горбачева Георгий Нерсесович Шахназаров. Они друзья, бакинцы. Брутенц, сам медик по образованию — бакинец натуральный. А этот кавказец, карабахский. И они держатся, и тут я. И мы про Азербайджан, про Карабах и так далее. С Брутенцем у нас сложился вариант симпатии, определенной доверительности. Я хочу рассказать, как меня послали в Афганистан делать фильм о политике национального примирения. А там ситуация была плохая.

Модест Колеров: Это какой год примерно был?

Станислав Тарасов: 1988-й. Мы поехали с режиссером, объездили весь Афганистан. И есть такой нюанс. Там женщины в парандже ходят. Девочки в парандже одного цвета, до замужества другого, сваха в этом и так далее. И под паранджой ничего нет. И когда там ветер дует, они как голые. И у нас оператор Григорян Сережа отснял так, и крупные планы.

Модест Колеров: Эротика.

Станислав Тарасов: А задача наша была показать, что ситуация плохая. В тексте, его утверждал Карен Нерсесович, написано все нормально. Один раз сказал, два раза молчишь, музыка, ветер. Потом крупный план — лицо. И картинка приводила зрителя к одному, а мой голос за кадром говорил совершенно другое. И когда прошло в эфир в воскресенье, я приезжаю в понедельник, я смотрю, мне шеф говорит: мне звонил Карен Нерсесович, говорил «я этому Тарасову устрою»…

Модест Колеров: В 1987 году Горбачев снял Алиева с должности первого зампреда Совета министров СССР. Алиев, член Политбюро, курировал отношения с восточными странами, с арабскими странами. Но Горбачев снял его, и это вызвало мощное движение за отделение Карабаха — там подумали, что союзная «крыша» над Азербайджаном прохудилась.

Станислав Тарасов: Я скажу про Гейдара Алиева, что я знаю. Я к нему отношусь с очень большой симпатией, потому что если бы не его квота по национальному признаку поступления в университет, я бы не прошел в Бакинский университет. Я попал по национальной квоте: 15 человек, из них шесть должны быть русскими, и среди русских конкурсы, льготы, и так далее. Это ввел Алиев, потому что шел отток русских и армян из Азербайджана, а он решил остановить: русские — братья. И меня назначали старостой группы, секретарь комсомольской организации факультета, ходил королем, отличник. Тем более мне повезло, что я был ленинским стипендиатом, единственным на факультете. У меня отец трагически погиб, когда я учился на втором курсе. Стипендия — 40 рублей. Мать одна, работать надо…

Модест Колеров: А ленинская стипендия была 100 рублей?

Станислав Тарасов: Да, 100 рублей, деньги солидные. Пока отец мне помогал, я чувствовал себя а спокойно, а тут… Средняя сестра моя тоже студентка, младшая была в школе, мать — телефонистка…

Модест Колеров: Рублей 80 получала?

Станислав Тарасов: Ну да. Естественно, здесь был вопрос для меня: переходить с очного на заочное или вечернее обучение, чтобы работать. И я должен был учиться на отлично, чтобы получить ленинскую стипендию. И все предметы я на пятерку сдал. Поэтому Гейдару Алиеву я в этом отношении благодарен.

Модест Колеров: А его дочка училась с вами?

Станислав Тарасов: Да, на нашем потоке училась. Вопрос в следующем. Так получилось, что семья Андропова, когда мне сказали, что это друг семьи Андропова…

Модест Колеров: Кто, Алиев?

Станислав Тарасов: Да, Алиев — друг семьи Юрия Владимировича. И я хочу сказать, что это настоящий большевик, он говорил об интернационализме, боролся с коррупцией. Баку был интернациональный. Здесь две очень противоречивые проблемы. Что происходило с Карабахом, почему против Алиева играла карабахская партия? Алиев шел на выдвижение. Два человека, которые выдвигались: Алиев и Назарбаев. Третьим в эшелоне шел Шеварднадзе. Шеварднадзе потом, при Горбачеве, стал министром иностранных дел, а Горбачев схарчил Алиева якобы за какие-то дела. Алиев должен был возглавить правительство при Андропове, и у него был готов план по реформированию и сохранению СССР. Я на сто процентов уверен, зная Алиева, его мощь, что он пользовался большим уважением в Москве у спецслужб. Он был уникальным человеком в том смысле, что будучи даже в Баку, а потом первым заместителем главы правительства СССР здесь, в Москве — он имел интернациональное окружение.

Модест Колеров: Я лично помню, как в узком, но официальном кругу министр иностранных дел Армении в 2008–2018 годах Эдвард Налбандян буквально с гордостью вспоминал, как сопровождал первого зампреда правительства СССР Гейдара Алиева в одной из поездок в арабские страны…

Продолжение следует