Иван Шилов ИА REGNUM

Надежды Великого Князя Константина Николаевича и маркиза Велёпольского на то, что политика уступок и заигрывания с польским дворянством даст желанные для них результаты, завели русские власти в Царстве Польском в тупик. От плохого они перешли к худшему — изъятию ненадежного элемента путем призыва в армию с явным нарушением действующих норм. Худшее, чем может быть слабое правительство, — это стать нарушителем закона, исходящего от него самого.

Обстановка в Царстве накалялась с каждым днем. Бургомистры, уездные начальники, войты гмин стали получать письма от революционного подполья с призывами не оказывать поддержки набору. Наместник распорядился игнорировать их. Войска были разведены на зимние квартиры — примерно по 8−10 солдат на деревню, при ротных дворах оставалось небольшое количество нижних чинов. В основном это были мастеровые. 4(16) декабря оно было временно снято по всей территории Царства. Это было удивительное легкомыслие. В войсках ожидали волнений во время набора. В какой-то степени это решение объяснялось влиянием Велёпольского, который убеждал не обижать поляков недоверием. Великий Князь пытался демонстрировать спокойствие и уверенность. 1(13) января он собрал пышный новогодний прием в королевском дворце — присутствовало духовенство всех конфессий, сенаторы, члены Государственного совета, представители городов и уездов.

2(15) января в Варшаве началась «бранка» — так там называли набор. Выглядело это следующим образом: заранее были составлены списки и адреса конскриптов, набор проводила полиция при участии армии. Город был разделен на участки, и, поскольку комендантский час начинался в 23.00, набор проводили приблизительно в полночь. Полицейские вместе с солдатами входили в квартиры, будили конскриптов и вели их в полицейские участки, а оттуда партиями по 60−100 чел. под конвоем воинской команды во главе с офицером — в цитадель. Сопротивления не было, только толпы родственников сопровождали конвоируемых до эспланады цитадели, далее следовать не разрешалось. В крепости набранных вновь разбивали на партии, для отправки по железной дороге в Петербург. Город был тихи безмолвен. Густой туман скрывал дома и улицы, иногда было слышно, как идут солдаты. В Королевском замке у Велёпольского собрался штаб гарнизона и округа. Все следили за ходом «бранки». Казалось, все было спокойно, однако к вечеру всем стало ясно — набор сорван. Власти при отчете явно пытались выдать желаемое за действительное. Несмотря на очевидное сопротивление «партии беспорядка», они заявили о том, что 3(15) января рекрутский набор был удачно проведен в Варшаве.

По данным Наместника, представленным императору, первые сутки набора дали около 1800 конскриптов, к концу января их было собрано более 2400. Разумеется, не все представленные кандидаты годились для службы в армии. Опубликованные официальные данные дали не столь радужную картину. К концу января рекрутскому присутствию было представлено только 1657 чел., из которых принято в рекруты всего 559 и оставлено в резерве 149 чел. Впрочем, в любом случае набор был сорван. С октября 1862 г. был замечен резкий рост польской революционной пропаганды. По линии железной дороги она стала проникать в Белосток и Гродно. В начале 1863 года наступило затишье. Не было ни выступлений, ни беспорядков. В это же время, совершенно не скрываясь, масса польской молодежи начала покидать города, уходя в лес. Подготовка к выступлению велась столь активно, что ее невозможно было не заметить. Местная полиция, состоявшая из поляков, не обращала на это внимания. Вскоре появились слухи о скором выступлении поляков — русские власти получали информацию от местных евреев, но не обращали на нее должного внимания. Русское чиновничество и военные уже привыкли к постоянным проявлениям недовольства и не ждали чего-то особенного. Уже 5(17) января произошли первые стычки с войсками — отряды повстанцев нападали на небольшие конвои с целью освобождения рекрутов. Это вызвало в окружении Наместника и Велёпольского явное уныние — они поняли, что поторопились отчитаться об успехах.

В полночь с 10(22) на 11(23) января 1863 г. на русские гарнизоны в Царстве Польском были совершены одновременные нападения. 12(24) января Константин Николаевич доложил о случившемся императору первые данные о потерях — 30 убитых и в примерно 3 раза более раненых: «Сделал распоряжение об общем сосредоточении войск. Все Царство объявил на военном положении.» Правильнее было бы назвать этот акт восстановлением военного положения в русской Польше. В тот же день был получен ответ Александра II: «Надеюсь на самые энергические меры с твоей стороны и на немедленное наказание виновных. Объявление всего Царства на военном положении одобряю.»

Официальное сообщение гласило: «Революционная партия решилась произвести варфоломеевскую резню в ночь с 10(22) на 11(23) января. В полночь, одновременно, были произведены во всех губерниях нападения на разные города и военные отряды, расположенные в деревнях и местечках. Нападая врасплох на спящих солдат, бунтовщики резали их в постели. В деревне, около Седлеца, где солдаты мужественно защищались в занимаемом ими доме, мятежники произвели в доме пожар и сожгли живыми храбрых защитников. Эти свирепства были повсюду тотчас же подавлены войсками, которые нанесли весьма значительный урон бунтовщикам, отраженным на всех пунктах. Во всем царстве объявлено военное положение.»

13(25) января император выступил в Михайловском Манеже в Петербурге перед л.-гв. Измайловским полком, сообщив его офицерам и солдатам о случившемся. Александр II особо отметил: «Но и после сих новых злодейств, я не хочу обвинять в том весь народ польский, но вижу во всех этих грустных событиях работу революционной партии, стремящейся повсюду к ниспровержению законного порядка. Мне известно, что партия эта рассчитывает и на изменников в рядах наших; но они не поколеблят веру мою в преданность своему долгу верной и славной моей армии.» «При нападении мятежнических шаек, в ночь с 10 на 11 число сего месяца, — гласил приказ Наместника №17 от 17(29) января 1863 г. — в разных пунктах Царства Польского на квартиры отдельно расположенных небольших частей, все воинские чины командуемых мною войск, при отражении сего нападения, в темную ночь, исполняли свои обязанности с мужеством, самоотверженностью и непоколебимою стойкостью.»

Стоявшие на квартирах, рассредоточенные части действительно должны были стать легкой мишенью для вооружённых толп. Однако они оказали серьезное сопротивление. На окраине Плоцка в казарме находилось 12 казаков, половина из которых — больные. Фактически это был госпиталь. Толпа из приблизительно 300 мятежников попыталась сжечь его, на наткнулась на меткие выстрелы. Казаки отбивались, пока на помощь не подоспела пехота. Командир 21-го пехотного Муромского полка пытался утихомирить толпу, желая избежать жертв среди населения. Поначалу его речь имела успех, но когда он подошел к толпе, его ударили топором по голове. Реакция солдат была жесткой. В местечке Юзефов Люблинской губернии 15 казаков 10-го Донского полка в течение 3 часов отбивались от нападения толпы в 500 чел, потеряв при этом 3 человек убитыми и 3 — ранеными. Особенно тяжело пришлось пленным — над ними зверски издевались и убивали. Барабанщику 6-го пехотного Либавского полка нанесли перед смертью 18 ран, отрезали нос, язык и детородный член. Покалечены были и два других солдата этого полка, попавших в руки мятежников. Мятежники нападали и на православные монастыри, подвергая их грабежу, а насельников — издевательствам.

Всего было 25−26 нападений на войска. Большого успеха повстанцы не имели нигде. В результате атак был убит 1 полковник и 28 солдат, тяжело ранены 1 генерал, 1 подполковник, 1 младший офицер и 6 солдат, легкие ранения получили 4 младших офицера и 50 солдат. 92 солдата пропали без вести, мятежники захватили 67 ружей и 2 ранца, оставив в руках солдат 12 убитых, 14 раненых и 242 пленных. Всего же в Варшавском и Виленском Военном округах за январь 1863 г. было убито 54, за февраль — 19 русских солдат и офицеров, умерло от болезней и ран 145 и 136 чел., бежало — 28 и 24 чел. Общие потери вместе с пропавшими за это время составили 406 чел., а вместе с без вести пропавшими или попавшими в плен (23 чел. за январь) — 429 чел. Соотношение убитых к строевым равнялось 1 на 1.885 чел., умерших — 2,05 на 1 тыс.(за тот же период 1862 г. — 2,13 на 1 тыс. чел.). Абсолютное число заболевших при этом выросло — 4.532 чел. за январь-февраль 1863 г. против 1.879 чел. за тот же период 1862 г. Подобный рост легко объясняется увеличением состава округа и активными действиями зимой.

Призыв императора не обвинять польский народ был услышан русской прессой. Впрочем, она и без того была шокирована произошедшим и поначалу только удивлялась произошедшему, непонятно зачем убеждая своих читателей в том, что никогда не выступала против поляков. «Проверяя наши народные чувства, — отмечали «Отечественные записки», — мы можем смело сказать, что в душе великорусса нет ненависти к полякам.» Впрочем, это отнюдь не означало готовности к всепрощению и беззубости. Назревала перемена настроений общества. В первой статье о мятеже М.Н. Катков пророчески предупреждал: «Итак кровь опять льется в семейном споре двух братских племен, соединенных под одним скипетром. Наши войска, отдельно расположенные, были повсюду в Царстве атакованы. Их пытались сперва совратить с пути долга, побудить к нарушению присяги; но эти попытки не удались, не смотря на уверение наших заграничных патриотов, и теперь русских солдат убивают в домах, по одиночке. Это безумие объясняется лишь совершенным неведением относительно расположения умов в России. Если бы польские демагоги знали чувствования русского народа, они не дерзнули бы умерщвлять наших солдат, исполнявших свой долг; они не навлекли бы на свою страну неизбежных последствий злодейского пролития братской крови. Польская агитация была в России причиной многих несчастий; она может и у нас считать свои жертвы. Всюду старалась она сеять бессмысленное и бесцельное раздражение и искажать народное чувство. Теперешний взрыв будет иметь для нас последствия грозы, очищающей атмосферу».

Агитация среди русских войск в Польше действительно велась весьма активно. Распространялись самые разные обращения: в октябре 1861 г. — «Прокламация к солдатам», в которой утверждалось: «А чего хочет поляк? Воли! А чего хочет мужик? Воли. Стало они хотят одного и то же — воли. И за что их бить? Неужто нам помнить, что 250 лет тому назад поляки ходили на Россию и чрез 250 лет всё им мстить? Да такого глупого человека, который бы в самом деле хотел мстить за то, что было 250 лет назад, у нас в народе и не сыщешь». Таких людей действительно не было. Очевидно, поэтому солдат уговаривали не соблюдать присягу и не слушать офицеров. В мае 1862 г. появилась прокламация «Русским войскам в Польше»: «Братья! Время восстания Польши приближается; вас сегодня хотят сделать палачами поляков. Но не будьте ими: если вы и победите поляков, ваши победы покроют вас позором, вам придется краснеть вашей храбрости.»

В июне 1862 г. появилось воззвание «Русские офицеры солдатам русских войск в Польше». На этот раз солдат призывали не выполнять присягу уже от лица офицеров, и, после восстания поляков, составить «вольные дружины» и поспешить «в Россию на помощь нашим…» В сентябре того же года анонимные «русские офицеры» обратились к Наместнику через «Колокол». Адрес содержал знакомые утверждения о том, что войска не хотят быть палачами, что обязательно скажется в случае восстания. «Оно не только не остановит поляков, но пристанет к ним, и может быть, никакая сила не удержит его. Офицеры удержать его не в силах и не захотят.» Единственным спасением было дать Польше «свободно учредиться по понятиям и желаниям польского народа», «иначе грозит беда неминуемая». Очевидно, авторы этих агиток в какой-то момент сами поверили в правдивость собственных призывов.

На самом деле это была ложь. Солдаты были чрезвычайно сильно утомлены как издевательствами со стороны поляков, так и приказами проявлять терпение. Они рвались в бой. Демагогия «Колокола» хорошо действовала на повстанцев. Там находились люди, искренно верившие в то, что стоит перебить офицеров — и все пойдет на лад. Пропаганда Герцена была сразу же подвергнута критике Катковым уже в январе 1863 г. Его противник утверждал: «…борьба наша с Польшей не есть борьба за политические начала, это борьба двух народностей, и уступить польскому патриотизму в его притязаниях значит подписать смертный приговор русскому народу». Русские войска чувствовали это противостояние, и, вопреки заверениям «Колокола», не стыдились своей храбрости.

Они проявили ее не только в неудавшуюся полякам «Варфоломеевскую ночь», участия в которой, кстати, повстанцы не стеснялись. 14(26) августа 1863 г. разъезд из 25 линейцев и 12 донцов под командой войскового старшины и 4 гусарских офицеров в течение 3 часов отбивалась от отряда из 1000 конных и 400 косинеров (значительная часть пехоты мятежников была вооружена косами, которые были насажены на манер пик. На длинных древках это оружие было весьма сложным в использовании, и в неопытных руках часто удар наносился плашмя, и оставлял не раны, а синяки). Бой 1 против 40 закончился, когда в строю осталось только 7 человек. 15 тяжело ‑ и 4 легкораненых через три дня были освобождены своими.

Поначалу руководство в повстанческих отрядах захватили выпускники школы в Кунео или люди без военного опыта или люди без военного опыта — ксендзы, семинаристы, помещики и т.п. Все они становились «офицерами», сотрудниками штабов, адъютантами. На отряд в 300−350 человек таковых иногда насчитывалось до 50. Не имея в абсолютном большинстве ни боевого, ни вообще какого-либо военного опыта, такие командиры заменяли его шаблонными действиями и обращением к морали подчиненных. Они пытались организовать свои действия по образцу регулярной армии — сочетая огонь и удар линии пехоты. Не имея ни должного количества оружия и подготовленных кадров, ни времени для обучения своих отрядов и их спайки, мятежники терпели поражение за поражением. Первые же столкновения показали эту закономерность.

Один из корреспондентов «Русского инвалида» писал: «Вот как обыкновенно происходит дело: отряд войска встречает инсургентов, положим, от 300 до 500 человек, как это по большей части случалось; численность войск гораздо меньше; отряд обыкновенно состоит из одной или двух рот пехоты и 15−20 казаков. Разумеется, здесь не говорится о тех, впрочем, весьма редких, случаях, когда посылались и более значительные отряды против многочисленных шаек инсургентов. У инсургентов едва 1/10 часть вооружена ружьями, и то охотничьими, которые несут не далее 200 шагов; эта часть выстраивается впереди, сзади их стоят вооруженные косами, а за ними — просто палками и дубинами. Вооруженные огнестрельным оружием начинают перестрелку, но выстрелы цепи, вооруженной штуцерами и открывающей огонь на 600 и 800 шагов, перебьют всех, не допустив их и на расстояние даже 600 шагов; следовательно, первая линия инсургентов будет уничтожена прежде, чем огонь ее может причинить какой-либо вред войску.»

В случае, если по повстанцам действовала артиллерия, все заканчивалось гораздо быстрее. Из такой ситуации могла выйти только хорошо обученная регулярная армия, но не добровольцы. Призывы не мстить братьям после победы над ними ложились на добрую почву. Русские войска поначалу так и действовали. В характерной для себя манере они нашли в себе силы увидеть грань между правым и виноватым. Это сказалось и на отношении к пленным — задержанных крестьян, силой уведенных в отряды повстанцев, отпускали домой.

Но миролюбие и мягкость скоро ушли в прошлое. Им не было место в жестоком противостоянии, навязанном мятежниками. Восстание быстро превращалось в войну поляков с не-поляками за пределами Царства Польского и в войну с дворянским элементом внутри этих пределов.