Слепые ведут слышащую: роман о преодолении распада свободой

Проза, написанная женщинами, в 90-е годы минувшего века наделала много шуму, став при этом всего лишь «женской прозой», с десяток лет кормившей издателей и критиков. Но равноправным явлением русской литературы так и не став. Объединение писательниц «Новые амазонки», возникшее в 1988 г. на волне популярности одноименной польской кинокомедии, слишком выпячивало феминистское и не слишком — художественное: «Мы хотели доказать мужчинам-писателям, мужчинам-редакторам и просто мужчинам, что мы есть, и что мы пишем ничуть не хуже, а может быть, даже в чем-то и лучше, чем пишущие мужчины». «В чем-то лучше» — слабый повод для знакомства. Ахматовой и Цветаевой доказывать подобное и в головы не приходило. Они заняли престол и продолжают царить. В русской литературе никто из мужчин никогда не отрицал этой «инакости». Галерея женских персонажей от Татьяны Лариной до Лары Антиповой из «Доктора Живаго» и от Лизы Калитиной до Аксиньи Астаховой тому порукой.

Печатание, а не писание ставилось во главу угла в ту пору. В этом было много трогательно-наивного и мало концептуального. Преимущества одного писателя перед другим выявляются исключительно в континууме, в продолжительности творчества и непрерывности роста и развития. Большинство «амазонок» не перешагнули порога 90-х. Без них представить литпроцесс 90-х сложно, однако признать проект состоявшимся — еще сложнее. Одна из «амазонок», Ирина Полянская, в отличие от соратниц, росла и развивалась неуклонно. И, если бы не ранняя смерть, наверняка стала бы — и на глазах становилась — ярчайшим прозаиком нового времени. Автором того уровня, когда пол имеет второстепенное значение, как соус, а первое и единственное — собственно вкусовые качества, то есть художественный мир.

«После шумного успеха союз пришел к своему естественному концу и закономерно распался на отдельные судьбы», — так Полянская подвела итог истории «Новых амазонок». С «отдельной судьбы» и начинается Путь. Для русского писателя финала ХХ века Путь — это все-таки роман: феномены Шукшина и Казакова остались далеко, новеллой, пусть отличной, да хоть и гениальной, рынка не покоришь. И первый роман Полянской вышел в «Новом мире» в 1997 г. А отдельной книгой — в «черной» серии «Вагриуса». Серия, на мой взгляд, унизительно называлась «Женский почерк» (не все ли равно, мужчина-доктор или женщина-врач выписали вам рецепт на необходимое лекарство?). Но те, кто формировал книжный рынок, уже подсели на феминизм. Продажи оставались за семью печатями, и черные книжки с громадными портретами авторесс еще сегодня можно встретить на развалах. А сам роман назывался «Прохождение тени». Лейтмотив и сквозная метафора романа — солнечное затмение: «Круглая тень бегущей Луны». И — дальше: «Облепившие заборы и деревья мальчишки наставили на солнце закопченные осколки стекол, неотрывно следя за тем, как тень луны наползала на него, будто пыльный серый чехол на лезвие ножа, закрывая от нас его огненный лик». Луна памяти закрыла солнце реальности — родилась книга.

«Прохождение тени» — роман первоклассный и избыточный. Текст, как яблоко под ножом, делится на примерно равные части — две повести. Постмодернизм отменил фабулу, вернее, зачистил ее до fabula rasa. История девочки из семьи «врага народа», выросшей в «шабашке» за проволокой локальной зоны, и история девушки, поступившей в музучилище в угадываемом Владикавказе, тогдашнем Орджоникидзе, и ставшей куратором сокурсников, — четырех незрячих юношей — совместилась в прустовско-набоковском симбиозе с добавлением неустранимой аллюзии на «Слепого музыканта» Короленко. Публикация в толстом журнале еще оставалась мечтой сродни вожделению, интернет делал первые шаги по гололедке новой словесности, и целью писания представлялось сказать сразу все, не мешкая и не откладывая на призрачное «потом».

Незрячие юноши — каждый по-своему — влюбились в своего поводыря, но чувственной взаимности не получили — только в виде каждодневной заботы. Платоновская максима «любовь слепа» обросла обширнейшим комментарием в формате романа, по моде конца столетия. Третьей метафорой стал абсолютный слух героини. При наличии столь редкого дара героиня лишена перспективы достичь равнозначных исполнительских высот. Да и уникальное свое природное преимущество она по воле автора выводит за пределы музыки: «Все-таки у меня был абсолютный слух, я слышала не только клавиши, но видела сквозь произносимые людьми слова то чувство, которое они пытались спрятать за словами, и даже тень, которую это чувство отбрасывает…«

В эту фразу целокупно вмещается вся литература постмодернизма, как ее ни переназови — постреализмом или неотрадиционализмом. Абсолютный слух на массив прочитанного не трансформируется в качество написанного. Полянская едва ли не первой усомнилась в безусловной пользе чужого ума в ущерб своему: «И музыка, и книги, и жизнь объединились против нашего воображения, готовые образы и надуманные чувства обобрали его, и мы давно путешествуем зайцами, за чужой счет, наперед известными маршрутами». И, перечитывая «Прохождение тени», я отдала должное отваге автора и внутренне почти оправдала не читающее без разбора поколение, которое мы не устаем клеймить. Слепые и зрячая в романе постепенно меняются функционалом. Ингуш, грузин и осетин становятся коллективным Вергилием героини, открывая перед ней тайну подлинного прозрения. Но героиня бежит за другими иллюзиями: «Казалось, еще одно усилие и они прозреют и заметят меня, спрятавшуюся за вагонным стеклом, как рыба в аквариуме, окутанную безопасными подводными сумерками, куда не проникнуть взгляду. Я всей душой рванулась им навстречу, не двинувшись с места, и от этого рывка как будто перестала видеть, пережив ослепительный взрыв в глазах, ослепнув на мгновение».

Но главный герой в романе все же — Семья, причудливые отношения отца и матери, где каждый несгибаем и неуступчив по-своему. Отец, прошедший войну, плен и лагерь и «ни единой долькой» не отступившийся ни от призвания, ни от страстей человеческих, и мать, пожертвовавшая ради него всем и хранящая это ВСЁ в сокровенном тайнике своего смирения. И дочь, на фоне непрекращающейся борьбы родителей получившая абсолютный слух свободы и бесстрашия. Я не знаю второй книги эпохи распада, где бы распад преодолевался такой степенью свободы!

Через год после выхода «Прохождения тени» грянул скандал: трое из членов жюри «Русского Букера» предпочли безусловной фаворитке Полянской случайные, к тому же написанные за три десятка лет до голосования, смутного жанра «Чужие письма» Морозова, о котором с тех пор никто не слыхал. Скандал — дело для авторского реноме плодотворное. Полянскую номинировали на Гонкуровскую премию, но там тоже не задалось. Вероятно, «Прохождение» сочли недостаточно толерантным: кавказским обычаям Полянская не льстила. Она успела написать еще три романа — один зрелее другого — и, словно в насмешку над «амазонским» прошлым, вынуждена была для заработка тратить сокращающееся время своей недолгой жизни на «дамскую» прозу.

Об авторе книги.

Полянская Ирина Николаевна родилась в 1952 г. в закрытой «шарашке», в семье ученого, работавшего над атомным проектом. Окончила актёрское отделение училища искусств в Ростове-на-Дону и Литературный институт имени М. Горького. Дебютировала в 1982 г. в журнале «Аврора» с рассказом «Как провожают пароходы». Лауреат немецкой литературной премии Lege Artis (Лейпциг), премии журнала «Новый мир». Финалист «Русского Букера» 1998 г. Лауреат премии имени Юрия Казакова 2003 г. (рассказ «Утюжок и мороженое»). Умерла в 2004 г.