Москва, 18 января, 2022, 18:06 — ИА Регнум. Казус с назначением, переназначением и ожидаемым новым назначением директора Института философии РАН — одна из самых скандальных страниц в истории этого учреждения. Её наличный эффект и последствия сопоставимы разве что с романом Александра Александровича Зиновьева «Жёлтый дом» о жизни Института в 60-е — 70-е годы прошлого века. По иронии судьбы роман оказался чуть ли не пророческим и спустя полвека абсолютно актуальным. При том что издан он был ещё в 1980 году.

Николай Александрович Бердяев. 1912

Анализировать этот казус уже пытались и продолжают пытаться разные авторы. Один из них — обитатель «Жёлтого дома» А. В. Рубцов, опубликовавший в «Новой газете» (№1 за 2022 год) статью «Философия институтов. Уроки скандала с попыткой рейдерского захвата ИФРАН». Читая её, я с некоторым удивлением обнаружил, что автор, обличая «рейдеров-захватчиков», выдаёт себя чуть ли не за «душеприказчика» Александра Зиновьева, позволяя себе при этом глумливые сравнения в его адрес. А кроме того, называет план мероприятий, посвящённых году столетнего юбилея выдающегося русского философа, «недержанием пошлого, безвкусного славословия в свой адрес». Это удивление возросло тем более, когда я прочёл пост Рубцова в фейсбуке, в котором автор по поводу своей статьи, не обременяя себя скромностью, торжествующе сообщил, что «…врезал! По-нашему, по-зиновьевски».

С какой стороны Рубцов может прилежать к Зиновьеву вообще и к кругу тех, кто сегодня сохраняет, пропагандирует и тем самым развивает его наследие, — это некоторая загадка. Ведь именно «Зиновьевский клуб», соучредителями которого являются вдова философа Ольга Мироновна Зиновьева и гендиректор МИА «Новости» Дмитрий Константинович Киселёв, подаётся Рубцовым как конспирологический центр, вынашивающий на пару с телеканалом «Царьград» зловещие планы по «захвату» ИФРАНа с тем, чтобы превратить его чуть ли не в оплот клерикально-националистического «мракобесия». Соответственно, всякий, кто готов внести любой — даже очень скромный — вклад в работу клуба по достойной встрече столетнего юбилея Александра Зиновьева, немедленно зачисляется Рубцовым в команду «рейдеров».

Удивило меня и то, что я удостоился особенно пристального внимания моего бывшего сослуживца (на Волхонке, 14 я проработал 25 лет) после того, как на одном из заседаний «Зиновьевского клуба» дерзнул назвать нынешнее состояние философии в России «пустыней». И предложил избавляться от вторичности, подражательности и, следовательно, бесплодности путём перехода к «философствованию по-русски». При этом обозначил такие имена/вехи на возможном дальнейшем пути российской философии, как Василий Розанов, Николай Бердяев и Александр Зиновьев.

Может быть, Рубцов, не найдя в этом списке собственной персоны, люто на меня обиделся? Во всяком случае, значительную часть своих «уроков» он решил посвятить доказательству моей полнейшей ничтожности вот таким образом:

«При этом сам он [то есть я], за все эти годы не отметившийся сколько-нибудь значимыми идеями и текстами, панически боится взглянуть на рисуемую им картину со стороны и с минимальной рефлексией, хотя, услышав подобное, даже дети тут же спрашивают родителей, кто этот великий и ужасный дядя и из какого места он говорит. Рисуемый ландшафт посрамляет самое дерзкое воображение: бескрайнюю пустыню оживляет один цветущий оазис, из которого вещает непонятно как туда попавший упитанный верблюд, умеющий разве что плеваться. Его аффилиация через ВШЭ незаконна, поскольку и философы «вышки» изгнаны из этого оазиса в «пустыню».

Я не собираюсь доказывать Рубцову, что «я — не верблюд» и тем более отчитываться перед ним касательно «значимости» моих «идей» и «текстов». А насчёт «минимальной рефлексии» замечу вот что. Рубцов вменяет мне соучастие в попытке «рейдерского захвата» ИФРАН на том основании, что я поднял тему отсутствия всемирно признанных философских имён после того, как А. А. Зиновьев покинул этот мир 15 лет назад. То есть заговорил о бесплодии нашей институциональной философии за 30 лет существования в условиях невиданной ранее свободы самовыражения. Оговорившись при этом, что «есть отдельные лица, которые публикуют замечательные статьи и книги», но что «идея кормления на великих именах — она тупиковая». Имея в виду, что переформатирование жанра «критики буржуазной философии» в «пересказ» современной западной философии не ведёт к развитию собственной философской мысли.

Парадокс заключается в том, что Рубцов, будучи сотрудником ИФРАНа, оказался не в состоянии осознать и опознать ту мысль, которую ещё в феврале прошлого года публично высказал тогдашний директор ИФРАН академик А. В. Смирнов на институтском методологическом семинаре. Вот сравните: «Влияние философии на общество в России за прошедшие тридцать лет было небольшим, если вообще заметным». И более того: «русская философия сможет, наконец, преодолеть свой характер вторичной схоластики — вторичной и по отношению к европейской философии, и по отношению к православному богословию». Не вступая в полемику по вопросу о роли православного богословия в развитии русской философской мысли, я задам Рубцову прямой вопрос: считает ли он и академика А. В. Смирнова «упитанным верблюдом», способным только «плеваться», на том же основании, что и в моём скромном случае? «Да» или «нет»?

Очередной приступ остроумия у Рубцова вызвала моя триада «Розанов — Бердяев — Зиновьев», демонстрирующая возможное направление философствования в русском стиле. Вот его реакция:

«Встав в позу учителя, Л. Поляков требует переориентировать ИФ на более свободный «русский» стиль философии, открытый в его представлении… Бердяевым, Розановым и самим Зиновьевым. Еще один памятник выпиливания «на троих», «Гомер, Мильтон и Паниковский».

Про памятник, Паниковского и настоящее «рейдерство» (оно же мародёрство) скажу чуть позже. А про мою триаду и русский стиль отвечу немедленно. Рубцов, мало что знающий в области русской философской мысли, исследованием которой я занимаюсь почти полвека — с 1973 года, обращается ко мне таким образом: «Товарищи себя не берегут. Еще в декабре Сеть взорвало «Официальное обращение руководителя Центра философских исследований идеологических процессов ИФ РАН к ВРИО директора ИФ РАН Черняеву», состоящее всего из двух слов: «Толик, линяй!» Есть желание обратиться и к другому интеллектуальному лидеру ЗК: «Леня, учи матчасть!«

То есть человек, по-видимому, считающий, что «философия» — это только и исключительно западно-европейский «продукт», при перечислении имен Розанова, Бердяева и Зиновьева, немедленно становится в боевую «стойку» и объясняет мне — первому публикатору ещё в СССР трудов Бердяева, что ничего оригинального в творчестве этих философов нет. Поскольку задолго до них «именно в этой форме работали Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер, убийственными философскими памфлетистами были Вольтер и сам Маркс. Жестким памфлетом была вся интеллектуальная публицистика, предварившая Просвещение, особенно в Англии. Даже очень пунктирный ретроанализ ведет от Мильтона, Лильберна и Уинстенли через Эразма к Исократу и Демосфену»!

И вот эту «матчасть» мне втюхивает человек, даже не попытавшийся поинтересоваться, что я сделал «за все эти годы» хотя бы в одной только области исследования русской философской мысли. И, в силу полного отсутствия интереса и знания в этой области, позволяющий себе неряшливость, в частности именуя автора «Путей русского богословия» «о. Флоровский».

Не буду никого обременять перечислением своих работ, званий и пр. Хочу сказать о главном — о том, кто действительно является «рейдером» в «скандале» вокруг ИФРАН. Рубцов заканчивает статью тирадой:

«В заключение так и хочется представить себе все эти истории в безжалостной разделке Александром Зиновьевым. Видишь, как он меняется в лице, знакомясь с директором ИФ Черняевым или читая план мероприятий в свою честь на 2022 год. Осчастливленные его именем улицы, поселки, аэродромы и институты, целая философская флотилия «Волга — Каспий», отпевающая «философский пароход», оперы, балеты и спектакли, монументы и бюсты, гала-концерты и государственные приемы, неделя документального кино «Зиновьев, я люблю тебя!».
Александр Александрович как никто знал, что философия и логика начинаются с эстетики и этики, с интуитивного понимания пропорции и меры. Как бы он сейчас отреагировал на недержание пошлого, безвкусного славословия в свой адрес? Думаю, он бы просто вырвал грешный сей язык и там два раза провернул. На всякий случай…»

Этот заключительный пассаж предполагает довольно плотное знакомство Рубцова с Зиновьевым. Однако самые близкие к философу люди этого не подтверждают. Ни на философском факультете МГУ, ни в Институте философии АН СССР до 1978 г. (год изгнания) Рубцов не работал. А после возвращения Зиновьева в 1999 г. так же никто из близкого круга философа не помнит, чтобы Рубцов наблюдал за его «изменяющимся лицом». Поэтому весь пассаж о лице Зиновьева вплоть до поэтической пушкинско-лермонтовской сцены вырывания «языка», можно смело отнести к жанру миражей той самой «пустыни». И при этом с отнюдь не миражной претензией не только на остроумие, но и на панибратскую «приватизацию» последнего великого, всемирно известного русского философа. Но насколько эта претензия Рубцова «законна» — если употребить его собственное словечко? И как на самом деле товарищ относится к Зиновьеву?

В самой статье уже упоминалось «выпиливание на троих» — памятник, состоящий из 3-х фигур: Конфуций, Сократ и Зиновьев. С характерным хихиканьем: «Гомер, Мильтон и Паниковский». Аналогия, заметьте, по принципу «Ради красного словца…» И — «слово не воробей». Рубцов, завершающий свою хамоватую статью панегириком Зиновьеву и тем самым претендующий на статус хранителя образа «подлинного» Александра Александровича, на самом деле держит его за Паниковского. И уж если продолжать ильфо-петровские аллюзии, то сам Рубцов вполне заслуживает рекомендации «поберечь себя» — для начала. А так же обращения в духе Паниковского: «Шура, не хамите!»

Впрочем, на самом деле с «уроками» Рубцова всё очень серьёзно. Попытка перехватить имя человека, навсегда прославившего «Жёлтый дом» и его разнообразных обитателей, и выставить себя «хранителем» этого светлого имени есть не что иное, как не просто «рейдерство», а буквальное — мародёрство. То есть акт, совершаемый по отношению к человеку, которого уже нет с нами физически. К счастью, правда, есть ещё те, кто этого мародёрства не допустит. Даже при том, что врагов у Зиновьева (явных и скрытых) — по понятным причинам — найдётся немало. «Человеческое, слишком человеческое», обнаруженное ещё Фридрихом Ницше, никуда не делось и в наши дни. Всемирное признание Зиновьева вызывает лютую зависть у «непризнанных гениев». А персонажи «Зияющих высот» и «Жёлтого дома» в принципе Зиновьева принять не могут. И не только ввиду «идейных расхождений», которые в разные периоды его творчества могли принимать прямо противоположные конфигурации. Зиновьев был настолько органично остроумен, что до сих пор сравниться с ним не могут даже самые признанные в узких кругах «испытанные остряки».

Сам тот факт, что 2022 год президентским указом объявлен годом Зиновьева, уже предельно символичен. Сколько бы ни издевался Рубцов над программой этого года, включающей, да, и оперы, и переименования улиц, и бюсты, и «флотилии» и ещё многое другое, — всё это состоится. В том числе и потому, что Оргкомитет по празднованию года Зиновьева эту программу утвердил. И от её стопроцентного выполнения зависит многое. По её результатам можно будет судить и о том, действительно ли начался процесс восстановления в своих правах русской философии? Или самоуничижительный взгляд на неё «свысока» европейской традиции продолжит по инерции господствовать не только в философской среде, но и в нашем обществе в целом. Иными словами: будет ли Александр Зиновьев читаться не как второразрядный «интеллектуальный публицист» и «жёсткий памфлетист» в ряду таких «звёзд» как Демосфен, Лильберн и «сам Маркс», а как уникальное событие в многовековой истории самобытной русской мысли, творец нового философского жанра, обозначаемого как «социологический роман». И как один из нас, который осмелился рассказать нам о нас самих то, что мы всегда знали, но боялись признать. Как философ свободы, без которой не может быть ни человека, ни страны.

И последнее. Извлекая «уроки» из несостоявшегося «рейдерства», Рубцов как «интеллектуальный публицист», владеющий «пунктирным ретроанализом», не забывает в нужный момент, как бы походя, но вполне различимо лизнуть «начальству». В зачине статьи говорятся дежурные слова о российском «авторитарном режиме», который нынче сильно озабочен геополитикой и потому попускает всякие «безобразия» на низовом, так сказать, уровне. Из чего следует, что любое официальное лицо в этом режиме — есть типичный «авторитарий»: от президента до министра и даже до главы администрации любого ПГТ. Однако Рубцов всё-таки делает исключение для министра науки и высшего образования Фалькова и называет его на пацанско-рейдерском жаргоне «правильным министром». Будучи на каком-то основании уверенным, что Валерий Николаевич воспримет такую характеристику как комплимент.

На поверку довольно убогая «Философия институтов» у Рубцова получилась. Смесь хамства, беспочвенных претензий, амикошонских галлюцинаций, полупараноидальной конспирологии, и к тому же — ни к селу ни к городу приплетённой цитаты из Сталина. И всё это вкупе с симптомами мании величия, сдобренной изрядной дозой нарциссизма. Конечно, глядя на дату публикации (9 января), можно списать истерический тон этой статьи на посленовогоднее состояние автора. «А что, …, если нет?»

Тогда у меня возникают очень серьёзные сомнения в том, что считающий себя одним из «интеллектуальных лидеров» нынешнего ИФРАНа реально адекватен задаче преодоления «вторичности» русской философии. А в чём у меня сомнений нет, так это в том, что в российском философском сообществе найдутся те, кто эту задачу для себя уже поставил и ищет способы её решения. Равняться ведь есть на кого. Столетний юбилей великого русского философа — это не только и не столько перечень официальных мероприятий в его честь и его памяти. Это — старт того самого философствования по-русски, образцы которого живут в его книгах. Читать и перечитывать Александра Зиновьева — неутомимого искателя Истины, которая делала его свободным — вот первый шаг философии в России на пути из «пустыни» хронической «вторичности».

И это ни в коем случае не новый культ, не реплика советского принудительного марксизма. Совсем наоборот: Зиновьев — это вызов, это провокатор несогласия, спора, стимулятор творчества. Ему не нужны «последователи» в смысле пусть даже аналитического пересказа текстов или «объяснения» того, что он сказал «на самом деле». Настоящие его последователи — это те, кто подчиняется его категорическому императиву непохожести, те, кто способен бросить вызов «очевидности» и пойти «против течения». Но не ради оригинальности самой по себе, а с целью понять Россию сегодняшнюю. Без чего может не состояться Россия завтрашняя.

Профессор Департамента политики и управления НИУ-ВШЭ,

доктор философских наук Леонид Поляков