Тотальный государственный контроль – единственный путь к справедливости?

Паоло Проди. История справедливости: от плюрализма форумов к современному дуализму совести и права, М.: Издательство Института Гайдара, 2019

Стремление государства к тотальному контролю за жизнью, словами и даже за помыслами человека — острейшая тема XXI века. Сбор данных, слежка через мобильные телефоны, «цифровой концлагерь», «зомбирование» через СМИ, цензура, запрет «оскорбления величия» власти и политические репрессии — страхи часто преувеличены, однако общая тенденция несомненна: власть и крупные корпорации получают эксклюзивный доступ к новым и новым технологиям, подходам, ресурсам. Общество же остаётся недостаточно организованным, просвещённым, политически влиятельным, чтобы всё это контролировать.

Но только ли в новых технологиях дело? Или виновен капитализм, превративший элиту в маньяков, готовых всё принести в жертву ради большей власти и больших денег? Или проблема ещё шире — в сути власти и иерархии? В ХХ веке тотальные бюрократические государства проникали в каждую сферу жизни. Но в XIX веке по этому же поводу бил тревогу Маркс и прусская оппозиция…

Итальянский историк Паоло Проди в книге «История справедливости: от плюрализма форумов к современному дуализму совести и права» доказывает, что и государство, и конкурировавший с ним когда-то на Западе институт Церкви, стремились к полному господству над человеком ещё с раннего Средневековья. Сменявшиеся эпохи, строи и религиозные воззрения лишь развивали эту тенденцию. Государство сохранялось и усиливалось, вытесняя конкурирующие за контроль над теми или иными сферами институты, а также устраняя небольшие группы «радикалов», напрямую выступавших против государства.

Фактически Проди исследует конкуренцию крупных западных институтов за определение и применение (через суд или принуждение) справедливости: споры о том, укоренена ли она в Боге, природе, силе или общественном благе; битвы за то, кто, кого и в каких случаях должен судить (или это вообще личное дело индивида) и т. п. Исторически это вело к эксклюзивному праву государства судить человека не только за «преступления», угрожающие общественному порядку, но и за «грехи» — нарушение моральных норм, за отклоняющиеся от официальной доктрины слова и мысли. Само разделение на «преступление» и «грех», на угрозу морали и угрозу общественному порядку стиралось.

Автор, заявляющий свою работу как «обобщение» и новый взгляд на известные факты, слишком педантично разбирает мельчайшие изменения в нормах и юрисдикциях у церковных и светских авторитетов, а также у крупнейших мыслителей, теологов и теоретиков права. Порой кажется, что мысль Проди просто топчется на месте. Зато, чтобы не расширять книгу ещё сильнее, автор сократил до минимума описание исторического контекста, заменяя его ссылками на другие работы. В итоге, читателю, не погружённому в перипетии истории западных Церквей, будет тяжело пробраться к сути.

Нельзя забывать и про однобокость институционального взгляда на историю (что признаёт сам Проди). Действительно, крупные институты влияют на направление развития общества. Однако сами эти институты кем-то создаются кем-то разрушаются; исторически одни из них усиливаются, другие — исчезают. Развитие идей и законов в Церкви и государстве может служить индикатором изменений, но ни идеи, ни институты не являются конечной причиной этих изменений.

Поэтому книгу можно читать как историю противодействия различных групп: светской власти, церковных верхушек, орденов, приходских священников, радикальных интеллектуалов. Правда, народ, не участвующий в теоретической полемике, при этом не учитывается, как и торговцы, буржуа или другие классы, не пропорционально представленные в философии.

Основная идея Проди — в том, что контроль над сферами жизни не должен быть монополизирован одной силой (государством). Исторически государство (вернее сказать — иерархическое господство, ведь до государства подобное пыталась осуществить церковная иерархия) пытается расширить территорию «позитивного права» (конкретных законов и наказаний) на сферу совести и морали. За последнюю всегда сражалась Церковь со своими божественными нормами, затем — утописты и просветители с нормами человеческой «природы» или «разума», наконец — либералы с индивидуальными ценностями. Впрочем, Проди показывает, что некорректно всех утопистов и просветителей зачислять в противники государства: наоборот, их концепции зачастую оправдывали государственную монополию как защитника общественного блага и единственного интерпретатора «естественных» законов. Они сделали многое для «сакрализации» законов и государства как такового. В частности, оказывается, что хвалёное западное «верховенство закона» на деле означало главенство государственной власти — охраняющей, реализующей и трактующей этот закон. Современный же смысл этой концепции отвечает обезличенности тотального бюрократического госаппарата.

Тонкость здесь в том, что, хотя отдельные группы и стремились к собственной монополии над законом и моралью, они оспаривали всевластие государства (или Церкви) и потому делали общее политическое поле более демократичным. Так, Проди считает, что утописты и радикалы (сектантского типа) стремились подчинить закон морали, то есть верили в возможность с помощью власти сформировать идеальное общественное устройство и идеального человека — а потому с крайней жестокостью расправлялись со всяким инакомыслием и девиацией. В этом можно увидеть парадокс современных движений за права меньшинств вроде BLM («Жизни чёрных важны»): хотя сами по себе они часто «перегибают палку», требуют привилегий, ограничивают другие группы и свободу слова, — по отношению к системе их радикализм создаёт полезный для общества противовес.

Но автор заходит слишком далеко: под «тоталитарный» шаблон он пытается подогнать и тех мыслителей, которые отстаивали власть общества над государством, и для которых (как для Маркса) эта власть (диктатура) осуществлялась не отдельными правителями или элитами, а большей частью общества на основаниях, близких к прямой демократии. В чём Проди может быть прав — так это в том, что такая власть классового интереса не исчерпывает проблему морали и девиации: есть ли пространство для личных убеждений при диктатуре пролетариата или бесклассовом обществе? Левые по-разному отвечали на этот вопрос; сегодня многие подчёркивают важность свободомыслия вплоть до оформленной политической оппозиции как противовеса вождизму и «перерождению» системы. К тому же, хотя снять классовые противоречия через ликвидацию капитализма вполне возможно (и нужно), в обществе останется различие профессий, частичность знаний, иное разнообразие, которое нельзя уместить в конкретный и статичный «идеал» гражданина, то есть ограничить нормой; потому моральная и политическая система должна быть динамичной, демократичной и в чём-то даже анархичной.

Напрашивается вывод, что для сохранения свободы совести (даже индивидуальной) нужна организация, институт, способный противостоять экспансии других институтов. Апологеты государства всегда видели в этом угрозу раскола общества: если совесть говорит одно, а законы — другое, то ты либо подчиняешься законам, либо поднимаешь бунт, уничтожаешь порядок и погружаешь всё в хаос. Тем не менее Проди показывает, что такой «раскол» существовал всегда, и даже доказывает, что он до сих пор является прогрессивным.

По сути, в книге описывается проблема, поставленная ещё Марксом: все революции прошлого ставили своей целью овладение государственной машиной, в то время как её надо было заменить чем-то принципиально другим — например, властью Советов. Проди подчёркивает, что на фоне исторических изменений всегда остаётся «государство как единственный субъект — держатель власти», который сохраняет преемственность, усиливается и приобретает сакральный статус в Родине-нации. Концентрация власти продолжается всю историю; новые, более «тотальные» концепции зарождались в старой формации и реализовывались в новой. Так, Лютер начинал с провозглашения свободы совести от законов, однако после победы ему пришлось соотносить Церковь с усилившимся современным государством — и лидер реформации отступил, реализовав ещё большую власть государства над совестью, чем раньше.

Сегодня мы сталкиваемся с итогом (возможно, промежуточным) этой многовековой концентрации власти. Нужно ли перехватить господство, отдать его «хорошим людям», которые создадут жёсткий, но справедливый (опять же — в каком смысле, по чьей мерке?) порядок? Или же мы должны реализовать прозрение Маркса о необходимости переделать государство, сделать его «отмирающим»? Заменить какой-то принципиально иной системой управления, менее тотальной и более «либеральной»? Проди скептически относится к таким возможностям, принимая государство за неизбежность: для него выход — в бесконечных попытках создать противовес к самому властному институту (который он видит именно как дуализм позитивного права и совести, традиционный для Запада, то есть как существование двух властей). Возможно, тактически тут нет противоречия: при тотальном контроле сложно создавать альтернативные проекты.

На практике всё сводится к организации более-менее живых, сознательных, активных и не погружённых в крайнюю нужду групп граждан. Позитивные примеры и успешная борьба должны создать пространство для более широкой самоорганизации. Тогда вопрос о стратегии встанет гораздо острее. Пока что — наблюдения и общие выводы Проди более чем актуальны, в первую очередь для нашей страны.