В Германии в последние дни открыто заявили, что Берлин начал видеть Москву в качестве своего «противника», а не в качестве «потенциального партнера». Таким образом, с точки зрения Берлина Россия за один год прошла путь от статуса «трудного партнера» до противника, т. е. врага. Об этом стало известно после саммита G20 в Брисбене, в кулуарах которого президент РФ Владимир Путин имел многочасовые переговоры с канцлером Германии Ангелой Меркель. В своем комментарии к прошедшему саммиту в Брисбене наш популярный экономист Михаил Хазин воскликнул: «Ах Ангела, Ангела!» Ведь канцлер Германии после саммита подчеркнула необходимость быстрого завершения переговоров о создании зоны свободной торговли Евросоюза и США. «Напомню, — пишет Хазин, — что себестоимость производства в Евросоюзе еще выше, чем в США, поэтому если ЗСТ [зона свободной торговли] Китая с США губит реальный сектор американской экономики, то североатлантическая ЗСТ губит реальный сектор стран Западной Европы. Казалось бы — Меркель должна отбиваться от таких предложений руками и ногами… А она… Да, конечно, это предательство по отношению к своему народу и своей стране, и можно только подозревать, что о ней знают спецслужбы США. Но сам вывод напрашивается: если немцы хотят сохранения своей страны и реального превращения ее в центр силы в мире, они должны себе руководство сменить. Причем достаточно быстро, а то поздно будет». Но действительно ли действия германского канцлера так уж противоречат национальным интересам Германии? И если Россия для Германии является противником, то кем тогда является Германия для России? Попробуем разобраться с этим вопросом.

Для понимания происходящего надо обратиться к сути американской стратегии сдерживания, доказавшей свою практическую успешность в деле сокрушения Советского Союза. Составной частью этой стратегии было специфическое решение американцами германского вопроса в Европе. Автор концепции стратегии сдерживания американский дипломат Джордж Кеннан (1904-2005) полагал, что «большой ошибкой государственных деятелей при принятии Версальского договора в 1919 году было стремление реконструировать Германию в качестве единой нации без предоставления ей широких возможностей деятельности при ограничении собственными рамками… Но если Германия не может быть окончательно сломлена, а проблема немецкого национализма не может быть решена путем отбрасывания Германии назад в прошлое, то оставалось только одно — создать своего рода федеральную Европу, в которую войдет объединенная Германия, и перед ней откроются широкие горизонты для ее стремлений и лояльности. Германия будет чувствовать себя вполне хорошо только как интегральная часть объединенной Европы. Находясь в Берлине во время войны, мне в голову пришла необычная мысль, что ведь Гитлер, правда, из ложных посылок и ложных целей, технически воплотил задачу унификации Европы. Он создал центральное правление в самых различных сферах жизни и деятельности — в транспорте, банковских делах, области заготовки и распределения сырья, контроля за различными формами национализированной собственности. И я спросил себя: а почему бы не использовать этот опыт после победы союзников? Единственно, что требовалось, так это принятие соответствующего решения — не сокрушать созданную немцами сеть центрального контроля по окончании войны, а взять ее в свои руки, устранить нацистских представителей, поддерживавших ее в рабочем состоянии, посадить на их место других (в том числе и немцев) и наделить эту унификацию новой федеральной европейской властью».

Итак, после окончания Второй мировой войны американские политики поняли, что продвигаемая Черчиллем с 1943 года идея раздела Германии на исторические земли была нереалистичной, так как ставила эту страну, стремящуюся к решению ее национальных идеалов и устремлений, в состояние национально-суверенной раздробленности. В перспективе это вело или к повторению Версаля 1871 года, или Версаля 1919 года. Кроме того, подобное умиротворение Германии бросало ее в объятия СССР-России. Поэтому, по замыслу американцев, только та или иная форма европейской интеграции могла бы обеспечить Германии достойное место в европейском сообществе, вполне для нее приемлемое, при соблюдении общей европейской безопасности в интересах США. Поэтому Западной Германии, находящейся под эгидой американцев, отчасти вернули то, что было завоевано немцами при Гитлере силой оружия. В 1960-х годах в советских СМИ эту реалистичную американскую политику в немецком вопросе не без оснований называли реваншизмом.

Тут необходимо понять, что негласное условие американо-германского союза — предоставление Германии «широких возможностей для деятельности» вне ее национальных границ в Европе в обмен на политическую лояльность США действует до сих пор. Условие это было составной частью политики сдерживания СССР в эпоху холодной войны. При этом победа США в холодной войне автоматически означала предоставление Германии еще более «широких новых возможностей» на новых территориях после ликвидации СССР и Югославии. Германия получила для ничем не ограниченного экономического освоения и эксплуатации всю Центральную Европу и Балканы — то, за что она сражалась в двух мировых войнах. Получила все, заметим мы, что Германия хотела от Версаля и до Версаля и от Версаля до Потсдама, не сделав при этом ни единого выстрела, только через верность своему верховному сюзерену — США. Положительный результат для Германии «нового расширения» известен — это беспрецедентный в современной Европе взлет германской промышленности и торговли.

Выбор Меркель лета 2014 года в 100-летний юбилей Первой мировой войны означает, что Германия в ходе нынешнего конфликта США с Россией рассчитывает получить более «широкие новые возможности». И цена потерь от санкций для Германии не сравнима с тем, что она рассчитывает получить под «новое освоение». Кроме того, в случае германо-российских отношений всегда следует помнить, что за любой заявкой России на серьезную собственную самостоятельную экономическую политику следовал серьезный российско-германский конфликт — дважды в прошлом веке с массовым кровопролитием. Готовность России создавать Таможенный союз и Евразийский союз стала для Германии той чертой, за которой последовал решительный конфликт с Россией. Здесь следует лишь хронологически соотнести провозглашение Москвой «Евразийского проекта» и подъем волны критики России в Германии.

Нынешний провал Кремля и Смоленской площади в их ожидании того, что Германия в конфликте из-за Украины благодаря своим текущим «экономическим интересам» сыграет для России роль «честного маклера» в торге с Западом, сродни другому знаменитому российскому провалу в дипломатии — Берлинскому конгрессу 1878 года. При этом явной проблемой «российской внешнеполитической экспертизы» остается то, что Германия накануне украинского кризиса не скрывала своей евро-атлантической позиции и верности союзу с США. Правда, по-видимому, определенные надежды Москве давала сама постановка Берлином возможности более активной внешней политики Германии. Вопросом оставалось: насколько самостоятельной от США она станет?

3 октября 2013 года в Штутгарте в речи по поводу Дня единства Германии президент Германии Йоахим Гаук заявил: «В мире, полном кризисов и потрясений, возрастает новая ответственность Германии». Тема внешнеполитической активизации Германии в связи с европейским лидерством была позитивно воспринята в России как знак поиска Берлином самостоятельной от Вашингтона линии. Любые трения или возможные противоречия между Германией и США последние три года активно обсуждались в наших СМИ. Внешнеполитическая активизация Германии связывалась с ослаблением трансатлантических связей и давала надежду на пересмотр характера отношений Германии с США. Внешнеэкономическая активность Германии в направлении «развивающихся рынков» давала еще один повод для оптимизма. Для Германии ее внешняя торговля является одной из составляющих ее внешней политики из-за зависимости от внешних рынков и сырья. Германия выстраивала «стратегические партнерства» с незападными странами, в первую очередь с Россией и Китаем — основными конкурентами США соответственно в военно-стратегической и экономической сферах. Кроме того, казалось, что гарантии безопасности со стороны США все больше воспринимались в Германии, да и всей Европе, рудиментом холодной войны.

С началом финансово-экономического кризиса 2008 года внешнеполитическая роль Германии начала заметно меняться. Берлин занял место лидера в ЕС, что в перспективе означало изменение его значения и на мировом уровне. Возникала иллюзия, что Германия готова рассматривать себя в качестве державы — одного из центров в многополярном мире, способного действовать самостоятельно и самостоятельно согласовывать свои действия со своими партнерами без оглядки на США.

Тема внешнеполитической активности Германии была развита в январе-феврале 2014 года членами нового коалиционного кабинета Меркель — министром иностранных дел Франком-Вальтером Штайнмайером и министром обороны Урсулой фон дер Ляйен. Немецкие политики обрисовали контуры будущей германской внешней политики, которая включала в себя и готовность ко вмешательству в международные кризисы за рубежом. Украинский кризис был в разгаре, когда именно министр иностранных дел Германии Штайнмайер вместе с «английским» поляком Сикорским исполнил ключевую роль в принуждении президента Януковича к роковому соглашению с оппозицией 21 февраля 2014 года. В этом эпизоде именно германская дипломатия сыграла неприглядную роль фасада, за которым США произвели успешный переворот в Киеве. Подобные действия были связаны с тем, что к тому моменту Германия уже определилась со своими внешнеполитическими приоритетами. Уже в этом эпизоде Берлин продемонстрировал себя ближайшим подручным США в провоцировании тяжелого геополитического кризиса в Евразии.

Между тем охлаждение между Москвой и Берлином началось не в 2014 году, а ранее — осенью 2012 года, когда реакцией на возвращение на президентский пост президента Путина стала жесткая антироссийская резолюция бундестага. До начала 2014 года германские внешнеполитические эксперты рассмотрели три возможных варианта будущей самостоятельной внешней политики Германии. При этом в Берлине понимали, что самый интересный для Москвы вариант полностью самостоятельной внешней политики, основанной исключительно на национальных интересах Германии, с большой вероятностью приведет к обострению в объединенной Европе уже проявившихся к тому времени в ходе кризиса антигерманских настроений. США легко смогли бы манипулировать по этому направлению.

Второй рассмотренный возможный вариант: Германия идет в Европе по пути максимальной реализации лиссабонских положений и ставит на превращение Евросоюза через федерализацию в полноценную глобальную державу. Однако означенный путь предполагал полный отказ от национальных интересов и вызвал бы определенное сопротивление уже в самой Германии. Возможную оппозицию этому варианту стала демонстрировать вновь созданная в Германии партия AfD. Кроме того, в практическом исполнении федералистский вариант достаточно долог, сложен и зависим от политической воли всех стран Евросоюза, включая такого сложного партнера, как Великобритания.

Третий вариант, подразумевавший тесное сотрудничество с США в решении глобальных задач, предполагал подчинить «национальный интерес» и лидерство Германии в ЕС «трансатлантическому сотрудничеству» с США. Подобный вариант внешней политики требовал согласования позиции Берлина в Европе с Брюсселем, Парижем и Лондоном, но с оглядкой на Вашингтон. При этом надо учитывать и то обстоятельство, что противником германской самостоятельной внешней политики являются не только европейцы, но и США. Поэтому «трансатлантический вектор» для Германии означает согласование ее внешней политики со всеми ее основными партнерами-союзниками, включая и сюзерена. Это своего рода компромисс, но подобный вариант германской внешней политики в рамках трансатлантического содружества опирается на солидную полувековую традицию. Поэтому он наиболее прост, естественен и надежен для Германии. Простые опросы общественного мнения в этой стране демонстрируют, что большинство немцев выбирают именно его.

«Трансатлантический вариант» германской внешней политики получил концептуальное оформление осенью 2013 года в докладе «Новая мощь, новая ответственность» немецкого фонда «Наука и политика» и германского фонда Маршалла США. В докладе был сделан вывод, что Германия получает серьезные выгоды из глобализации и нынешнего миропорядка, и поэтому ее основной стратегической целью является его сохранение и развитие.

В случае «трансатлантического выбора» Германии предстояло соотнести свои потери с возможными будущими выгодами. И сделанный в Берлине простой расчет показал, что будущие выгоды неизмеримо превышают текущие потери. Кроме того, недополученные миллиарды из-за санкций на фоне огромного профицита внешней торговли Германии выглядят мелочью. К осени 2014 года Берлин продемонстрировал, что во имя трансатлантической солидарности он готов пожертвовать частью выгод от своих двусторонних отношений с Россией. При этом согласие Германии на содействие США в исполнении их геополитических планов не означает для самой Германии полный отказ от значительной части собственных интересов. Просто интерес Германии в окончательном геополитическом сокрушении России на время совпадает с геополитическими планами США.

И потом в ходе самого украинского кризиса Берлин успел убедиться в том, что «трансатлантический вариант» является не только безальтернативным, но и выгодным и совсем беспроигрышным для Германии. После переворота в Киеве Россия не проявила последовательности. Она захватила Крым, но не связала это действие с разрушением основополагающего Беловежского порядка из-за действий Запада по провоцированию «оранжевой революции» во втором по величине осколке бывшего СССР — на Украине. Более того, спустя три месяца после переворота в Киеве Москва признала де-юре его итоги. Своими колебаниями Россия демонстрирует свою слабость, что способствовало лишь укреплению убежденности в Берлине правильности трансатлантического вектора внешней политики Германии. К тому времени США неоднократно продемонстрировали ошеломляющий успех от применения ими технологий «оранжевой революции» для сноса неугодных государственных режимов. Особенно эффектно эта технология была предъявлена в последнем случае с Украиной, к территории которой Германия имеет исторический интерес. Это был еще один лишний аргумент в пользу выбора Германией трансатлантического вектора, который, по мнению Берлина, гарантирует успех и прямую выгоду Германии в ближайшем будущем. Кроме того, попытка России договориться с Западом по Украине в течение последнего полугода продемонстрировала Германии, что внешне дело идет по полной аналогии с хорошо знакомой Берлину югославской войной 1991-2001 годов. В начале украинского кризиса Берлин от трансатлантического курса мог бы переубедить лишь один аргумент — грохочущий и ржавый Сталинград на дорогах Украины. Этот кошмар пробудил бы в сознании и подсознании немцев дремлющий ужас мировых войн и остановил их.

Самое главное. В Берлине хорошо понимают, что ресурсы США для поддержания их гегемонии в мире ограничены, и, более того, они сокращаются. Поэтому «участие» США в будущем присутствии в Евразии будет носить выборочный характер. Вашингтон уже неоднократно заявлял, что планирует сконцентрировать свои внешнеполитические усилия в первую очередь в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Это означает, что значение Германии на Евро-Азиатском материке после устранения России неизмеримо возрастет. Пространство «от Бреста до Урала» находится для США за океаном. Германия же — тут и близко. Поэтому Германия станет более успешно утилизировать в своих интересах то, что останется от России в итоге нынешнего геополитического конфликта. На практике сырьевыми ресурсами владеет тот, кто их потребляет. Нынешний геополитический конфликт означает, что в случае успешного разрешения его в свою пользу Германия приведет в юридическое соответствие формулу владения и потребления. Основы для этого в постсоветской России созданы. В случае Оstpolitik главным интересом Германии всегда были сырье и рынок для сбыта продуктов германской промышленности.

Между тем в процессе разрушения СССР российская элита собственный корыстный интерес прикрыла ложной идеологической концепцией «Большой Европы» от Лиссабона до Владивостока и иллюзиями на возможность откола европейцев, и прежде всего немцев, от США. Главным итогом этих иллюзий пока стала нынешняя «странная война» Запада и России вокруг Украины. Вслед за США Германия продвигает в ЕС санкции против России, а в ответ Россия исправно и в полном объеме по недавно построенному газопроводу «Северный поток» снабжает Германию природным газом. Снабжает в таких объемах, что Германия может даже позволить «обратный реверс» газа на Украину. Возникают странные аналогии: летом 1940 года Германия должна была выбирать, по кому нанести следующий удар, по Англии, а через англо-саксов по США, или по Советской России. Германия выбрала тогда наступление на Восток, но 22 июня 1941 года, когда германский авангард форсировал Буг, советские эшелоны с зерном и сырьем по мосту через эту самую реку ехали в Германию.

Концепция «Большой Европы» размыла представления о геополитических пространствах. В случае с Украиной Германия ставит на вид России недопустимое поведение в Европе, прекрасно зная, что Украина является «задним двором» России. Ведь если Украина — это Европа, то какие интересы в ней имеет Россия? А если Россия тоже Европа, населенная к тому же отчасти, как они сами заявляют, «русскими европейцами», то подобная логика требует от Германии приведения и России к европейскому знаменателю, т. е. разрушения ее. Трансатлантический выбор Германии связан с простым историческим опытом и прекрасным знанием своего «российского партнера», а на самом деле исторического противника, со всеми его слабыми местами — разрушенной цивилизационной и этнической идентичностью, бездеятельностью, фанфаронством, продажностью и сибаритством — со всем тем, что немцы так презирают.

Итак, в Берлине полагают, что самое время вернуться в отношениях с Москвой к «стратегии сдерживания», успешно использованной Западом в холодной войне для сокрушения Советского Союза. В штабе планирования МИД ФРГ будущая система европейской безопасности выглядит в виде «Сдерживание 2.0». Но ведь «сдерживание» заранее предполагает в конечном итоге победу.