В христианстве рутинная любовь может быть самой эффективной

В сегодняшнем Евангельском чтении, составленном из разных бесед Христа с апостолами (главы 10 и 19 Евангелия от Матфея), звучит довольно известная фраза, нередко используемая проповедникам и для объяснения «сути» православия: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня».

В десятой главе рассказано о том, какие требования Иисус предъявлял к своим ученикам, к тем, кто желает за Ним следовать. Требования местами довольно жесткие, но вполне понятные и рациональные. Не брать с собой много барахла, денег («не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха»). Заводить новые знакомства с пожелания мира, то есть положить доброжелательство в основу всего, при этом быть осторожными, понимая, что люди порою готовы на предательство («в какой бы город или селение ни вошли вы, наведывайтесь, кто в нем достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете; а входя в дом, приветствуйте его, говоря: мир дому сему… Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби, остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас»). Но между тем быть и оставаться всегда бесстрашными («когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас… «).

Наконец, любить Христа более, чем даже своих близких. И вот с «любовью» этой вышло то, что вышло. Если фундаментальные понятия в христианстве двусмысленны, размыты, то можно сказать, что никакого вероучения в нем и нет. Слова обладают звуком, но не обладают смыслом, то есть роняются в пустоту из пустоты: «Если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и говорящий для меня чужестранец» (1 Кор. 14:11). Выражениям «следует возлюбить», «обрести любовь» были присвоены какие-то странные, размытые значения, по сути бессмысленные, призывающие к «духовному настрою чувств», в то время, как любовь не обретается до тех пор, пока не совершается. «Гонитесь любовью», положив ее основой своих действий, советовал апостол Павел тем, кто выискивает для себя пригодные духовные занятия. Тем самым предлагая спуститься на землю, не ставить себе цели болтать «языками ангельскими», не стремиться «познавать тайны», или подвизаться на прочие «подвиги», а начать с самого простого и доступного каждому (1Кор. 13: 1−2). Начать с того, чтобы проникнуться интересом к объекту приложения своих усилий. Не ждать «даров», которые на тебя посыплются за то, что ты такой верующий, а самому в себе их раскрывать, ибо их много, но они еще спят. Любовь — это тот мотор, который их разогреет и разбудит.

Любовь вообще может быть достаточно рутинной, но в таком качестве по-настоящему эффективной. В этом вся ее и поэзия, и возвышенность. Ей вовсе не требуется быть неким «высоким чувством» с привкусом божественности и райских ароматов софринского ладана, которым суррогаты любви стимулируются через рецепторы с прочим «созданием настроения» в богослужебном ритме. Любовь есть устойчивый интерес к тому, чтобы сделать жизнь людей вокруг себя лучше. А лучше — значит добрее, отзывчивее. Для того, чтобы иметь к этому интерес, вовсе не требуется никаких приспособлений. Это можно исполнять даже на автомате при чувственной внешней холодности. Любовь можно исполнять спокойно и даже расчетливо. Без надрывов, надсадов, показной ласковости.

Но мы говорим о любви в значении Христа и апостолов. Не в тех значениях, которыми сейчас обросло это слово, особенно «духовном» значении, то есть пустом и дурно звучащем, как перевернутая кастрюля. В таком значении, которое имелось в виду Христом и апостолами, любви у скучающего постового ГИБДД больше, чем у благочестивого прихожанина в моменты его экстатических «просветлений». Хотя бы оттого, что постовой рутинно исполняет свой долг и заинтересован в положительном исходе своего дежурства. Любовь в апостольском значении, таким образом, это достаточный минимум того, чтобы вернуть себе врожденные человеческие качества и увидеть их в окружающих. Просто немного забыть о себе, каким я красавцем буду, когда взращу в себе «настоящую христианскую любовь», и как меня за это «помилуют», и начать чуть-чуть осматриваться. Выбраться из раковины своего «глубокого» православного эгоизма, заставляющего скрупулезно наблюдать за своим духовным самочувствием, по ходу подмечая, кто там сколько съел скоромного или посмотрел недозволенного.

Именно такую любовь к Себе имел в виду Христос, когда обращался к Своим ученикам — ставший уже даже рутинным, обыденным, но непрестанный интерес к тому делу, которое исполняет Учитель. А это дело уже включает в себя и понимание той степени вовлеченности в дела бытовые, ту самую «любовь к матери, отцу, жене, детям, братьям, сестрам». Им положена своя любовь. Но не «большая». Требование Христа адресовалось ученикам. К тем, кто готов был назваться таким именем. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». То есть узнавание в человеке ученика Христа будет происходить по очень простому признаку — эгоист он или нет. Заботит его кто-нибудь еще или он только о «своем спасении» думает, не желая ничего больше знать, кроме своих «личных отношений с Господом Богом». Такие «личные отношения» — безлюбовны по определению, как бы ни «настраивал» себя человек на «любовь к Богу».