Детство и смерть Саши Ульянова

С детских лет Саша Ульянов любил песню «Утес» о Степане Разине. Есть в ней такие слова:

Но свершить не успел он того, что хотел,И не то ему пало на долю;И расправой крутой да кровавой рекойНе помог он народному горю.

В марте 1887 года кровь не пролилась. Но сам Александр оказался на эшафоте, также как и его любимый исторический герой.

Судьба Саши — это судьба сотен и сотен юношей и девушек второй половины XIX — нач. XX вв., занятых теми самыми «проклятыми русскими вопросами», о которых писал Ф. М. Достоевский. Кстати, один из любимых писателей Александра Ульянова. Короткая жизнь (к моменту гибели Александр только-только стал совершеннолетним) или исковерканная судьба — не являлись чем-то исключительным для того времени. Встать на путь революционной борьбы имел шанс любой молодой человек из вполне благополучной семьи, в порыве юношеского поиска правды и справедливости, что само по себе не представляет ничего из ряда вон выходящего и свойственно молодежи в любые времена и эпохи.

Но что принципиально в данном случае? Сильнейшая эмоциональная окраска политических вопросов — вот характерная особенность российской действительности конца XIX в. Иной опыт оппозиционной политики, кроме как в виде жертвенного пути, смертельной схватки был невозможен и приобретал болезненный, воспаленный характер служения, имеющий, в какой-то степени, религиозный оттенок. Наверное, можно говорить о некоем неписаном революционном «кодексе чести», который чтился в молодежной среде, быть причастным к которому считалось естественным.

Юность нашего героя пришлась на душное время «после 1881 года». Удавшееся покушение «Народной воли» на Александра II, начало правления Александра III, сворачивание реформ. С одной стороны, это был период потерянности и растерянности оппозиционных сил, задавленных «белым террором» [1], а с другой, перегруппировка, пересмотр вопросов стратегии и тактики, временного затишья перед грядущей бурей.

Александр родился 12 апреля 1866 г. в Нижнем Новгороде, где отец Илья Николаевич работал старшим преподавателем физики и математики в мужской гимназии. Из советской популярной литературы хорошо известно, что в семье царил авторитет родителей, семья была дружная, несмотря на скромный достаток, дети ни в чем не нуждались. (И это действительно было именно так). Мать, Мария Александровна, всю себя посвящала домашним заботам и воспитанию. Была строга, сдержанна и ласкова, очень любила музыку. Особенно близкими были отношения между матерью, старшей сестрой Анной и Сашей.

Анна так описывает любимого брата:

«Александр Ильич, как лицом, так и характером походил больше на мать, особенно в детстве. … То же редкое соединение чрезвычайной твердости и ровности характера с изумительной чуткостью, нежностью и справедливостью. Но более строгий и сосредоточенный, еще более мужественный характер».

Александр не был склонен к ссорам, дракам, все конфликты пытался разрешить аргументированным диалогом: «Не помню его ссор с другими братьями и сестрами или с товарищами. Он и ссора, стычка — это как-то не вязалось вместе».

Если же мы попытаемся заглянуть за стену из исторических шаблонов и карикатур, то увидим иную — объемную, живую картину. Можем ли мы представить себе в полной мере нежность Марии Ильиничны, матери будущего вождя мировой революции, к своим детям? Ведь и сам вождь превратился для многих из нас лишь в героя анекдотов.

Из воспоминаний Анны: «В противоположность мне Саша мало хворал. Помню одну его опасную болезнь, — воспаление желудка, — в возрасте 4 лет. Помню поразившее меня отчаяние матери: она упала на колени перед образом, шепнув мне: «Молись за Сашу»; помню, как она оторвала от груди, перебросив няне, ревущего Володю и кинулась к Саше, которому было тогда, очевидно, плохо».

У старших детей нянек не было. Ими занималась исключительно мать. Трогательное описание одной из любимых игр невозможно не привести: «Особенно ясно запечатлелась ее (матери — О.К.) игра с нами в нашем зальце и одновременно столовой, на стульях, изображавших тройку и сани. Брат сидел за кучера, с увлечением помахивая кнутиком, я с мамой сзади, и она оживленно рисовала нам, краткими понятными словами, зимнюю дорогу, лес, дорожные встречи. Мы оба наслаждались. Ясно вставали перед глазами описываемые ею сцены. Мое детское сердчишко было переполнено чувством благодарности к матери за такую чудную игру и восхищения перед ней».

Будучи малышом, младший брат Владимир позволял себе выходки и проказы в отношении брата, но позже Саша стал для него непререкаемым авторитетом и на любой вопрос Володя отвечал: «Как Саша». Братья были совершенно разными, непохожими друг на друга по характеру людьми: резкий, дерзкий, самоуверенный Владимир, Александр — сдержанный, романтичный, нежно любящий мать и старшую сестру. Наверное, можно утверждать, что привязанность со стороны Володи была сильнее. Саша отдавал должное умственным способностям младшего брата, но душевной близости к нему не испытывал и говорил о нём так: «Несомненно, человек очень способный, но мы с ним не сходимся». «Не сходимся» — это о характерах, конечно. Но, несмотря на это, Саша активно поддерживал ищущую натуру брата, и уже учась в Петербурге, регулярно высылал ему оттуда книги.

Не только в силу старшинства, но и благодаря внутреннему спокойствию, последовательности поведения, врожденной харизме Саша был авторитетом и для младших. Сестра Ольга походила на него характером (но дружила больше с Владимиром) и по странному, трагическому стечению обстоятельств умерла от брюшного тифа в тот же день, в который был казнен Саша, 20 мая, только четырьмя годами позже, в 1891 г. в Александровской больнице, на руках у самых дорогих ее сердцу людей — мамы и Володи.

Учиться в Симбирской гимназии (к этому времени Илья Николаевич уже получил должность инспектора народных училищ Симбирской губернии) Саше и Ане было неинтересно. «Семья дала нам такое развитие, что мы сильно опередили своих сверстников…» — вспоминала Анна. В старших классах Александр увлекся химией, что было очень модно среди молодежи в те годы, он организовал себе дома маленькую лабораторию и буквально жил в ней. Родители всерьез начали волноваться о последствиях такого образа жизни для здоровья.

Дома революционные идеи не обсуждались, хотя отец беседовал со старшим сыном на общественно-политические темы. Вероятно, его взгляды можно обозначить как умеренно-либеральные. Илья Николаевич уважительно относился к личности реформатора Александра II и отмечал усиление правительственного террора при его сыне. Любимым поэтом Саши стал Некрасов, с поэзией которого его познакомил отец. Одним из любимых писателей Александра, как уже отмечалось выше, был Достоевский, и особенно его книга «Записки из мертвого дома». Серьезное влияние также оказал Д. И. Писарев, после прочтения которого померкла любовь к А. С. Пушкину и даже полное собрание сочинений поэта, подаренное родителями к 15-летию, не вызвало восторга.

По окончании гимназии (с золотой медалью), в 1883 г., Александр поступил в Петербургский университет на факультет естественных наук. Мать очень сильно переживала предстоящую разлуку с любимым сыном. После смены нескольких квартир Александр селится в деревянном домике (не сохранился) на Съезжинской улице. Очень повезло тогда с хозяйкой, заботливой пожилой женщиной, не стремившейся нажиться на бедном студенте, привечавшей и его, и сестру Анну, которая к тому моменту тоже училась в Петербурге на Бестужевских курсах и часто навещала брата. В свободное от занятий время ребята много гуляли по городу. Анна вспоминает, что, например, Эрмитаж их вовсе не вдохновил, но, скорее, утомил, а вот выставка художника В. Верещагина произвела очень сильное впечатление.

Вообще в столице Александр быстро втянулся в учебу, занимался с большим усердием, а круг его общения не ограничивался любимой сестрой — он завел многочисленные знакомства и пользовался уважением товарищей.

Так, кто же они — молодежь 1880-х? И что это было за время?

Итак, Народная воля разбита, уже понятно, что монархия заморозила все реформы. «Необыкновенно тусклым временем» называет в своих воспоминаниях эту эпоху лидер партии эсеров В. М. Чернов.

Политическое действие, казалось, умерло навсегда: «Вокруг себя мы не видали никаких ярких фактов политической борьбы. Общество в революционном смысле было совершенно обескровлено». При этом события недавнего прошлого и их бескорыстно-отважные участники будоражили молодые умы: «Жила только легенда о «социалистах» и «нигилистах», ходивших бунтовать «народ» и показывавших наглядно, как бороться со всеми властями и законами, божескими и человеческими, — кинжалом, бомбами и револьверами. Романтический туман окутывал этих загадочных и дерзких людей».

В целом взгляды молодежи в этот период умеренны. Многие ударяются в так называемое «культурничество», где во главу угла ставится просвещение, образование, культурное развитие. Среди студенчества популярны различные кружки, «сходки» для совместного чтения и обсуждения прочитанного, основной целью которых является не столько политика, сколько саморазвитие. Тесное общение молодежи происходило по линии землячеств (А. Ульянов возглавлял Симбирское землячество). Никакой организованной структуры у этих кружков не было. Все происходило спонтанно, это было непосредственное, живое общение молодых людей, многие из которых не думали связывать свою жизнь с политикой.

Во второй половине XIX в. в молодежной среде процветало повальное увлечение естественными науками. (Вспомним Евгения Базарова — главного героя романа «Отцы и дети» И. С. Тургенева.)

Кроме этого, интерес молодежи привлекали такие области знания, как социология, экономика, статистика и др. Отчасти, это было следствием моды, долетевшей до нас из Европы. Молодые люди зачитывались Фохтом [2], Бюхнером[3], Леббоком[4], Джевонсом [5]. Огромной популярностью пользовался Дж. С. Милль — философ, социолог, экономист, политический деятель, сторонник концепции индивидуальной свободы. Особой притягательностью обладали кружки, где имела хождение запрещенная литература (М. А. Бакунин, Н. Г. Чернышевский, Ч. Дарвин, Г. Спенсер). Александр состоял в так называемом экономическом кружке, где обсуждались вопросы политэкономии, пути развития России.

В кружках была возможность проявить свои таланты, удовлетворить интеллектуальный голод. Организованные по принципу добровольного объединения заинтересованных лиц, они давали ощущение относительной свободы.

Среди всего этого неоформленного общения, конечно, появлялись те, кто считал, что пора переходит от разговоров к политическому делу. Они начинали заниматься гектографированием и распространением запрещенной литературы, «хождением» к рабочим, оказывали посильную помощь политическим ссыльным и заключенным. Если говорить о тех, кто действительно начинал углубляться в политические вопросы, то следует отметить, что основная линия обсуждений и споров проходила по вопросу о тактике, а именно, о терроре — быть террору или не быть. Не лучше ли заниматься просвещением народа, и, следовательно, готовить его к политической борьбе? При этом строгие разделения на идеологические «лагери» пока еще не оформились. В 1880-е еще нет стены между социал-демократами и народниками. И те, и другие ведут пропаганду в среде фабрично-заводских рабочих. Например, тот же Г. В. Плеханов со своей группой «Освобождение труда» отойдет от идеи террора только в 1888 г.

Стоит отметить, что Александр Ульянов и его товарищ Петр Шевырев особо не принимали участие в диспутах по поводу обоснованности террора, но именно они, пожалуй, единственные в этот период, сумели подготовить бомбы и вынести их на Невский.

По вопросам политической свободы и конституции разногласий не было — их насущная необходимость признавалась всеми. И вообще практика борьбы за политическую свободу казалась важнее теории (например, вопросов о социальной базе — рабочие или крестьяне, или буржуазия, или земства). Всех это, конечно, волновало, но не в первую очередь.

Итак, студенты естественного факультета Петербургского университета решили под прикрытием благотворительных студенческих организаций создать террористический кружок, ни много ни мало — «Фракцию Народной воли» и не на словах, а на деле продолжить боевые традиции. При этом молодые люди ни в коем случае не собирались забрасывать учебу и учились с большой охотой и интересом. Из воспоминаний участника кружка И. Д. Лукашевича: «…я проходил курсы в еще большем объеме, чем это требовалось»; «Я также работал в ботаническом кабинете, приводя в порядок, …, материалы по флоре Виленской губернии, и сам собрал флору этой губернии». А Ульянов успел получить большую золотую медаль университета за исследование по зоологии беспозвоночных «Об органах сегментарных и половых пресноводных Annulata», активно участвовал в кружке по биологии и Научно-литературном обществе. В последнем он даже был избран членом совета и секретарем научного отдела. Многие участники этого кружка, например А. С. Лаппо-Данилевский, связали свою жизнь с наукой. Сотоварищам тогда казалось, что и Александра ничего, кроме науки не интересовало.

Основой Фракции были Петр Шевырев, Александр Ульянов, Иосиф Лукашевич, Василий Осипанов. С Шевыревым Александр сильно сблизился после студенческой панихиды-демонстрации в память о кончине Н. А. Добролюбова осенью 1886 г. Шевырев — очевидный лидер, занялся организационным вопросами боевой группы, Лукашевич делал динамит, с приготовлением необходимой азотной кислоты ему помогал Александр. Как уже говорилось выше, мода на увлечение химическими опытами способствовала тому, что многие молодые люди были в состоянии самостоятельно изготовить взрывчатку.

За идеологическую составляющую отвечал Ульянов. Он был основным автором Программы. Кстати, император Александр III подробно ее изучил и даже оставил множество нервных комментариев на полях: «Это записка … чистого идиота», «Самоуверенности много, отнять нельзя!», а к фразе «Но при существующем политическом режиме в России почти невозможна никакая часть этой деятельности», он подписал — «Это утешительно!».

Какова же была картина будущего лучшего мира по мнению молодых революционеров?

«По своим основным убеждениям, мы — социалисты. Мы убеждены, что материальное благосостояние личности и ее полное, всестороннее развитие возможны лишь при таком социальном строе, где общественная организация труда дает возможность рабочему пользоваться всем своим продуктом и где экономическая независимость личности обеспечивает свободу во всех отношениях. Только тогда государство выполнит свою задачу — доставит человеку возможно больше средств к развитию, и только в таком обществе, при отсутствии конкуренции и борьбы интересов, будет возможно беспредельное нравственное развитие личности».

Несмотря не то, что группа называла себя «Террористической фракцией Народной воли», в программе нигде не говорилось о том, что ее члены считают себя именно народниками. Ульянов признавал важность пропаганды среди крестьян, но был совершенно чужд общинных народнических иллюзий и, по его мнению, «ядро социалистической партии» будет состоять из рабочих. Вообще соотношению общественных сил и взаимозависимости экономического и политического Александр уделял значительное внимание, в отличие от своих предшественников.

Ведение политической борьбы с правительством шевыревцы считали насущной необходимостью, а террор как средство, по их мнению, был необходим для поднятия революционного духа, как «непрерывное доказательство революционной борьбы» и подрыва «обаяния правительственной силы». Террор должен носить децентрализованный характер, «сама жизнь будет управлять его ходом» на местах. Террористическая деятельность может быть свернута только при условии политической свободы, созыва народных представителей на основе прямого всеобщего голосования и амнистии по всем государственным преступникам.

Разница во взглядах с социал-демократами им, народовольцам, казалась несущественной. А в либералах видели союзников (правда, до определенного момента) в борьбе с самодержавием: «С либералами мы надеемся действовать заодно, требуя ограничения самодержавия и гарантии личных прав. Только в дальнейшем будущем нас разведут с ними наши социалистические и демократические убеждения…»

Несмотря на то, что подготовка теракта кружком Шевырева несравнима по степени профессионализма с будущими выступлениями Боевой организации эсеров, важно то, что эта попытка как бы символически отделяет эпоху единичных терактов народовольческого направления, эпоху относительного спокойствия и пассивности 1880−1890-х гг. от последующего перерождения политического террора на новом уровне.

Как же была выстроена работа подпольной лаборатории?

Как правило, фиктивная семья снимала квартиру, в которой и устраивалась лаборатория. Квартира должна была удовлетворять ряду конспиративных требований: парадный вход без швейцара, черный ход, отделяющий комнаты от кухни, окна комнат выходят и во двор, и на улицу, обязательно — ванна и водопровод (они были необходимы, например, для промывки нитроглицерина). Пол комнаты-лаборатории застилалась сначала тесом, затем войлоком и поверх него клеенкой. Это делалось для того, чтобы не повредить паркет и заглушить шаги. Необходимое оборудование состояло из цинкового листа, жести, паяльника, посуды, термометра, весов, химических веществ, кислоты и т. д. При этом некоторые вещества (например, азотная кислота) были запрещены к свободной продаже и их приходилось изготавливать самим. В лаборатории, как правило, присутствовала небольшая библиотека с книгами по соответствующим темам. Кроме опасности гибели от взрыва конспираторы в любом случае ставили под удар свое здоровье. Испарения кислоты при промывании нитроглицерина и др. процедуры являлись причиной сильной головной боли, тошноты и т. д.

Лукашевич прекрасно разбирался в химии, был уверен в своих силах. Он решил изготовить бомбу в виде книги. Для чего приобрел в букинистическом магазине толстый медицинский словарь Гринберга в прочном переплете. Пока группа химиков работала над взрывным устройством, Василий Осипанов должен был наблюдать за выездами царя и изучать местность, прилегающую к дворцу. Кружок разделился на террористические группы — основная (Шевырев, Лукашевич, Осипанов и Ульянов) и две резервных.

Кроме этого, надо отметить, что широкий круг студентов оказывал посильную помощь готовящемуся предприятию. Им никто не сообщал о целях, но, конечно, все как минимум догадывались, в чем участвуют. Вообще в действиях кружка было много детского, наивного. Например, перед выходом на дело они решили собрать «вечеринку», на которую тайно выдавали специальные билеты только «проверенным знакомым».

Из воспоминаний Лукашевича: «По мере того как развертывалась наша деятельность, все больше и больше лиц предлагали нам свои услуги или содействие, и средства начали притекать в более значительных размерах: жертвовали уже сотнями рублей».

На случай успеха задуманного была составлена прокламация, начинавшаяся следующими словами: «Жив дух земли русской и не угасла правда в сердцах ее сынов…». Намек на преемственность традиции, любимых бунтарей — Разина и Пугачева.

Группа метальщиков караулила царя сначала у Исакиевского собора, потом у Петропавловского. Но 1 марта они были задержаны на Невском проспекте, около 13:00, Ульянова арестовали на квартире одного из членов группы. Полиции удалось перехватить письмо члена Фракции Пахомия Андреюшкина, по которому и удалось выйти на след. Кстати, Ульянов был под наблюдением полиции еще с панихиды по Добролюбову. Он, естественно, этого не знал, но, будь поопытнее, мог бы предположить и вести себя осмотрительнее. Кроме того, что «злоумышленников» взяли с поличным, двое из ребят (Михаил Канчер и Петр Горкун), на радость полиции, стали давать откровенные показания.

Ульянов сразу признался в том, что готовил динамит, но категорически отказался свидетельствовать против других. Более того, готов был брать на себя вину товарищей, что произвело сильное впечатление даже на прокурора: «Я даю полную веру показаниям подсудимого Ульянова, сознание которого если и грешит, то разве в том отношении, что он принимает на себя даже то, чего он не делал в действительности». У Шевырева была своя тактика — он от всего отпирался и вообще считал выше своего достоинства заниматься агитацией в полиции или суде и как-то объяснять мотивы своих действий властям, считая, что ей народовольцы, в свое время, и так давно все объяснили.

Шевыревцев судило особое присутствие сената. На суде Ульянов говорил искренне, с юношеским пафосом, «о мечтаниях юности», о «народном счастье», о том, что не видит возможности легальных путей: «Я убедился, что единственный путь воздействия на общественную жизнь есть путь пропаганды пером и словом. Но… жизнь показывала самым наглядным образом, что при существующих условиях таким путем идти невозможно. Невозможна не только социалистическая пропаганда, но даже общекультурная… Те попытки, которые я видел вокруг себя, еще больше убедили меня в том, что жертвы совершенно не окупят достигнутого результата». Мать, Мария Александровна, не узнавала своего сына — обычно скромный и тихий, здесь, на трибуне суда он преобразился: «Я удивилась, как хорошо говорил Саша: так убедительно, так красноречиво. Я и не думала, что он может говорить так. Но мне было так безумно тяжело слушать его, что я не могла дождаться до конца его речи и должна была выйти из зала». Родные ничего не знали о подпольной деятельности сына. Переписка Александра с матерью была наполнена трогательной семейной заботой. Покупка книг для отца и Володи, ноты для Ольги, благодарность за теплые носки — вот предметы общения с «мамочкой». Иначе Саша не называл Марию Александровну.

К казни сначала приговорили 15 человек. Потом для десятерых приговор смягчили. На эшафот отправились пятеро. Спасти от гибели всех попытались знаменитый ученый, путешественник П. П. Тян-Шанский, родственник Ульяновых литератор М. Л. Песковский, но попытки оказались безуспешными.

Вообще пострадали не только непосредственные участники подготовки теракта, но весь «ближний круг» — около 100 студентов, знакомых с шевыревцами были исключены из университета. Прошения о помиловании подали Лукашевич и Новорусский — они были удовлетворены. Несмотря на мольбы матери, Александр отказывался поступить также: «Я же собирался убить человека. Как я могу теперь просить снисхождения ко мне. Я знал, на что иду». Формальное обращение к царю, все-таки, было написано. Видимо, сказалась боль от причиняемых матери страданий. Примечательно, что содействие в уговорах написать царю оказал младший товарищ прокурора Леонид Михайлович Князев. Молодой человек, только что окончивший учебу на правоведа, должен был следить за содержанием заключенных. Знакомство с Александром Ульяновым произвело на него сильное впечатление. Он увидел не «мрачного, жестокого злодея», а интеллигентного, спокойного юношу, располагавшего к себе с первых минут общения. Вскоре Александр также проникся к Князеву некоторым доверием, распознав в нем человека порядочного, и даже попросил посодействовать в получении томика произведений Генриха Гейне. Князев-то и попытался убедить написать обращение к императору. Сначала Александр упирался: «Вы, мужчина и дворянин, меня поймете. Представьте, что вы деретесь на дуэли. Вы выстрелили и промахнулись. Возможно ли после этого обратиться к своему противнику и просить прощения?»

То, что в результате было написано под воздействием матери и Князева, нельзя назвать прошением. В письме подчеркивалось, что он, Ульянов, ни в чем не раскаивается, а мотивом просьбы заменить казнь иным наказанием является исключительно беспокойство о здоровье матери. Это письмо даже не передали царю, так как оно было «составлено не по форме».

8 мая 1887 года в Шлиссельбурге приговор был приведен в исполнение. Первыми повесили Андреюшкина, Генералова и Оспанова, а Ульянов и Шевырев смотрели, дожидаясь своей очереди. Любопытно, что в то утро там присутствовал молодой товарищ прокурора И. Г. Щегловитов, который спустя ряд лет сам был казнен при младшем Ульянове. На докладе о раскрытии дела Шевырева Александр III написал: «На этот раз бог нас спас, но надолго ли?» Кажется, он относился к происходящему как к какому-то независящему от него злому року.

Гибель Александра Ульянова и его товарищей была воспринята неоднозначно во властных кругах. Известно, что столь жестокий приговор не поддерживал даже К. П. Победоносцев. Он обвинял «западную закулису», как бы мы сейчас выразились, в появлении таких юношей, считал, что они жертвы «происков Запада». Но правда в том, что они были плоть от плоти наши, свои.

Радикализм являлся ответом на недоговороспособность власти, на отсутствие альтернативы. Идея мистического предназначения, которой окутывалась идея монархии в России, не давала возможности искать пути к компромиссу с обеих сторон. Строго говоря, сильного, сбалансированного политического «центра» в России не было никогда.

Нарастание радикализма происходило постепенно. И здесь важную роль играет массовое сознание. Если в середине XIX в. покушение на императора было чем-то из ряда вон выходящим, то в начале ХХ уже все поднимали тосты и не скрывали радости по поводу гибели Плеве. Это был повод, чтобы поднять бокал. Сознание привыкало к насилию. Россия привыкала к террору. Привыкание происходило на обывательском уровне. Насилие стало чем-то обыденным. Стоит ли удивляться, что оно захлестнуло страну полностью в 1917 году.

Сейчас об Александре Ульянове редко вспоминают, а если и вспоминают, то исключительно в контексте Ленина — «тот, за которого отомстил брат». Связь с братом, безусловно, есть[6]. Но это не история «кровной мести», хотя травма для семьи была невероятно сильной. Александр и Владимир представляют собой две ступени развития нашего освободительного движения, и почему оно были именно таким, а не другими и помогает понять судьба семьи Ульяновых, но не сама по себе, а именно вписанная в контекст истории, как бы являясь ее отражением и концентрацией. Наивная попытка покушения на царя Шевыревым и его товарищами — характерная примета 1880-х. Потом уже будет совсем другая история. Боевики-эсеры, которые сделают террор политической профессией и отрицавшие террор социал-демократы, но не ставшие от этого меньшими радикалами.

Настанет блаженное времяКогда уж из наших костейПоднимется мститель суровыйИ будет он нас посильней…

Источники:

[1] Термин «белый террор» появляется именно в это время и связывается с политикой Александра III-го по сворачиванию реформ и усилению гонений на инакомыслящих.

[2] Фохт К. (1817−1895) — немецкий естествоиспытатель, философ, представитель вульгарного материализма. Принимал участие в революции 1848 г., был членом Франкфуртского национального собрания.

[3] Бюхнер Л. (1824−1899) — немецкий врач, философ, представитель вульгарного материализма. Автор таких книг как «Природа и наука», «Дарвинизм и социализм», «Психическая жизнь животных».

[4] Леббок Д. (1834−1913) — британский энциклопедист, политик, биолог, основоположник английской антропологии.

[5] Джевонс У.С. (1835−1882) — экономист, статистик, основатель математической школы в политэкономии.

[6] Знаменитые слова «мы пойдем другим путем» принадлежат В. В. Маяковскому. Ее произносит главный герой в поэме «Владимир Ильич Ленин». В реальности, по воспоминаниям Анны Ульяновой, эта фраза была менее звучной: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти».