К итогам COP-27: мировой кризис подводит черту под «зеленой» экономикой

Серию крупных международных форумов, в которую были вплетены G20 на Бали и АТЭС в Бангкоке, открыл менее всего обсуждаемый саммит COP-27 в египетском Шарм-эль-Шейхе. «COP» — латинская аббревиатура конференций сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата (КС РКИК). Конференции проводятся ежегодно, в ноябре–декабре, начиная с берлинской 1-й КС 1995 года; 3-я такая КС в Японии (1997 г.) приняла Киотский протокол, 21-я в 2015 году — следующее за ним Парижское соглашение.

Пару слов для освежения темы, отодвинутой на второй план последними событиями. В 1992 году, сразу после распада СССР, глобалисты приступили к реализации программы, изложенной в 1972–1990 годах в серии докладов Римскому клубу — от «Пределов роста» (Д. Медоуз) до «Первой глобальной революции» (А. Кинг — Б. Шнайдер). Ключевое звено римских идей — подмена национальной безопасности экологической безопасностью, которая является одной из ее составляющих, но в данном случае была выведена из нее, глобализирована введением мифологических «всеобщих» стандартов, поставлена в эксклюзивное положение, как бы вперед всего сущего. Основой такой постановки вопроса стал экологизм (не путать собственно с экологией) — наступательная, во многом экстремистская идеология, ниспровергающая традиционные устои человеческой цивилизации в целях пересмотра существующего миропорядка в определенных групповых и корпоративных интересах. Именно таким путем стираются госграницы, и суверенитету навязываются внешние решения. «Четыре ДЕ» «зеленой» повестки — деиндустриализация, депопуляция, десоциализация, десуверенизация. Цели, неизменные с первого доклада: остановка промышленного производства на уровне 1975 года и ограничение рождаемости двумя детьми в семье. В 1992 году на Конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио были приняты три базовых документа. Первый — Рио-де-Жанейрская декларация по окружающей среде и развитию. Сумму изложенных в них идей автору приходилось раскрывать в специальной тематической монографии «Мифы устойчивого развития. Глобальное потепление или ползучий глобальный переворот?» (2011 г.). Второй документ — «Agenda-XXI» или «Повестка XXI века», которая впоследствии, в 2000 году, была конспективно раскрыта в «Целях развития тысячелетия» (ЦРТ), в свою очередь переработанных в 2015 году в «Цели устойчивого развития» (ЦУР). Третий — упомянутая РКИК, согласованная в Рио, но открытая к подписанию несколько позже.

За эти годы кое-какая вода, конечно, утекала, но суть проблемы не поменялась. ЦРТ и ЦУР с их гуманитарным популизмом («за все хорошее против всего плохого»), заменяющим государственную практику схематизированной теорией, с помощью включенных в них последних пунктов про «Глобальное партнерство» соединяют триаду «экономика — социалка — экология» с большой политикой, формируя ту модель глобального управления, которая понимается под однополярностью. Главный, на наш взгляд, принцип Декларации Рио — 8-й, и практически текстуальное воспроизведение в нем планов Римского клуба требует прямого цитирования. В подлиннике этот звучит так: «Для достижения устойчивого развития и более высокого качества жизни для всех людей государства должны ограничить и ликвидировать нежизнеспособные модели производства и потребления и поощрять соответствующую демографическую политику». Точка! Яснее выразиться трудно.

Чем дальше и глубже продвигаются установки «Целей» по «защите интересов бедных», тем сильнее эти бедные страдают, такова показательная закономерность «зеленой» политики. Примером такого подхода служит, например, зерновая сделка; голодает глобальный Юг, а продукция отправляется на сытый Запад, даже несмотря на то, что в прогнозах влиятельнейшего журнала The Economist, связанного с Лондонской школой экономики, в «красной зоне» риска по продовольственной безопасности находится сама бывшая УССР. Конечная цель, безапелляционно изложенная в ооновском докладе «Наше глобальное соседство» (И. Карлссон, 1995 г.), — лишить «мировые ресурсы» национальных суверенитетов, собрав их в «глобальное общее достояние», за пользование которым бывших суверенов заставят расплачиваться «глобальными налогами» в пользу ООН.

О «зеленой» концепции для человечества можно говорить много, но у нее есть главное уязвимое звено, которое тщательно скрывается от общественности. Оно в том, что, призывая к всеобщему сокращению выбросов, глобальные махинаторы как бы «забывают» о поглощении их природными средами. Между тем Декларация Рио наряду с 8-м содержит и два вполне конкретных позитивных принципа, которые как раз и замалчиваются: «платит — загрязнитель, а не донор» (пр. 16) и «каждая страна имеет право на свою методику подсчета баланса выбросов и поглощения» (пр. 17). Это означает, что, посчитав свой поглотительный ресурс (тот самый баланс) и обнаружив, что мы — донор и поглощаем в разы (а возможно, и на порядки) больше, чем выбрасываем, Россия вправе не принимать на себя никаких обязательств по сокращению, а поступать исходя из собственных национальных интересов. Причем в отличие от всех других стран и объединений (ЕС, США, Китай, Индия и т.д.), где выбросы существенно превышают поглощение. Именно вокруг российского поглотительного ресурса много лет кипит борьба не на жизнь, а на смерть. Заинтересованные в западных грантах структуры, тесно связанные с «экономическим блоком» и ЦБР, стараются убедить общественность, что наш баланс — отрицательный, это при таких-то территориальных масштабах экологически девственной природы. Дело доходило до документов, подобных методичке Минприроды от 11 марта 2016 года, в которой ресурс оценивался в 150 млн т эквивалента CO2, а выбросы — в 2,4 млрд т; авторы этой провокации, нарисовавшие путем манипуляций нашей стране в ней «аж» 600 млн т ресурса, приписывали себе это в заслугу. Точку в споре, однако, поставил Владимир Путин, заявивший на климатическом онлайн-саммите в апреле 2021 года, что российские выбросы составляют 1,6 млрд т/год, а поглощение — 2,5 млрд т; в данном случае важны не конкретные цифры, а их иерархия: раз поглощение превышает выбросы, значит, мы имеем право на суверенную экологическую повестку. Хотя нажим на нас и продолжается, даже несмотря на фактический крах «зеленого» вектора в самой ее европейской alma mater, под которую Римский клуб подстраивал свои разработки. Кстати, если российский президент для начала закрыл тему «зеленого» раздевания России, то американский, Джо Байден в свойственной ему «забывчивости» проболтался и о концептуальной стороне вопроса, признав вскользь, что «устойчивое развитие — это неразвитие». «Америки» он не открыл; с философской точки зрения развитие — неравномерный процесс, с которым устойчивость несовместима.

О чем шла речь в Шарм-эль Шейхе? В отчете Программы ООН по окружающей среде (UNEP), опубликованном перед саммитом, констатировалось, что планы ограничения роста глобальной температуры 1,5 градуса до середины века не выдержали столкновения с реальностью. И Европе пришлось компенсировать дефицит российских энергоносителей с помощью возврата даже не к нефти и мазуту, а к углю. Два нюанса, чтобы было понятно, о чем идет речь. Первый: в документах, связанных с Парижским соглашением, когда «потолок» в 2 градуса меняли на 1,5, указывалось, во что это обойдется промышленности. В сокращение годовых выбросов по миру с 55 до 40 ГВт, то есть на 27,5%; теперь признается эфемерность этих планов, что было ясно и тогда. Второй нюанс: незадолго до COP-27 Запад пошел на попятную и в ядерной энергетике, признав ее «чистой». А ведь именно здесь велась полемика между ЕС и Россией, ибо, как называл цифры Путин, в России 46% энергетики выстроено на «чистых» принципах, а с учетом АЭС этот показатель увеличивается до 86%. И стало быть, теряет актуальность европейская тема «углеродного налога» на импортную продукцию «грязных» производств, придуманную, чтобы обойти российский поглотительный ресурс. Не исключено, впрочем, что европейское согласие на «чистоту» АЭС — это эквивалент креста, поставленного под нажимом Вашингтона на перспективах российского энергоэкспорта в западном направлении, который до прежних пределов уже не восстановится никогда.

Но самое главное. Египетский COP-саммит подтвердил растущий разрыв между развитыми и развивающимися странами. Этот разрыв, если не углубляться в документальные детали вроде приложений к РКИК, связан с тематикой «зеленого» финансирования, официально обещанного развитыми странами ОЭСР «третьему миру» еще в 2009 году, на фоне скандального провала COP-15 в Копенгагене. Годовая цена вопроса — 100 млрд долларов, которые Запад пообещал Югу на переустройство экономик и адаптацию к глобальным климатическим изменениям. С тех пор минуло почти полтора десятилетия, а этот показатель и близко не достигался ни разу. Более того, любая «помощь» Запада облекалась в форму кредитов или безналичных зачетов участникам ОЭСР, то есть самим себе, своих обязательств за счет вложений в экономики развивающих стран в рамках ряда «механизмов» — «чистого развития», «совместного осуществления» и т.д. То есть общая «генеральная линия» Шарм-эль-Шейха — перетягивание каната между Западом и «третьим миром». Первый продолжает навязывать окружающим «зеленую» повестку, несмотря на то, что она терпит бедствие дома; вторые симулируют согласие с этой заведомой демагогией в расчете получить причитающуюся, как они считают, помощь. А воз и ныне остается там, где он был еще со времен Рио-92, когда западные призывы к глобализации были восприняты развивающимся миром с таким неподдельным энтузиазмом, что в Вашингтоне и европейских столицах осознали свой промах, породивший к глобальной климатической афере явно завышенные ожидания. Именно тогда и был учрежден институт COP, в рамках которого «опасные» для коллективного Запада положения РКИК стали подвергаться явочной корректировке.

Тщетно! В упомянутом Копенгагене инициативу у Запада перехватил Китай, возглавивший G77 развивающихся государств призывом к «исторической ответственности» развитых стран за загрязнение окружающей среды. Будучи третьим мировым загрязнителем после Европы и США, Пекин отложил свой переход к «углеродной нейтральности» до 2060 года и в настоящее время выходит на пик выбросов, намеченный на 2030 год. Однако даже это соответствующее соглашение с Вашингтоном было китайской стороной аннулировано после тайваньского вояжа Нэнси Пелоси. Будет оно разблокировано или нет после балийских переговоров Байдена и Си Цзиньпина, никто не знает. А без Китая, сохраняющего своеобразный «контрольный пакет» влияния на развивающийся мир, который дополнительно привязан к нему проектом «Пояса и пути», любые обязательства вряд ли будут стоить дороже той бумаги, на которой написаны. Россия же, уже преодолевшая благодаря позиции, занятой Путиным, пик «климатического угара», будет заниматься настоящей экологией — приведением в порядок собственного геополитического пространства в суверенных, а не «международных», они же глобалистские, интересах. Главное, что может служить итоговым резюме, экология и экологизм — разные вещи. Экологическая безопасность, как и любая другая, важная, но лишь одна из составляющих национальной безопасности и не может превалировать, диктуя стране и обществу свои условия. Допустить диктат адептов агрессивного экологизма — значит нанести тяжелейший ущерб национальным интересам.