Гоголь: анатомический театр

«Ничего не может быть торжественнее смерти. Жизнь не была бы так прекрасна, если бы не было бы смерти».

Николай Гоголь

ИНТРО

Войти в зал зрителям разрешили минут за пять до начала спектакля. Никакой светской атрибутики, никаких законных трех театральных звонков. Молча, будто на поминках, все заходят в темное пространство. Площадка-трансформер изящно переделана в анатомический театр. Полукругом загибаются три ряда из черных аскетичных лавок. Круглая кафедра вымощена мелкими квадратиками белого кафеля. В центре ногами к зрителям лежит босой человек в исподнем. Над ним современный операционный светильник. Лаконичная одежда «хирургического кабинета» подчеркнута «фосфорным» светом ламп: все светлые предметы становятся ярче, а темные — еще темнее.

Долгая тишина. Входят две несуразные женщины в белых халатах и меховых шапках (типичный дресс-код врачей и сотрудников НИИ советской эпохи). Руки в карманах, большие пальцы снаружи. Подходят к лежащему телу, безучастно осматривают и уходят вон. Вся атмосфера вкупе с абсурдистским началом сразу настраивает присутствующих на сеанс спиритической связи с Гоголем. Впрочем, кому как нравится — иным (вроде меня) показалось, что режиссер предлагает провести время вместе с Гоголем в пространстве бардо, в переходном состоянии души между этим миром и тем. Нависло подозрение, что статус «академический» в театре в этот вечер будет отложен в сторону.

СМЕРТЬ И МИФЫ

Оно и понятно: шлейф славы великого русского писателя ведет в иное измерение. Гений Гоголя, как и его жизнь, пограничны с мистификацией и анормальной реальностью. А кроме того, его смерть, которую Гоголь уже ждал как освобождение от душевных мук, и даже его послесмертие обросло пугающими мифами и загадками. В феврале 1852 года Гоголь умер из-за врачебной ошибки. Консилиум авторитетных докторов того времени утвердил диагноз — «менингит». С каким-то яростным рвением, если не сказать насилием, медики лечили писателя: погружали больного в горячую ванну и поливали голову ледяной водой. И без того тяжелое состояние Гоголя, вызванное осознанным отказом от пищи, усугублялось. Умер писатель от алиментарной дистрофии, сердечной недостаточности, физического и психического истощения.

И тем не менее этот факт не помешал укорениться в народе легендам о самоубийстве писателя, а равно о его летаргическом сне и якобы живом Гоголе в гробу. Разумеется, были на то предпосылки. Известно, что Николай Васильевич панически боялся быть похороненным заживо, поскольку в течение последних 20 лет жизни страдал, говоря языком современной медицины, маниакально-депрессивным психозом. В череде припадков отчаяния он впадал в оцепенение и по несколько дней мог находиться в бездвижном состоянии. А самой таинственной до сих пор историей, связанной с именем писателя, остается пропажа его головы из гроба. Исчезновение черепа Гоголя обнаружили при перезахоронении в советском 1931 году. После чего последовал личный приказ Сталина провести срочное расследование. Следствие выяснило, что голову украли аж в 1909 году. Якобы тогда меценат и основатель театрального музея Алексей Бахрушин за большие деньги подговорил монахов эксгумировать могилу и достать реликвию.

ВНУТРЕННИЙ ГОГОЛЬ

За толщей подобных мифов, исторических фактов и народной конспирологии сам Николай Гоголь как сложная личность остается в тени. «Мертвые души» должны были раскрыть тайну русской жизни, предназначение русского народа. Но Гоголь бросил в печь практически готовый второй том романа. Почему? Отчего, несмотря на свой признанный всеми дар, он до последнего дня сомневался в писательском предназначении и в наличии необходимой для этого дела собственной духовной высоты? Что заставляло его, человека, страдающего булимией, истощать себя жесткой аскезой, по несколько дней не есть и не пить? Как из веселого повесы Гоголь превратился в замкнутого, глубоко верующего христианина? Было ли это безумством или осознанным уходом от мира? «Я не рожден для треволнений и чувствую с каждым днем и часом, что нет выше удела на свете, чем звание монах».

Эти тайны не под силу раскрыть ни одной многостраничной монографии, не говоря уж об одном спектакле. Но попытки очной встречи с внутренним истинным Гоголем, как плацебо — бесполезны, но исцеляют. Валерий Фокин, поставивший около двадцати спектаклей по произведениям Гоголя в России и за рубежом, страстный почитатель и исследователь творчества писателя, предлагает посмотреть на своего фаворита вне масскультурных шаблонов. Посмотреть через призму особой визуальной образности, поговорить на языке психики, а не интеллекта. Режиссера манит иррациональное, а не нарратив беллетристики под шапкой «этот таинственный Гоголь».

Справляться со сверхзадачей приходится прежде всего ведущему артисту Александринского театра Игорю Волкову: от последних часов жизни, видений и внутреннего монолога до состояния трупа — актер тащит весь спектакль на себе. Судороги, боль, маска человека, шагнувшего в иной мир. Замерзшее тело под грудой шуб. Тяжелая поступь больного, идущего справлять нужду. Остановившийся взгляд. Открытый рот, куда насильно запихивают итальянскую снедь назойливые няньки. И лишь одинокая оливка, выпавшая изо рта, кажется бессловесным ответом Гоголя на мирской ад.

Зачем жить, коли душа мертва? Во спасение измученной страданиями души Гоголь изнурял и не щадил себя, пытаясь искупить религиозным подвигом низкую человеческую природу. Об этом, увы, не так подробно сказано в спектакле. Однако потрясающий Волков спасает ситуацию крупными планами: практически отождествляется с Гоголем, тянет за рукав зрителя в последнем монологе. Не ищет приятия и понимания, а все тянет и тянет до самого дна осознания тщеты и мерзости всего сущего, чтобы оттуда взмыть на высоту мира горнего. Так врывается в зал «свет в конце туннеля», и гигантская голова Пушкина летит из тумана. И нет ничего, кроме темного силуэта, тающего в нездешней дымке.

ИДЕАЛЬНОЕ КИНО

Несмотря на то, что новая постановка — авторский ремейк спектакля 2011 года, что шел на седьмом ярусе «старой» Александринки (тогда и на «Золотую маску» номинировался, и премию «Прорыв» получал), «Ваш Гоголь» 2016-го отличается прежде всего новой выразительностью. В этом в немалой степени заслуга художника спектакля Марии Трегубовой и композитора Александра Бакши. Они создали другое измерение, где работают иные законы времени и пространства. Кабинет сновидений, предсмертных галлюцинаций или парадоксального бардо православного писателя. Измерение вышло гиперкинематографичным и эстетически рифмуется с «Пеной дней» Мишеля Гондри.

Огромные бутафорские колосья, гигантские механические жуки и стрекозы, кукольный Петербург на колесиках, скейтборды в виде венецианских гондол; не говоря уже об излюбленных Фокиным карликах и карлицах в ролях статистов и миниатюрном оркестре, издающем скорее метафизический саунд, нежели музыку. Идеальный, вычищенный до пикселя, холодноватый мир красоты — сюрреалистический концентрат в крохотной коробочке театра. А может быть, это красочный диафильм в таинственно пропавшей голове Гоголя?