Куда ведёт выход из системного кризиса современной цивилизации?

Кризис системы как кризис мышления

Кризис, воспринимаемый экспертным сообществом как кризис глобального капитализма, на самом деле гораздо глубже, чем кризис системы, построенной на ссудном проценте и противоречии между общественным способом производства и частной формой присвоения. Современный кризис — это не кризис очередной фазы капитализма, понимаемый как кризис перепроизводства, а кризис Модерна как парадигмы человеческого мышления на протяжении трёхсот лет, из чего капитализм с его принципами вытекают, как Волга из озёр Валдая.

Мы мыслим категориями Модерна, не замечая их, как не замечают воздух, которым дышат. Одна из таких составляющих Модерна есть теория Прогресса. Измученное в прошлом дефицитом жизненных благ человечество понимает прогресс чисто количественно — как изобилие всего. Ну и если в этом всём доля качественного будет побольше, то это хорошо, а если нет — и так неплохо, но всё же главное, чтобы побольше.

Отсюда понимание капитализма и социализма как систем, ведущих к максимальному количественному процветанию. Больше выпуск продукции, больше денег, больше прибыли, больше богатства, больше вещей и материальных благ в потреблении. Вот он — Прогресс. Альтернатива ему — падение количества производства и потребления, то есть Регресс. Апофеоз регресса — это отсутствие всяких материальных благ и смерть от голода и холода. То есть мы фиксируем преобладание количественного над качественным в нашем мышлении о Прогрессе и о том, что хорошо и что плохо. Вся общественная премудрость исходит по умолчанию из принципа, что лучше больше, чем меньше.

В рамках такой парадигмальной матрицы даже учение об экономии всех факторов производства лежит в плоскости тезиса «экономия этого и тут ради увеличения потребления в другом месте другого продукта». Пределы роста, волновавшие ещё Римский клуб, достигнуты, и дальнейшее их расширение влечёт глубокий системный кризис современного капитализма.

Государство и революция

Эта тема волнует не только марксистов, а, начиная с Макиавелли, проходит красной нитью через все гуманитарные учения. До этого тема была не частью науки, которая возникла вместе с Модерном, а сферой закрытого знания правящих элит. Так или иначе, проблема собственности и её политической функции всегда интересовала мудрецов и политиков, изучающих тему завоевания и удержания власти.

Политическая функция собственности — это свобода обладателя собственности от обладателя власти. И постепенный переток власти от обладателей власти к обладателям собственности. При социализме государство — обладатель всей полноты власти и всей собственности на средства производства, и вследствие этого господствующим в экономике и в политике классом становится партийно-государственная номенклатура в лице верхушки чиновничества. По сути — наёмные государственные управленцы.

Все прочие классы от власти и собственности отчуждены, хотя декларируется как раз обратное — полновластие народа и общенародная собственность. Пропагандируется тождество понятий «государство» и «общество», хотя на самом деле это разные институции, находящиеся порой в непростых взаимоотношениях. По теории коммунизма они даже движутся в противоположных направлениях — государство отмирает, а общество оживляется. Но в жизни вышло всё иначе. Государство подмяло под себя общество и привело к его деградации, а потом деградировало само до утраты иммунитета и гибели. Совпасть они никак не могли. Государство — это, прежде всего, средство принуждения и распределения, а общество — субъект, в интересах которого государство обязано всё это совершать.

Так в теории. Но фактически государство всегда живёт своими интересами, редко совпадающими с интересами общества. На самом деле тут интересы государства трактуются как интересы правящего чиновничества. Именно с их точки зрения распространяются трактовки таких понятий, как государственная польза и общественный долг. К себе все эти критерии правящие чиновники при любом строе никогда не применяют.

При капитализме государственный сектор служит не целям перераспределения общественного продукта в интересах всего общества или даже чиновничьего класса, а целям компромисса между господствующим в экономике классом крупной буржуазии и всеми прочими классами. То есть государство при капитализме служит не обществу и не чиновникам, а обладателям крупного капитала, крупных состояний. Политическая функция крупной частной собственности при капитализме состоит в обеспечении сепаратизма владельцев крупных состояний от государства и общества.

На деле же ситуация спора между социализмом и капитализмом довольно путанная. Парадокс состоит в том, что именно коммунизм поставил вопрос о недопустимости нарастания антагонистического противоречия между общественным характером современного машинного производства и частнокапиталистическим способом присвоения результатов общественного труда узкой кучкой капиталистов. Все гуманитарии согласились с этим тезисом. Оставалось найти выход из тупика. Коммунисты предложили трактовать государство и общество как синонимы и, следовательно, через экспроприацию провести обобществление собственности, которое понимать как огосударствление. Это и было сделано в СССР и других странах социализма.

В результате родился класс привилегированных управляющих ничейной госсобственностью от имени народа и как бы в его интересах. Кто в этом сомневался — подвергался репрессиям. Правящий класс в такой системе естественным путём эволюционировал от спецраспределителей и торгсинов до ваучерной приватизации и олигархического капитализма, когда власть была единственной причиной обладания крупной собственностью. Номенклатура переросла в корпоратократию, так как править стали подкупающие чиновников и депутатов корпорации. Обобществление как огосударствление окончилось неудачей и горьким сарказмом советского общества: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё».

Социализм и капитализм — неудачливое соперничество

Народовластия как не было при капитализме, так и не возникло при социализме. Власть капитала сменила власть партийных вождей, а пролетариат как был вне власти и собственности, так там и остался. Бастовать против частника ещё было возможным, но бастовать против партийного чиновника, символизирующего государство, уже никак нельзя. Проблему обобществления общенародной собственности через её огосударствление решить не получилось. Базы для общественного самоуправления и отмирания государства не возникло.

И по сей день все левые партии, а также отдельные эксперты, предлагают повторить именно этот смертельный фокус на бис, полностью игнорируя вопрос — а как же в таком случае избежать перерождения номенклатуры, перестройки-2 и ваучерной приватизации-2? Всех, кто это спрашивает, автоматически записывают во враги социализма. Понимая идейный кризис левого движения именно в этом моменте, за левыми массово не идут, хотя симпатизируют некоторым их лозунгам.

При капитализме проблема обобществления и преодоления отчуждения труда от собственности решалась через массовое акционирование. Купил акцию — вот ты и собственник. «Народный капитализм» выставлялся как решение вопроса, нерешаемого для социалистов в рамках их концепции огосударствления через экспроприацию и национализацию.

Проблема «народного капитализма» в том, что он не устраняет отчуждения, признавая формально акционера как собственника. Власть в корпорации полностью передаётся либо совету директоров, либо тому, у кого самые крупные доли. Так или иначе, опять складывается класс корпоратократии, и проблема отчуждения труда от собственности на средства производства не находит решения. Власть чиновников при социализме сменилась на власть директоров корпораций и финансирующих их банковских семей.

И там, и тут используется количественная парадигма Прогресса как основы Модерна. Прогрессивнее и модерновее та система, где больше потребляют. Спор идёт между теми, кто лучше сможет обеспечить решение этой задачи. Любое ограничение потребления понимается как срыв в регресс и архаику, наступление конца света.

Ни социализм, ни капитализм не смогли решить главную проблему человечества — преодоления отчуждения труда от собственности на средства производства. Проблему обобществления средств труда. И причина этого лежит в том, что в основу их мировоззрения положена концепция Модерна, где Прогресс — это количественный критерий.

И уже в рамках этого подхода банковский процент становится неотъемлемой составляющей цивилизации, даже силовое исключение которой не решает проблему роста, ибо без кредита на развитие в системе, ориентированной на количественный рост, просто никак невозможно обойтись. Одно преимущество социализма — там банкиры — простые кассиры, а не элита общества.

Промышленность при любом строе должна производить всё больше. Планы госпредприятий и частных корпорация ориентированы на количественный рост. Кредитов должно выдаваться всё больше. Товаров продаваться всё больше. Рабочих мест создаваться всё больше. Чем всего этого больше, тем больше налогооблагаемая база и больше казна государства. Чем она больше, тем больше затрат на то, чтобы облегчить условия такой цивилизации, где всё заточено на увеличение.

Дошло до абсурда: товары стали делать намерено худшего качества по критерию долговечности (износостойкости и надёжности), ибо если товары будут более качественными, то возрастёт срок их употребления, и это ударит по росту производства и торговли, то есть по налогам и по социальной благополучности общества. Тут уже не корпорации рулят — тут вся цивилизация не может без роста обойтись. Ибо меньше потребления — это меньше производства, меньше рабочих мест, меньше спрос, спад всего и вся, меньше денег на пособия и социальные нужды. Слабее оборона и наука. Мир попал в петлю количественного роста.

Безвыходных положений не бывает

Но как всегда, в недрах системы вырос её могильщик. Социализм всегда гнался за капитализмом и никак не мог догнать, как уходящий горизонт. Создавалось впечатление, что без капитализма социалистические командиры государства не знали, в какую сторону будет двигаться их научно-технический прогресс. На Западе тенденция проявлена? Тогда догоняем. Не проявлена? Тогда сидим спокойно и не создаём себе проблем. Одна марка автомобиля в СССР может производиться десятилетиями. Технология — не меняться ещё больше. При том, что рост производства постоянный, запчастей не хватает и сервиса практически нет. Дефицит.

Но при этом люди получали возможность сокращать рабочее время и не знали, чем его наполнить. С этим связана проблема роста алкоголизма в середине 70-х годов в СССР. Люди получили досуг и не знали, что с ним делать.

На Западе была другая крайность. Там бурно шла научно-техническая революция, но люди стали придатками к станкам и машинам. Рабами работы. Работали на двух работах, чтобы оплатить рост потребления в кредит. Жили от звонка до звонка. И как только грянула угроза полной автоматизации, наступила гуманитарная катастрофа. Социализм, не умевший дорасти до повальной автоматизации, знал, что делать с высвобождёнными работниками, оплачивая им свободное время через общественные фонды потребления, а капитализм, не имея таких фондов и такой задачи, но достигнув роста пределов автоматизации, сделал всё человечество ненужным.

И сейчас поговаривают о ренте, которую автоматизированные предприятия должны будут платить государству, чтобы оно могло содержать высвобождаемых работников. Нет никакого сомнения, что капитал не смирится с этим и найдёт способ утилизации лишнего населения, чтобы не платить ренту. Капитализм упёрся в социалистические рамки.

Но так как борьба не выиграна ни той, ни этой системой, решать свой спор они станут исключительно военной силой. Это тупик человечества. Решать силой можно, но нельзя силой решить.

Ситуацию может решить изменение критериев Прогресса с количественных на качественные. В СССР родился тезис интенсификации экономики и роста её эффективности. Это рост ресурсосберегающего производства за счёт новых технологий. Все понимали, что это здорово — сделать продукции столько же, но с меньшим расходом сырья и ресурсов. А возможно, и меньше — если нет лишней потребности. Зато с решением всех прежних задач. Вот она, эффективность!

Но тогда вставал вопрос — а что считать основной прогресса? Ресурсосбережение приводило к тому, что начиналось падение плана по куче разных параметров — меньше расхода сырья и человеко-часов. А построенная на этом система планирования от достигнутого и премирования за перевыполнение планов требовала роста, роста и опять роста. Допустить систему, куда заложено сокращение производства, за которое ещё и премия выдаётся, она не могла.

Это не просто регресс — это абсурд с точки зрения системы. За это нужно снимать и увольнять. Когда нужно меньше сырья, когда его меняют другим, более экономичным, страдают все. У смежников летит план. Созданные изделия не находят применения и лежат на складе. Люди в недоумении — падение производства подавать как прогресс? Награждать за это?

Но точно так же реагирует и капитализм. Меньше расхода, закрывающие технологии — это падение кредитования, сокращение прибылей, спад стимулов для инвестиций, уменьшение налогов, сокращение рабочего времени и рабочих мест. Даже при смене технологий всё равно в основе целесообразности инвестиций остаётся рост количества прибыли, рынков, ресурсов. Падение потребления одного ресурса должно компенсироваться увеличением потребления другого, а лучше всего нескольких, иначе нет смысла экономить. Автоматизация делается при капитализме только для этого. Кому нужно ресурсосбережение, если оно не даёт дополнительной прибыли? Кто будет содержать высвобождаемых людей? Куда их деть?

На самом деле для хорошего качества жизни людям нужно потреблять намного меньше продуктов и намного меньше загрязнять среду. Два сорта хорошей колбасы лучше ста сортов плохой. Двое штанов на себя не наденешь, на двух кроватях сразу спать не будешь. Из любого дворца неминуемо придётся переселяться в яму два метра на метр. Даже отдельная машина для каждого члена семьи и с разными марками для зимы и для лета не решает проблему счастья.

Больше всего суицидов именно среди очень богатых, пресыщенных жизнью. Ни шубохранилища, ни личные автопарки не спасают от смертной тоски и страха перед концом земного бытия. Всё время что-то потреблять — это принцип раковой клетки. Куда же деть Модерн с его идеей Прогресса как бесконечного роста? Куда деть банкиров, на деньги которых нет спроса?

Автоматизация привезла к исчерпанию привычного капитализма и поставила вопрос о выживании человечества. Все родившиеся в лоне парадигмы Модерна концепции общественного устройства не работают и не могут дать рецептов спасения, потому что одно лечат, а другое калечат. Социализм решает проблему лишнего населения, но не решает проблему технологического лидерства. Капитализм, наоборот, — решает проблему технологического лидерства, но не решает проблему лишнего населения. Ни тот, ни другой строй не обходятся без банковского кредита и процента. Значит, всем им нужен количественный рост. Конвергенция не решает проблемы, а объединяет их. Это тупик.

Все рецепты человечество испробовало. Никто не справился. Решать, кто кого перерубит силой — опасно и может помочь лишь как попытка выиграть время, а не реально решить вопрос силой. Кризис идеологий сменился кризисом политтехнологий. Пришла пора перехода-скачка на другой качественный уровень осознания бытия.

Там не будет ни капитализма, ни социализма, ни их синтеза. Ничего, что сложилось и выросло в рамках матрицы Модерна. Нам трудно это помыслить, но это так. Нужно менять представление о Прогрессе. Нужно менять Модерн. Мы только подходим к осознанию этой необходимости, а уж готовности давать какие-то ответы тем более пока нет. В этом и состоит особенность нашего времени и его уникальность. Мир пришёл к смене количественных критериев на качественные, пока не понимая, что это такое. Однако эта революция уже началась и идёт полным ходом.

Кто будет этим революционным классом? Те, кто больше всех пострадает от нынешней версии Модерна. Ничто так не прочищает разум, как страдания. Гегель с его диалектикой скачкообразного перехода количества в новое качество прав — бытие действительно по-прежнему определяет сознание.