Украинский нацизм. Они видели кумиров современной Украины живьём

В нашей историографии тема украинского нацизма в Великой Отечественной войне и после нее, а также борьбы с этой заразой, всегда оставалась по большому счету на периферии. Чаще всего такое положение объясняют нежеланием коммунистической партии и советской власти бередить раны прошлого, проблематизировавшие образ дружной семьи народов Советского Союза. Отчасти это так.

Более того, вытеснению проблемы украинского нацизма на задворки исторической памяти всячески способствовали самые хитрые, дальновидные и потому наиболее опасные из укронацистов: те, кто вовремя понял, что играть в кошки-мышки с советскими армейцами и чекистами по лесам да по схронам — дело гиблое, и после демонстративного покаяния или сокрытия и ретуширования неудобных фактов своей биографии стал просачиваться в партийные и советские структуры. Они были очень заинтересованы в том, чтобы и советская власть не предпринимала попыток осмыслить и искоренить украинский нацизм и чтобы будущие поколения советских людей, прежде всего на Украине, но и не только, не имели представления об изуверствах приверженцев этой бесчеловечной идеологии.

Однако объяснять невнимание к украинскому нацизму только страусиной позицией советской и партийной номенклатуры да происками затаившихся украинских нацистов представляется неверным.

Номенклатура могла занимать какую угодно позицию, но пока видную часть общества на той же Украине составляли люди, пострадавшие от украинских нацистов или по меньшей мере видевшие их злодейства воочию, отмыть это чудовище едва ли было возможно. Даже на Западенщине, казалось бы, в очаге самого оголтелого украинского шовинизма, вместе со множеством остававшихся там амнистированных, но не изменивших своим убеждениям нацистов, было немало и тех, кто слово «бандеровец» искренне расценивал как самое тяжелое оскорбление.

Более того, были и люди, которые на проблему украинского нацизма обращали внимание, защищали по ней диссертации, — вспомним хотя бы доктора исторических наук Виталия Масловского, уроженца Волыни, за свою последовательную антинацистскую позицию в итоге поплатившегося жизнью уже на постсоветской Украине. Кстати, убийство Масловского произошло почти ровно полвека спустя после убийства другого известного западноукраинского антифашиста и русофила, писателя и драматурга Ярослава Галана — Масловского сбросили с лестницы в подъезде собственного дома 26 октября 1999, а Галана зарубили топором 24 октября 1949 года.

Но уделению проблеме украинского нацизма должного внимания на государственном уровне мешало то, что она воспринималась как сугубо локальная. И даже Масловский сфокусировался на изучении украинского нацизма скорее не потому, что увидел в нем какую-то потенциальную угрозу для всего человечества, а поскольку воспринимал как личную трагедию то, что массы его сородичей приняли такое чудовищное мировоззрение. А в общем-то украинство вообще и галицайщина в частности, прямо сказать, терялись на фоне основных процессов Второй мировой и Великой Отечественной войны.

И даже многие из тех, кто участвовал в операциях против укронацистского движения, не рассматривал их как особо значимые страницы своей биографии просто потому, что все вместе взятые организации украинских нацистов оставались несопоставимыми с военной машиной гитлеровской Германии. Как дворовая шпана рядом с мафией.

Но с уничтожением Советского Союза наступила другая эпоха, в которой украинские нацисты получили немыслимый ранее шанс. При активной поддержке зарубежных хозяев они смогли подмять под себя государство, пусть гнилое, но все же вполне оформленное, а не беспомощное недоразумение вроде «державы» Грушевского, Скоропадского и Петлюры, в сравнении с которым и созданное Нестором Махно образование смотрелось куда перспективнее. Государство, имеющее армию, спецслужбы, некогда могучую промышленность, всё еще внушительное по численности население. И вот теперь украинские нацисты стали фактором мировой политики, угрозой мировой безопасности.

Впрочем, даже при новых зловещих обстоятельствах у нас в России мало кто посчитал, что для победы над украинством следует его пристально и обстоятельно изучать от самых истоков. Сколько-нибудь серьезных исследований даже по отдельным аспектам данной темы исчезающе мало. Хотя, казалось бы, уже нет советской номенклатуры, боящейся пятен на красивой картине братства народов и потому избегающей ворошить неудобные страницы прошлого.

Только вот ныне у нас принято во всем винить советскую власть и лично Ленина. А некоторых даже во время операции по демилитаризации и денацификации Украины так и подмывает обличать не украинский нацизм, а гадких советских комиссаров и потягаться с укронацистами в решительном наступе на памятники Ильичу. Какие там многовековые труды иезуитов и выпестованных ими униатов, какая кропотливая работа габсбургских наместников по превращению той же Галиции в оплот самой отбитой антирусскости, по ее дальнейшему распространению в российские области Малороссии? Какая там двусмысленная политика российских имперских властей, допускавших издание в русском Киеве журналов вроде «Украинской хаты» с призывами ненавидеть «свою жену-московку и своих детей-кацапчат»? Это же Ленин украинцев придумал! А потом еще мерзкие комиссары, присоединив Западенщину, так отвратили своей деятельностью нищих и набожных галичан и волынян, что те, получив от гитлеровцев хорошую обувь, подались в нацисты!

В общем, заскорузлого (без шуток) партийного диктата не стало, да только постсоветский регресс резко обострил дефицит людей, способных осмыслять проклятый украинский вопрос, что называется, без дураков. А главное, даже в условиях, когда украинство из локального фактора превратилось в угрозу существованию России, в государстве нашем не видно внятного запроса на таковое осмысление! И не только на осмысление, а даже просто на историческое описание, на сохранение для будущего воспоминаний очевидцев того же укронацистского террора и участников борьбы с ним в прошлом столетии. В результате действия в этом направлении остаются инициативами неравнодушных людей. Инициативами, важность которых вне зависимости от существования запроса на государственном и даже общественном уровне остается крайне высокой в силу исторического значения развернувшихся процессов.

В связи с этим мы и обратили внимание на подготовленный Станиславом Смоляковым сборник воспоминаний участников борьбы с укронацистским движением в конце Великой Отечественной и в послевоенные годы — «Я дрался с бандеровцами».

Примечательно в этом сборнике уже то, что, как сообщает в предисловии Смоляков, идея его составления возникла в сентябре 2013 года, когда многие уже предчувствовали, что грядет нечто дурное, хотя многие еще и не представляли, какими зловещими последствиями обернется второй майданный шабаш и какое значение обретут воспоминания тех, кто сражался против украинских нацистов.

Впрочем, нацификация Украины началась задолго до 2014 года, фактически еще с перестройки. Первый и второй майданы являлись закономерным следствием этой нацификации, событиями, венчавшими разные ее этапы. И в предисловии Смоляков отмечает, сколь сложным делом оказалось убедить живших на Украине ветеранов поделиться воспоминаниями именно о борьбе с украинскими нацистами, хотя о других вехах своего военного пути они могли рассказывать с охотой. Автор даже приводит расхожее выражение ветеранов: «Ты напишешь, а нам еще тут жить с ними». И у них имелись все основания осторожничать: напомним, Масловского, например, убили задолго даже до первого майдана. И примеры, какими последствиями для жизни и здоровья чревато неугодное украинствующим поведение, жители постсоветской Украины получали многократно. Уж в чем украинствующие всегда были большими мастаками, так это в доводящем людей до бессилия и апатии терроре. Может, их методы более грубы и тупы, чем у иных виртуозов из СС, но основную задачу по выбиванию из людей воли к сопротивлению вполне выполняют. Словом, требовалась определенная смелость для того, чтобы на постсоветской Украине честно говорить про украинский нацизм и его приверженцев.

Конечно, в сборнике есть воспоминания ветеранов не только с Украины, немало и из России. Вообще же вошедшая в книгу подборка невелика (там представлены воспоминания всего дюжины человек), но довольно разнообразна. Есть там и воспоминания тех, кто прошел фронты Великой Отечественной войны, причем на себе испытал страшные события 1941 года вроде Уманского котла, и тех, кто начало войны встретил подростком и к тому же почти сразу угодил в оккупацию, а после освобождения был призван на военную службу и направлен бороться с украинскими нацистами в тылу наступавшей Красной армии. Есть воспоминания жителей Красноярского края, с младых ногтей живших при советской власти, и коренного волынянина, родившегося при польском господстве и уже в сознательном возрасте встретившего присоединение к Советскому Союзу в 1939 году. Офицера госбезопасности, после войны повидавшего и венгерский антисоветский мятеж 1956 года, и комсомольца, чуть не сразу после окончания семилетки пошедшего в «истребки» (так называли бойцов сформированных из местных жителей «истребительных» отрядов самообороны). И такая пестрота, безусловно, идет книге на пользу, позволяет взглянуть на развернувшиеся на Украине события 40-50-х годов прошлого столетия с разных сторон.

Причем ветераны поведали не только о борьбе с украинскими нацистами, но и о многих других событиях своей жизни, и их воспоминания, например, о жизни на Западной Украине в составе Польши, тоже более чем актуальны.

Конечно, воспоминания — источник, прямо сказать, непростой, и относиться к нему приходится очень осторожно. Отнюдь не только из-за их чрезвычайной зависимости от мировоззрения и предпочтений вспоминающего, но и в силу несовершенства человеческой памяти как таковой. И данное несовершенство проявляется не только в забвении того, что было, но и в искреннем вспоминании того, чего не было. Вообще неосознанные искажения памяти порой очень причудливы. Тем не менее при всех проблемах воспоминания остаются источником, а все виды исторических источников не лишены недостатков, потому и требуется их анализ.

И конечно, собранные в рассматриваемом сборнике воспоминания не лишены утверждений, вызывающих сомнение. Например, скепсис немедленно просыпается при словах о том, что уже в послевоенные годы украинские нацисты были чуть не в большинстве вооружены американским оружием. Да, уже к 50-м годам численность банд намного снизилась, и наш главный противник в начавшейся холодной войне вполне мог снабдить их стрелковым оружием. Вот только советское или немецкое оружие, скорее всего, оставалось для украинских нацистов более предпочтительным: к нему было проще достать боеприпасы, оно было привычнее, наконец, оно просто было менее приметным, чем подарки от заокеанских «партнеров». С другой стороны, в советских документах о ходе борьбы с укронацистскими бандами наличие у них американских пистолетов, винтовок, автоматов вполне упоминается, причем не сказать, что редко. И может, на деле они не составляли основной массы вооружения тех же бандеровцев, но их количество оказалось достаточным, чтобы броситься в глаза, а годы спустя затмить в памяти тот факт, что советское и немецкое оружие продолжало преобладать. Во всяком случае, от наших предков не ускользнуло, какую нечисть готовы были поддерживать американские спецслужбы в борьбе против Советского Союза.

Так или иначе, все собранные в книге воспоминания наводят на непростые размышления. Например, многие ветераны отмечали широкое использование укронацистами советского обмундирования — это наблюдение, кстати, тоже подтверждается документами. Например, в донесении начальника штаба 183-й стрелковой дивизии в штаб 101-го стрелкового корпуса от 28 сентября 1945 года о произошедшем за пару дней до того нападении бандеровцев на населенный пункт Пнюв большая часть из примерно сотни боевиков была одета в красноармейскую форму. Понятно, что этот маскарад объяснялся не особым пристрастием к «москальским» мундирам или нехваткой у нацистов другой одежды — нет, здесь приходишь к однозначному выводу, что они стремились любыми средствами настроить население против Красной армии и Советского Союза. Но возникает еще вопрос: а откуда они столько советского обмундирования доставали — сомнительно, что всё с убитых поснимали. Скорее уж кто-то со складов некими путями сплавлял часть обмундирования поборникам «Украины понад усе» — и от этой мысли делается несколько не по себе. А еще больше не по себе становится от понимания, как же тогда ощущали себя на Западной Украине не разделявшие нацистских взглядов люди, понимавшие, что смерть может прийти откуда угодно, что даже люди в советских мундирах могут оказаться не защитниками, а палачами. Нетрудно догадаться, что за атмосфера там царила.

Кстати, у нас ныне «совестливые» представители «либеральной интеллигенции» чем дальше, тем больше разглагольствуют о якобы созданной Путиным в России «атмосфере страха». Атмосфера страха… Вот бы «люди с красивыми лицами» поведали бы о ней жителям какого-нибудь села, скажем, в Подбужском районе Дрогобычской области УССР года этак сорок шестого!

А как себя ведут люди, действительно живущие в атмосфере страха, как раз неплохо описано в рассматриваемом сборнике. Так, один из ветеранов, Дмитрий Капранов на вопрос о степени лояльности тех или иных сел к советской власти ответил, что трудно судить, поскольку местные жители предпочитали не откровенничать и даже при разговоре с представителями советских органов власти, с бойцами и офицерами наедине где-нибудь в поле или в лесу то и дело оглядывались по сторонам — то есть боялись расправы даже за разговор с «красноперыми». И он же рассказал, как с началом массовой коллективизации на Западной Украине очень многие тамошние крестьяне говорили относительно вступления в колхозы: «Я запишуся, але нэ перший!» (Я запишусь, но не первый). Впрочем, и записавшиеся в колхозы «нэ першими» часто расплачивались жизнями. Это очень показательная черта украинских нацистов: даже в местах, где у них много сторонников, навести дух всепроникающего ужаса для всех остальных.

Визитной карточкой украинских нацистов стали изощренные способы пыток, убийств и вообще дьявольски изобретательный садизм, не единожды в подробностях описанный. В данной книге особого фокуса на конкретных изуверствах нет и относительно жертв нацистов чаще говорится без подробностей: «убили», «забили», «постреляли» и так далее. Но всё же упоминания есть, причем наибольшее впечатление производят даже не сами способы расправ, а то, как о них говорится — чуть ли не между делом.

Упомянуты в книге и проводившиеся после войны амнистии участников укронацистского движения. Отмечается, что благодаря амнистиям многие бандиты прекратили сопротивление — и это действительно так. Вот только сколько из них действительно раскаивалось в своих преступлениях? В воспоминаниях Антона Лавренюка упоминается, как боевики, приходившие в райотдел милиции сдаваться, узнав об амнистии, говорили: «Все, я навоевался!» Подобные слова говорят об искреннем раскаянии? Едва ли. Навоевались они… Хорошо повоевали — главным образом с такими же украинскими крестьянами, которые еще и часто сопротивления оказать не могли! И ведь такие вот «навоевавшиеся» потом воспитали в нацистском духе своих потомков, которые ближе к перестройке и утаивать взгляды перестали.

Да, конечно, некоторая весьма существенная часть оказалась в укронацистских организациях не по доброй воле — туда тоже завлекали разными методами, включая шантаж. Но большая их часть выбрала путь самостоятельно. К тому же вне зависимости от того, самостоятельно человек пополнил ряды украинских нацистов или по принуждению, за совершенные преступления он должен понести ответственность. Но увы, в основной массе они избежали соразмерного злодеяниям возмездия.

И здесь мы переходим к нашим дням и к цели денацификации. Можно одержать победу в специальной военной операции, ликвидировать украинские силовые структуры и даже само украинское государство. Но для денацификации всего перечисленного будет недостаточно, поскольку нацистские установки глубоко укоренились в мировосприятии большинства украинцев. И вышибить эти установки можно только беспощадным сломом и растиранием в порошок выстроенной за последние десятилетия украинской идентичности. Сломом, в котором ключевое значение имеет неотвратимое наказание за всякое нацистское и пронацистское действие, даже за комментарий «москаляку на гиляку» где-нибудь в соцсетях. Неотвратимое — значит без каких-либо отговорок и скидок на «молодой, глупый был» и прочие обстоятельства. Это, конечно, не касается детей дошкольного и младшего школьного возраста, но вот остальные должны убедиться, что никто из присягнувших нацизму не избегнет наказания ни под каким предлогом.

Такая жесткость диктуется не кровожадностью, не одержимостью возмездием, а единственно простым пониманием, что всякая более мягкая политика в отношении впавших в нацистское безумие украинцев означает перекладывание проблемы искоренения украинства на плечи следующих поколений, то есть новые огромные жертвы в будущем.

И конечно, денацификация Украины невозможна без подробного разбора истории украинства и злодеяний, совершенных его приверженцами. А рассматриваемая книга будет совсем не лишней в каталоге работ на данную тему. Да, в ней нет какого-то глобального осмысления украинской проблемы, но есть воспоминания советских людей, воочию видевших, что из себя представляли те, кого подняли на щит на постсоветской Украине. А это тоже очень важно.