Меду нечер, или «божественное слово» Жана-Франсуа Шампольона

23 декабря 1790 года во французском Фижаке родился один из величайших умов в мировой науке: Жан-Франсуа Шампольон. Мир обязан ему началом дешифровки иероглифического письма Древнего Египта, первой грамматикой языка времен фараонов, знаменитой франко-тосканской экспедицией на берега Нила, благодаря результатам которой в Европе выросла целая плеяда историков и искусствоведов. Важно, что гениальное открытие молодого француза, благодаря которому надписи на стенах храмов и гробниц Египта стало можно прочитать, оценили по достоинству в России раньше, чем в самой Франции. По распоряжению главы Российской Академии наук А. Н. Оленина Шампольон стал членом Академии в 1827 году, на три года раньше, чем его избрали в Академию изящной словесности в Париже. Об удивительном ученом и находке ключа к иероглифам писала пресса отнюдь не только в Санкт-Петербурге и Москве, но и, например, в Перми. Шампольона обсуждали, его талантом — восхищались.

Его судьба — это поразительный путь жизни ученого-фанатика, одержимого своей целью. Вот несколько страниц из этой жизни: десятки живых и мертвых языков, причем арабский и коптский, выученные еще в гимназии, за что однокашники прозвали его «египтянином»; нищета, из которой его то и дело спасал старший брат, историк, лингвист и букинист Жан-Жозеф, который настолько оценил ум и способности младшего отпрыска семьи, что не только содержал ученого на свои средства, но и взял к фамилии приставку «Фижак», так как просто Шампольоном мог быть только один из братьев; дешифровка египетского письма на основе сравнения текстов на знаменитой билингве — Розеттском камне, который нашли в Дельте Нила офицеры Наполеона, но который попал вместе с другим имуществом французов в Лондон после разгрома Наполеона Нельсоном в битве при Абу-Кире. Наконец, первый шаг по египетской земле, такой долгожданной, что Шампольон падает ниц и начинает ее целовать, как когда-то это делали сами древние египтяне, вернувшиеся на родину из дальних стран.

Свой научный подвиг Жан-Франсуа совершил, ни разу не видя подлинный Розеттский камень. Черная гранодиоритовая плита с эдиктом царя Птолемея V (II в. до н.э.) попала в собрание Лондонского общества антикваров, а затем — в Британский музей. Надпись была запечатлена на ней на двух языках — египетском и древнегреческом тремя видами письма: рядом с уже архаичными тогда иероглифами виднелись знаки скорописи — демотического «народного» письма. Шампольон, вглядываясь в знаки на гипсовом слепке памятника и сопоставляя, для начала, имена царей, просчитал два имени: «Птолемей» и «Клеопатра». Начало было положено; дешифровка древнего письма пошла с огромной скоростью. 14 сентября 1822 года в тексте знаменитого «Письма к г-ну Дасье» ученый описывает принципы дешифровки египетского письма и выводы своих многолетних исследований. Родилась египтология, как наука. За этой фразой стоят прочитанные впоследствии сотни тысяч надписей, открывшие миру самые древние примеры почти всех жанров литературы, царские хроники и юридические документы, любовную переписку и удивительные медицинские и астрономические сочинения. Издревле профессию писца Египет превозносил выше других, объясняя это доступом образованного человека не просто к знанию, а к самой возможности его фиксации, преумножения и сохранения для будущего. Само иероглифическое письмо в древности называли меду нечер, или «божественное слово».

Обнаруженный ключ к иероглифам стал общеевропейской сенсацией: Европа испытывала к пирамидам, царским статуям, обелискам и полихромным рельефам непередаваемое почтение, граничащее с любопытством, с одной стороны, и со страхом — с другой. Совершенно неожиданно стало понятно, что они, древние египтяне, были так по-человечески понятны в своих страстях и чаяниях, что стереотип о зачарованном мире мумий, гробниц и непостижимых божеств самого различного облика отступил. Началось время поиска смыслов и перевода текстов, многие из которых были тогда верно переведены, но поняты, на самом деле, только во второй половине XX столетия. Особенно это касается теологических и заупокойных текстов, интерпретация которых требует колоссального опыта переводов и вовлеченности исследователя в пространство древнеегипетского мировоззрения.

В 1824 году выходит главное творение Ж.-Ф Шампольона — фундаментальный «Очерк иероглифической системы древних египтян, или изыскания об основных элементах этого священного письма, об их различных комбинациях и о связи между этой системой и другими египетскими графическими методами». Для тех ученых, которые пытались идти в ногу с Шампольоном или даже опередить его, это был крах. Для ученого, которого в 16-летнем возрасте, после окончании гимназии в Гренобле, за выдающиеся заслуги в науке избрали членом Академии провинции Дофине, — это был закономерный и логичный этап научной карьеры. Впрочем, куда больше будущему ученому дала не гимназия, а музей изящных искусств в Гренобле, где и сегодня хранится одна из старейших в Европе коллекций древнеегипетского искусства. Именно там подлинные памятники привили Шампольону страсть к предмету и понимание того, насколько разнообразны свидетельства о мире фараонов.

1831 год приносит ему удовлетворение в виде кафедры в Коллеж де Франс, созданной специально для него, яростного бонапартиста, которого после реставрации Бурбонов на французском престоле не раз подводила его политическая страстность, несколько раз лишавшая его и места работы и самых минимальных средств к существованию. Но, пожалуй, долгожданное признание, сменившее неприятие, отторжение и недалекие обвинения в плагиате, не было его главной наградой. Таковой было, скорее, путешествие в Египет, знаменитая франко-тосканская экспедиция к подножию пирамид Мемфиса и колоннадам храмов Луксора и Асуана, которое Жан-Франсуа осуществил в 1828—1829 годах вместе с другом — итальянским востоковедом Ипполито Розеллини. Одеваясь по-восточному, с трубкой в руке и в компании нескольких ярких европейских интеллектуалов, Шампольон наконец-то читает те надписи, расшифровать которые он так давно хотел. О том, насколько древен на самом деле Египет, он в течение нескольких встреч рассказывает Мухаммеду Али, тогдашнему правителю (хедиву) страны, который был очень увлечен яркостью ума молодого француза. Но не все было так радужно: страсть к египетской земле и понимание колоссальной важности наследия Древнего Египта не мешало Шампольону топором вырубать цветные рельефы со стен гробниц в Долине царей. Красноречивые свидетельства этого вандализма и ныне хранятся в египетских залах Лувра.

Наука принесла Жану-Франсуа не только удовлетворение и славу, а затем и бессмертие. За невероятным трудом и упорством, попытками убедить ученое сообщество в правоте своего метода, за постоянной необходимостью обороняться от нападок, стояло постоянно растущее нервное истощение. Усугубляло ситуацию и то, что молодая супруга ученого Розина Бланк была дочерью богатого перчаточника, искренне презиравшего бедного ученого зятя, и в принципе не была способна разделить чаяния и интересы мужа. Судьба отпустила гению лингвистики всего лишь 41 год жизни — аскетичной, многотрудной и полной непонимания со стороны окружающих.

Над могилой великого ученого, нашедшего последнее пристанище на парижском кладбище Пер-Лашез, возвышается египетский обелиск. Его установила в память о муже — неистовом, одержимом своей наукой и таком странном, вдова Шампольона — Розина. На нем нет, как на египетских обелисках, множества надписей, прославляющих царей; он украшен всего одной строкой, гласящей: «Шампольон-младший». Среди многих других памятников ученому, в основном, воздвигнутых в XX веке, есть и признание его заслуг Египтом: в центре Каира есть улица Шампольона; она ведет к величественному зданию Египетского музея, шедевры которого без великого француза никогда бы не «заговорили».