ИА REGNUM публикует полную версию доклада эксперта аналитического центра "Кавказ" Сергея Шакарянца, представленного на круглом столе "Региональная политика России 90-х годов и сегодня". Мероприятие организовано Южнокавказским филиалом Фонда развития "Кавказский институт демократии" в Ереване 15 июня.

Говоря о политике Российской Федерации в масштабах всего Кавказского региона и, конкретно - в Закавказье, многие аналитики и эксперты до сих пор не завершают своей реально-виртуальной дискуссии о том, что же делала и делает официальная Россия по отношению к данной части более глобального региона - Передней Азии или, как его намного чаще именуют на Западе, а теперь и в СНГ - Ближнего Востока. Сделав подобную оговорку, мы вовсе не руководствовались целью "потрафить" любимой игрушке стратегов США в последние годы, в той или иной мере озвучив их стратегический проект о создании "Глобального Ближнего Востока". Это всего лишь констатация географического и геополитического фактов.

Всю политику постсоветской России на Кавказе с лёгкостью можно разбить на "ельцинскую", затем - "промежуточную" и, наконец, "путинскую". В первый период существования РФ как правопреемника Российской империи и бывшего Советского Союза, политика Москвы в данном регионе, конечно, только у ослеплённых собственной беспринципностью и безответственностью людей могла вызывать восторги. Данный период можно ограничить временем начала самораспада СССР и завершить 1994-95 годами. В этот период Россия действительно "уходила" с Кавказа, причём в то время её даже не "вытесняли" внешние силы. Это было решение тех лиц, которые руководили тогда Россией из Кремля. В этой связи довольно трудно согласиться с теми даже российскими политологами и экспертами, которые уже в наши дни, исходя из ряда сугубо визуальных актов, пытаются обосновать свою точку зрения о текущей ситуации как о "завершении эпохи российского доминирования" в Закавказье. Это именно в период 1991-95 гг. Россия своими руками и очень активно пыталась поставить последнюю точку на своей же политике предыдущих эпох, когда вопрос об интересах Москвы не только в Закавказье, но и на всём Ближнем Востоке, а также в соседней Малой Азии, признавался краеугольным камнем всей внешнеполитической доктрины России.

Характерно, что в отмеченный временной промежуток слабость российской "доказательной базы" в вопросе о "выходе" с Кавказа подчёркивалась и резким обострением положения даже в российской части Кавказа. Достаточно вспомнить, как вспыхивали осетино-ингушский конфликт и "ичкерийская вольница" в Чечне - и всё встанет на свои места. С позиций сегодняшнего дня, появление целой череды "автономных армий" на Северном Кавказе, не говоря уже о всё более жарко разгоравшихся межэтнических конфликтах в Закавказье, в те времена не могло вызвать иных чувств, как тревоги и опасений относительно того, что в скором времени весь Кавказ начнёт полыхать в огне междуусобных войн, или "войны всех против всех". И не зря те внешние силы, которые спонсировали как бы "естественное" отторжение Кавказа от России, именно в начале 90-х гг. всячески поощряли отступление властей РФ шаг за шагом даже в одном только чеченском вопросе.

Правда, в те же годы было заметно и невооружённым глазом, что центров определения и реализации политики в России - причём не только кавказской, но и всего комплекса внутри- и внешнеполитических актуальных проблем, - сразу несколько, а не один единый. И это не только некое подобие "конкуренции", например, между "козыревским" МИД России и Министерством обороны РФ. Всё обстояло значительно сложнее. И как проявление этой глубоко законспирированной сложности мы можем также воспринимать, что вначале только в рамках одной Москвы (в данном случае - как столицы страны), а потом уже - и в соответствующих субъектах Российской Федерации, рождается определение, которое в какой-то мере частично и косвенно свидетельствовало о намерении правящих кругов "ельцинской" России форсировать "уход" с Кавказа. Речь о пресловутой фразе "лица кавказской национальности", в которой явно ощущалось и ощущается стремление унифицировать все нации Кавказа и привести их к единому знаменателю - естественно, в основном с негативной для восприятия массового рядового россиянина позиции. Тем не менее, факт остаётся фактом - политика России тех времён в отношении Кавказа в целом и Закавказья в частности отличалась и многослойностью, и малой вразумительностью, что можно списать как раз на действие того фактора, что центров власти (определения и реализации решений, нёсших в себе явно или завуалировано властные полномочия) было несколько.

Второй период - "промежуточный" - можно условно отграничить периодом 1995-1999 годов. Отличительной чертой данного периода явилось постепенное осознание - в том числе и рядом лиц в ближайшем окружении тогдашнего президента России - того непреложного факта, что внерегиональные (по отношению к Кавказу) силы ведут дело к дальнейшей дезинтеграции всей России. И Кавказу в этой новой "большой игре" отведена роль своеобразного тарана, который, пусть даже ценой собственной физической и геополитической гибели, но должен привести в действие сотни тысяч винтиков разрушительного механизма, образно выражаясь, при "взрыве" которого от самого российского государства не должно остаться что-то большее, чем "типичная среднеевропейская страна", ограниченная нынешней украино-российской границей и Уральскими горами. Не зря именно в это время в Москве появляются контр-силы, которые начинают говорить о том, что "кто-то" пытается просто в новейшей эпохе и новейшими полит-технологиями реализовать пресловутый план нацистского Третьего райха "Барбаросса". И именно с этого времени в России появляются открытые оппоненты данного плана, прозванного в ряде российских СМИ "Барбаросса-2", причём упомянутые оппоненты довольно быстро начинают распространять свои взгляды и влияния в ряде ключевых и стратегически важных регионах России, коими, например, на наш взгляд, являются юг России и Поволжье.

Даже неудачная "первая чеченская кампания" (мы умышленно используем тот штамп при квалификации данных событий в середине 90-х, который использовался и продолжает использоваться в очень многих российских СМИ) уже свидетельствовала о том, что в сознании правящих кругов прошла своего рода "красная черта", резко ограничившая предел "добровольных уступок" России своим геополитическим конкурентам или, как тогда было принято выражаться, "партнёрам" на мировой арене. Актуализация идеи о коллективном отпоре проискам этих внерегиональных сил была подчёркнута также инициативой о пролонгации Договора о коллективной безопасности (ДКБ) стран-членов СНГ, которая родилась именно в эти годы и лишь официально оформлена была в 1999г. Наконец, касательно непосредственно Кавказского региона, именно в то время начался процесс формирования специального воинского соединения в рамках Вооружённых сил России - конкретно, Северокавказского военного округа (СКВО). Была создана новая армия - 58-я, получившая штатное наименование (в те годы) "Особая Кавказская армия". Рискнём предложить свою версию - именно в момент рождения решения о создании и формировании данного воинского соединения начался и этап "формулирования" новейшего "Кавказского проекта" России. Проблема не в том, что ещё несколько лет в Москве затруднялись чётко и однозначно заявить о том, каковые российские приоритеты на некогда юго-западном стратегическом направлении политики в целом и военной политики - как неразрывной и органической части внешней политики.

В этом решении в то время виделось немало символизма. Ведь у России особо выделенная Кавказская армия существовала только в период активного противостояния Российской империи османским туркам и их союзникам в лице, например, Великобритании на Кавказе и в бассейне Чёрного моря. Возможно, что создавая 58-ую армию, авторы данного проекта не имели ничего общего с подобными параллелями и символами и что к идее о необходимости возрождения подобного специализированного соединения политики и военные России пришли в процессе не очень удачной "операции по восстановлению конституционного строя" в Чечне в 1994-96гг. и после неё, когда шло осознание основных ошибок и упущений российской политики в регионе. Правда, есть ещё одна версия - поскольку в годы первой чеченской кампании неоднократно выявлялся факт вмешательства соседней Турции в кавказские дела, то воссоздание Кавказской армии и события в Чечне в середине 90-х были связаны между собой лишь косвенно. В действительности же стратегическая направленность данного шага предопределялась опасениями относительно вероятной новейшей экспансии Турции в регионе, благо что рядом с Анкарой и тогда, и сейчас были и остаются "политические преемники" Великобритании на мировой политической арене - США.

И вот, наконец, третий - нынешний этап истории кавказской политики постсоветской России. Называть его "путинским", конечно, можно только условно. Есть глубокая убеждённость в том, что если бы в 1999-2000 годах президентом России стал бы и не Владимир Путин, а некто иной, всё равно вектор российской политики в регионе был бы точно таким. Чем он определяется - заметить не трудно. Во-первых, явный отход от императива первых постсоветских лет, когда в Москве очень многие считали, что закавказским народам просто "некуда деться", и регион чуть ли не обречён навечно оставаться зоной влияния России. Во-вторых, более осознанное понимание того факта, что активное участие в процессе урегулирования межэтнических конфликтов Закавказья даёт России возможность сохранять свои ведущие позиции, в том числе и в плане сохранения имиджа всекавказского миротворца, умеющего и стремящегося положить конец локальным вооружённым конфликтам и стычкам. В-третьих, пришло и понимание того, что без внешней стимуляции сохранить в коллективном сознании народов региона положительные воспоминания о роли и значении российского фактора на Кавказе уже не обойтись и что культурологическая и идеологическая составные российской политики в регионе играют не меньшую, если не большую роль в сохранении позиций Москвы в регионе. Наверное, не зря именно в двух эпицентрах наиболее ожесточённого из межэтнических конфликтов Закавказья - Ереване и Баку, и были созданы Славянские университеты.

В-четвёртых, практически вся политика как таковая уступила место методу "привязки" народов и стран, давно уже применяющемуся Западом. То есть наряду с осознанием пока ещё нереальности или маловероятности равноправности конкуренции с теми же США в сфере военного или иного "физического" присутствия - например, в международно признанных государствах Закавказья, нашло своё место и убеждение в том, что есть куда более существенные механизмы и методы "привязки", чем привычное военное присутствие или политико-идеологическое давление. Конечно же, речь об экономике, и к этому мы в ходе сегодняшнего нашего разговора ещё вернёмся отдельно. Но в общих чертах, наверное, следует отметить, что та же Грузия, столь ярко и явно стремящаяся на любом уровне подчеркнуть свою антироссийскость, что связывается с новейшей для постсоветской Грузии идеей-фикс о том, что якобы её конфликты с абхазами и осетинами являются результатами "агрессии" и "попыток аннексии" территорий со стороны России, тем не менее, в принципе, весьма лояльно относится к тому факту, что природный газ она продолжает получать именно из России и что крупнейшая энергораспределительная грузинская компания "Тэласи" принадлежит РАО "ЕЭС России" и что, наконец, совсем недавно одна из российских фирм купила известный винзавод в Грузии. Естественно, о своеобразной экспансии российского бизнеса, российских капиталов в Армении и Азербайджане можно говорить намного дольше.

Только из-за того, что внешнеэкономическая составляющая российской политики на Кавказе последних 5-6 лет сама по себе уже является отдельной темой исследований, столило бы быть несколько сдержанными и не затрагивать мельчайших деталей этого процесса, за которыми и скрыты порой все самые значимые "нервные окончания" тех политических процессов, которые проистекают в настоящее время и на российском Кавказе, и в Закавказье, а также довольно поспешные и нервные дёргания, которым начали отличаться в последние годы в процессе осуществления своей политики в нашем регионе все основные конкуренты-"партнёры" России. Уместно упомянуть, что именно в последние 5-6 лет получила осмысленное оформление и идея о конкурентноспособном (по крайней мере, в не столь отдалённой перспективе) стратегическом коммуникационном проекте, охватывавшем Закавказье. Конечно, речь о, по сути, трёхсторонней российско-ирано-индийской инициативе по созданию транспортного коридора "Север-Юг". И в той или иной мере данный проект также уже осуществляется, чем создал немало причин для колебаний в тех западных кругах, которые в 90-е годы прошлого века буквально "затопили" Закавказье своими стратегическими коммуникационными проектами в виде TRASECA, "Инногейт", "Великий шёлковый путь-2" и др.

1999-2000 годы были отмечены ещё двумя важнейшими вехами на пути реализации новой политики постсоветской России в нашем регионе. Первая из них может быть подвергнута сомнению - действительно, преобразование мало к чему обязывавшей структуры оборонительного характера в лице ДКБ в международную организацию ОДКБ, к тому же официально зарегистрированную и в ООН, вряд ли бы имело серьёзное значение для Закавказья, если в ОДКБ не входила бы и Армения, как отказались в своё время от членства в ДКБ Грузия и Азербайджан. Но ни время, ни политика не терпят сослагательного наклонения, и поскольку Армения является полноправным членом ОДКБ СНГ, то, следовательно, трансформация ДКБ в ОДКБ имела самое непосредственное значение и для всего Закавказья. Сейчас я бы не останавливался на том или ином пункте Устава данной организации, который и регламентирует определённые ожидания властей России и Армении от самого факта "присутствия" ОДКБ в регионе. Просто когда мы сейчас сравниваем ситуацию даже начала 2000г. с текущим положением вещей и когда слышим о том, что между ОДКБ и, например, новейшим евразийским гигантом в лице Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) достигнута договорённость о совместных тренингах в смысле подготовки к проведению антитеррористических операций, в том числе и с использованием войсковых спецпоздразделений стран-членов ОДКБ и ШОС, то нетрудно догадаться, что и данное направление своей политики в различных регионах и бывшего СССР, и планеты в целом, руководство России в полной мере распространяет и на Закавказье.

При всём этом есть, разумеется, и визуально негативные итоги политики последних лет. Впрочем, их всё же следует считать "отголосками" неверной в корне политики "ельцинской" России. Безусловно, речь идёт о свёртывании российского, например, военного присутствия в Грузии и всех тех акциях, которые предшествовали и сопровождали данный процесс, набирающий силу именно в наши дни. Понятно, что чрезвычайно трудно было бы идти на полный пересмотр обязательств по выводу своих войск, например, из Грузии и Молдовы, закреплённых в решениях приснопамятного Стамбульского саммита ОБСЕ. И понятно, что принимая то или иное решение, власти России прежде всего исходят из своих интересов, в рамки которых, безусловно, входит и стремление выходить с наименьшими потерями из тех ситуаций, созданных во время правления Ельцина, которые либо невозможно исправить, либо их исправление связано с чересчур серьёзными потерями для Москвы. В то же время, наверное, было бы неправильно не упомянуть о том, что принимая решения, согласованные с правительством - в данном случае, Грузии, власти России всё же могли быть ещё менее поспешными, чем сейчас, если приняли бы во внимание, например, экономические интересы населения Аджарии и области Самцхе-Джавахети, где базировались 2 из 4 российских военных баз на территории Грузии.

Бить сверхтревогу из-за того, что российское военное присутствие в Закавказье постепенно сходит на нет, а его постепенно подменяют группы военнослужащих из США и даже Турции, конечно, надо. Но, видимо, в первую очередь, тем народам и государствам региона, у которых с данными фактами связаны не самые лучшие стратегические ожидания и которые видят во всём этом появление и упрочение новых политических и иных рисков для себя. Для самой же России, видимо, отход её военных из Грузии не представляется столь уж трагичной страницей собственной истории. И если мы также начнём оперировать подходами, которыми, возможно, руководствовались и руководствуются российские власти, то не исключено, что и мы придём к выводу относительно того, что, например, без присутствия российских граждан на территории той же Грузии (миротворцы в Южной Осетии и Абхазии не в счёт) у тех же российских военных, как говорится, "в случае чего" руки будут более развязаны и действия будут более свободными, чем тогда, когда на грузинской территории продолжали бы оставаться 12-я и 62-я российские военные базы со своим личным составом. С другой стороны, опять-таки, мы бы понимали, что экономическое и иное "проникновение" в страны Закавказье на данном этапе исторического развития региона играют даже более значительную роль, чем внешняя атрибутика российского присутствия - в лице тех же военных баз.

Как правило, оценивая текущую ситуацию в нашем регионе, многие наблюдатели и аналитики, причём не только на Западе и в Закавказье, но даже и в России, считают нужным говорить о том, что сейчас в регионе осуществляется только один "Кавказский проект" - американский. И региону в скором будущем предстоит пройти полный курс американизации. Различия в трактовке начинаются с другого - с оценки того, является ли ожидающаяся "американизация Кавказа" элементом некого антироссийского "заговора" или нет. При этом говорится и о том, что стратегическое будущее было так называемым "геополитическим тендером", который Россия проиграла, в том числе - во многом благодаря собственным ошибкам в политике в данном регионе. Критиковать или, напротив, подтверждать данную точку зрения или аналогичные мнения - не входит в нашу задачу. Но, на наш взгляд, если учесть хотя бы только ряд из тех факторов, свидетельствующих о серьёзных изменениях в подходах официальной Москвы к Кавказу и своей кавказской политике, происходивших в последние 6-7 лет, и изложенных нами выше, то тогда придётся признать, что в нашем регионе действует не только американский "Кавказский проект". После подавления известной авантюры "ичкерийцев" августа 1999г. и в целом успешного завершения "второй чеченской кампании", на наш взгляд, в регионе постепенно начал действовать и "Кавказский проект" России.

Иное дело, что нам, жителям Закавказья, порой трудно сориентироваться, где и за каким из визуально фиксируемых шагов России в нашем регионе скрываются её подлинные намерения. Но если учесть, что сегодня экономика и политика настолько тесно взаимосвязаны и взаимозависимы, то нетрудно догадаться, что истинные намерения Москвы можно для себя приоткрыть, если скрупулёзно проанализировать все её реальные экономические и финансовые акции в Закавказье. Судя по всему, именно эта первопричина и стала основным движителем проявления российской "неординарности" тогда, когда в Тбилиси ставили театрализированную постановку под кодовым названием "революция роз", а Москва, на первый взгляд, только и делала, что кулуарно помогала тбилисским революционерам то изгонять Шеварднадзе из президентского кресла, то брать под контроль Аджарию, и т.д.

В заключение хочется также обратить внимание на то, что ряд факторов, выходящих на первый план в связи с самыми последними геополитическими изменениями, свидетельствует отнюдь не о том, что в нашем регионе политика России, как и её основных стратегических конкурентов, в дальнейшем будет менее сложной и более предсказуемой. Факт остаётся фактом - осложнения вокруг Ирана и его "ядерного дела", новая настороженность США из-за продолжения сближения России и Китая в рамках ШОС и вне их, попытки Объединённой Европы играть всё более значимую роль в Закавказье и в ряде других регионов постсоветского пространства, и так далее, всё это говорит нам, что в обозримой перспективе наш регион будет продолжать оставаться ареной интересных со стратегической точки зрения событий и неизбежных изменений в балансе сил, заинтересованных в ведении своей политической игры в Закавказье. Когда же выяснится, чей "Кавказский проект" изначально был более реалистичным, сегодня нам не дано предугадать.