Кто и как должен удержать власть от деградации?

Элиас Канетти: Масса и власть. М.: АСТ, 2019

Современный демократический мир заостряет некоторые фундаментальные проблемы власти. Сложно не заметить противоречия между выборностью властей, подразумеваемой ролью представителей интересов народа и их реальной самодостаточностью, их самостоятельными интересами как представителей закрытого слоя «элиты» или крупного капитала (частного или государственного — граница уже не так ясна).

Власть не сводится к техническому вопросу, который можно решить экзаменом или иным отбором самых «умных» и образованных; личные качества кандидатов (честный-нечестный) также имеют весьма ограниченное значение. Власть — системное, общественное явление, результат борьбы интересов разных общественных классов и групп. Даже психологические и этические её проблемы невозможно понять (и решить!), если не рассматривать их в связи с более крупными, общественными процессами.

Это понимал болгаро-австрийский писатель и культуролог Элиас Канетти, посвятивший многие годы изучению «вырождения» власти, превращения её из органа необходимой организации в параноидальную тиранию. Написанная им в 1962 году книга «Масса и власть» пытается нащупать корни растущего влияния авторитарной власти (не только Гитлера или Сталина, но и президентов США, сбрасывающих атомные бомбы на мирных жителей) в особенностях человеческого общества; там же автор находит и возможное «противоядие».

Впрочем, чтобы объять необъятное, Канетти сильно упрощает структуру общества и происходящие в нём процессы. Центральным у автора оказывается эмоциональный аспект общественных взаимоотношений, как бы чувство, самоощущение общности и отдельного человека. Соответственный перекос получает и метод Канетти: он почти полностью абстрагируется от исторических и экономических условий, рассматривает человеческое общество как нечто абстрактное, вневременное, общечеловеческое, как чувство, живущее в душе среднестатистического представителя человеческого рода. Его исследование ближе к литературе, к художественным очеркам, чем к строгой науке. Данными (но не методом) последней он пользуется очень ограниченно: тщательно выбирая примеры из религии (как наиболее чувственно-эмоциональной области общественной жизни), языка, психоанализа.

Короче говоря, взгляд Канетти преимущественно интуитивен. Его примеры скорее подобраны под готовые концепции, чем послужили источником последних. Вообще, научная часть у него держится на упрощённом понимании устаревших концепций — переживавших в те годы, справедливости ради, некоторое возрождение.

Так, Канетти все наблюдаемые явления пытается объяснить идеалистично-биологически. Подобно идеалистам, он предполагает, что природа человека неизменна; всё как бы заложено в человеке изначально, с самого момента появления человеческого рода, и разные формы, наклонности или инстинкты просто ждут нужных условий, чтобы «проявиться», реализоваться. Культура (психика, общество и т. д.) не развивается и не изменяется, она просто развёртывается; следовательно, человек и его институты в общем и целом не подлежат исправлению.

Но если раньше этот «зародыш» человека размещался в душе, в духе, объяснялся религиозно-философски, то к XIX — ХХ векам эту роль стала выполнять «позитивистская» биология. Конкретно — некие «животные» инстинкты или особенности физического строения людей. Первые мало того, что почти не существуют; объяснение всего через изначальные инстинкты игнорирует главную особенность человека — его осмысленный общественный труд, изменяющий окружающую среду и самого индивида, культуру и формы социума, формирующий привычки и потребности. Физическое же строение человека играет роль носителя для его разума, психики и культуры; человеческий мозг и тело как бы предоставляют людям широкий спектр возможных действий, возможных путей развития, но не предопределяют их.

«Массы» и «власть» у Канетти получаются причудливыми внеисторическими конструктами. К счастью, похоже, что эти понятия сконструированы на основе современных наблюдений автора, после чего под них были подведены основания из жизни древних племён и «стай» (которые потому можно отбросить). Всё, что Канетти не может объяснить этнографически или биологически, он обосновывает метафорами, зачастую — из мифологии. Он исследует мышление и верования и игнорирует материальные факторы. Для автора характерны такие пассажи:

К сожалению, подведение под каждую догадку ложных оснований создаёт немалую путаницу и не даёт перейти от интуиции к внутренней структуре и причинности. Конечно, интуиция сама имеет границы: например, германский национал-социализм для Канетти сводится к низовому движению, чуть ли не эмоциональному состоянию масс, зародившемуся в «августовские дни 1914 г.» — при этом игнорируется богатая история правых партий, элитных клубов, протофашистских идеологов и т. д., оформившихся ещё в XIX веке и напрямую повлиявших на становление ультраправых сил в ХХ веке по всему Западу. Автор фиксирует эмоции, но плохо разбирается в «материальной» подоплёке.

При всём сказанном выше, Канетти живо описывает тенденцию власти к обособлению от общества и к превращению в субъект, отстаивающий собственные интересы. Автор фиксирует происходящие с необходимостью (хотя причина этого описана неверно) у властителя изменения в эмоциях, чувствах и мышлении: власть и порядок становятся самоцелью, новизна оказывается угрозой, массовые движения — главными врагами. Её деятельность становится более и более «политизирована», направлена на укрепление положения элиты — но при этом интересы и политика в остальном обществе отрицаются и подавляются. Власть прибегает к манипуляциям и начинает видеть во всех других силах только манипуляцию, посягательство на иерархию. Всякое разнообразие, изменение, всё, что не находится под прямым контролем властителей, воспринимается ими как угроза; никакая «экономическая» или «этическая» цена не кажется им слишком высокой, чтобы сохранить власть. Тем более что все действия легко получают оправдание создаваемой господами для себя и общества идеологии.

Общество «из лучших побуждений» подавляется, различие между элитой и рядовыми гражданами оформляется вплоть до языка. Народ, потерявший свои политические инструменты, вынужденный подчиняться сходящей с ума власти, также изменяется. Разумная, осмысленная, эффективная деятельность оказывается в подчинении у деятельности формальной, безопасной для властной иерархии. Система подавляет волю и вырабатывает автоматизм, порождает круг насилия и подозрительности. Порабощающее влияние власти концентрируется для Канетти в понятии приказа:

Самые ценные идеи Канетти лежат в описаниях попыток становящейся более формальной и бессмысленной власти совладать с массами и массовыми движениями. Автор разбирает различные методы, которыми пользовалась власть для замены более живых и энергитизированных форм общности более сухими, подконтрольными, близость и чувство в которых ограничиваются. В таких «официозных» объединениях человек получает минимальное ощущение общности, утешение, смысл — но его активность подавляется.

Соответственно, Канетти выдвигает на передний план роль массовых движений. При всей кажущейся иррациональности и непредсказуемости, они являются естественным врагом властной иерархии: массовость несёт в себе переживание равенства, она — чуть ли не единственное средство вынуть из человека «жало» приказа и привычку подчиняться.

Здесь автора подводит внеисторический подход и недостаточное разъяснение, собственно, «массы» и «власти», игнорирование классовых и иных различий в обществе. Канетти видит, что в какие-то моменты масса стремится к разрушению, обозначению врага и его ликвидации, войнам. Эти черты он делает перманентными, фундаментальными. С другой стороны, масса — это ещё и свобода, и революция, и «неразрушительные» акции (примером которых автор почему-то считает стачку — хотя она наносит непосредственный вред и экономике, и положению капиталистов). Эти черты также представляются автору извечными.

Соответственно, Канетти приходится идти на сделку с совестью: да, массовые движения виноваты и в войнах, и в нацизме, в чём угодно ещё. Но только иного противовеса власти у нас нет. Неожиданно автор замечает, что неведомым образом массы в новейшее время становятся более добрыми и миролюбивыми: гражданские войны заменены парламентскими баталиями, христианская мораль уравновешивает растворение личности в растущих городах и т. д.

Канетти чувствует, что будущее лежит в уравновешивании элитных, авторитарных или псевдодемократических режимов политической организацией низов, введением в политику масс. Он приветствует свободу и равенство, противопоставляя их параноидальным тенденциям элиты, становящейся всё более сильной (например, получив атомную бомбу) и всё менее прозрачной. Автор довольно точно подмечает изменение психологии власти. Однако конкретный «механизм функционирования» господствующего класса, протестных групп, революции, партийной системы и т. д. — остаётся для него загадкой. Сложная система реальных взаимоотношений заменяется у Канетти ссылками на обобщённые теории духовной жизни первобытных людей. Писатель уловил конфликт и передал его нерв, но «Масса и власть» слишком далека от практической политики. Целевая аудитория книги — скорее сочувствующие массам интеллигенты, ищущие вдохновения, чем сами массы.