Эстония, Латвия и Литва в советской политике осенью 1939 года

Германо-советские отношения не были оформленным союзом, но сотрудничество Берлина и Москвы было очевидным и прежде всего оно сказалось на положении Литвы, Латвии и Эстонии. В этих республиках соглашение между СССР и Германией произвело огромное впечатление.

Экономическая жизнь прибалтийских республик была тесно связана с морской торговлей. Негативные тенденции здесь наметились еще в августе — неурожай привел к росту цен на продовольствие, курс местных валют понизился. Начавшаяся в Европе война существенным образом повлияла на дальнейшее ухудшение положения лимитрофов Прибалтики. Их правительства, не желавшие партнерства на основе анти-германского союза, теперь вынуждены были быстро менять свою политику. Первой перемены на себе почувствовала Эстония. В 20-х числах августа её власти были уверены, что в будущем их стране суждено сыграть чуть ли не решающую роль. Заключение советско-германского договора произвело сильное и отрезвляющее впечатление в Эстонии. До 70% её экспорта приходилось на Великобританию и Германию. Эти показатели оказались под угрозой.

Уже 2 сентября, понимая, что судоходство по Балтике в условиях войны будет невозможно, глава МИД Эстонии Карл Сельтер предложил советскому полпреду приступить к переговорам о возможном значительном увеличении товарооборота между СССР и Эстонией. Москва в это время была занята подготовкой к операциям против Польши, и поэтому начало переговоров пришлось отложить. 12 сентября Таллин представил свою программу переговоров — эстонский МИД предлагал пересмотреть и увеличить советский импорт до 18 млн. эстонских крон, а эстонский экспорт в СССР до 14 млн. крон, разницу предполагалось компенсировать поставками эстонских продуктов или выплатами. Кроме того, Эстония была заинтересована в транзите через северные советские порты, водные пути и железные дороги. Вскоре ситуация усложнилась. Эстонцы опасались потерять захваченные во время Гражданской войны пограничные территории, большинство населения которых было русским. Власти усиливали свое военное присутствие на границе. Тон отношений не был дружественным.

14 сентября в Таллин вошла польская подводная лодка «Ожел». Эстонские власти разоружили экипаж, сняли замки с орудий, выгрузили 14 из 20 торпед. Уже 17 сентября Балтийский флот предпринял меры предосторожности — было выставлено противолодочное минное заграждение в Финском заливе и установлено постоянное наблюдение за финским берегом. В ночь на 18 сентября польские моряки, оставленные на субмарине, сумели отнять оружие и нейтрализовать двух эстонских часовых и вывести свой корабль в море. Эстонцев позже высадили на шведском острове Готланд. Попытки преследования ни к чему не привели. Советское правительство обвинило эстонские власти в попустительстве полякам. Доверия в Москве Эстония не вызывала, там знали, что её армия тесно связана с Германией, политическое руководство враждебно настроено по отношению к СССР. 19−21 сентября корабли Балтийского флота также приняли участие в поиске, так как опасались, что субмарина уйдет в Финляндию или приступит к враждебным действиям.

24 сентября в Москву прибыла делегация Эстонии во главе с министром иностранных дел Сельтером. Начались переговоры, в ходе которых, ссылаясь на инцидент с польским военным кораблем, Молотов сразу же поставил вопрос о неспособности эстонского правительства обеспечить безопасность подступов к границам СССР, для чего предложил Сельтеру согласиться на размещение советских военных баз в Эстонии. Тот не хотел отказываться от нейтралитета и пытался отказаться от этого предложения. Молотов не считал возражения Сельтера приемлемыми и обещал, что политическое устройство Эстонии не подвергнется изменениям. Сельтер предложил перерыв для консультаций с президентом. Вернувшись 25 сентября в Таллин, он немедленно поставил в известность о предложениях Москвы германского посланника. Немцы советовали уступить.

Эстонское правительство активизировало свои усилия по укреплению границ. Со своей стороны Советский Союз также концентрировал силы на границе. Советская авиация 25 сентября приступила к разведывательным полетам на территорией этой страны. Командование Ленинградским Военным округом получило приказ быть готовым в случае необходимости нанести удар по Эстонии, а если последняя получит союзную помощь Латвии — то и по Латвии. Командующий эстонской армией ген. Лайдонер обратился по радио к согражданам с призывом быть готовым к защите родины и предпринял ряд мер мобилизационного характера. Впрочем, вскоре он вынужден был констатировать — эстонцы стали бы сражаться, если бы получили помощь извне. Эту помощь в данной ситуации могла оказать только Германия. Лайдонер отправил в Кенигсберг свое доверенное лицо — начальника разведки полковника Рихарда Маазинга — с просьбой о помощи. Немцы ясно дали понять — Эстония не может рассчитывать на нее. Лайдонер не отчаивался. По его мнению, большая война была только впереди и нужно было выждать время, пока Берлин вновь не обратит внимания на восток.

Единодушной поддержки эстонского общества не было, как не было и технической готовности армии Эстонии вести современную войну. Силы была несравнимы, союзников не было, на помощь Латвии и Финляндии в Таллине не рассчитывали. Правительство республики решило пойти на уступки. В результате 28 сентября был подписан советско-эстонский договор о взаимопомощи и торговле. Обе стороны обязывались оказывать друг другу помощь (Ст.1), СССР брал на себя обязательство снабжать эстонскую армию на льготных условиях (Ст.2), Эстония предоставляла Советскому Союзу право организовать военно-морские, авиационные базы и силы для их обеспечения и охраны на островах Сааремаа (Моонзундский архипелаг) и в Палдиски (Порт Балтийский, Ст.3). Договор имел и секретную часть, определявшую численность советских войск в Эстонии — 25 тыс. чел., советский флот имел право пользоваться услугами порта в Таллине.

3 октября в Москву прибыла делегация Латвии во главе с министром иностранных дел Вильгельмом Мунтерсом. В этой республике, также как и в Эстонии, перед войной политическое руководство придерживалось курса на нейтралитет. Латвийское общество не было единым, опорой авторитарного режима президента Карлиса Ульманиса были военизированные отряды айзсаргов — до 40 тыс. чел. С началом войны начались большие проблемы с торговым балансом, население активно скупало продукты, многие ожидали быстрого прихода Советской власти. Власти приступили к мобилизации, готовясь поставить под контроль границу, у которой шло сосредоточение войск Красной армии. С другой стороны, 2 октября, перед отъездом делегации в Москву, правительство Латвии сделало заявление о том, что наступило время пересмотреть всю внешнюю политику республики, и, прежде всего, ее отношения с Советским Союзом.

На переговорах Мунтерс сразу же дал знать, что Латвия готова на уступки, но хотела бы сохранить нейтралитет. Латвийскому министру быстро дали понять — удержать существующее положение не удастся. Сталин ответил, что обстоятельства изменились: «Но война разгорается, и нам следует позаботиться о собственной безопасности. Уже исчезли такие государства, как Австрия, Чехословакия, Польша. Могут пропасть и другие. Мы полагаем, что в отношении вас у нас подлинных гарантий нет. Это и для вас небезопасно, но мы в первую очередь думаем о себе. То, что решено в 1920 году, не может оставаться на вечные времена. Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в каком больше оставаться нельзя». Сталин гарантировал невмешательство во внутренние дела Латвии, и объяснил министру: «Наши требования вызваны войной между Германией, Англией и Францией. Между прочим, если мы договоримся, то для торговли и хозяйственных дел будет очень хорошая перспектива».

Третьей на очереди после Эстонии Латвии была Литва. После второго визита Риббентропа в Москву было окончательно решено, что она находится в сфере влияния СССР, Берлин отказался от планов вторжения в эту республику. Все это дало возможность советской дипломатии ускорить решение проблем в отношениях с Каунасом. Совершенно очевидно, что главной из них был вопрос о военном сотрудничестве, а наиболее заметной — судьба Вильно. 4 октября в столицу СССР прибыла литовская делегация во главе с министром иностранных дел Юозасом Уршбисом. Он также пытался отказаться от проектов военного сотрудничества с Советским Союзом, ссылаясь на нейтральный статус своей страны. Литовская сторона хотела добиться принятия своей версии соглашения, по которому советские войска допускались на территорию Литвы в случае нападения на последнюю. Эта версия была неприемлема для Москвы. В результате Уршбис предложил перерыв для консультаций. Утром 4 октября Уршбис вылетел в литовскую столицу. 8 октября он вернулся с более представительной делегацией. Активизация советской дипломатии на прибалтийском направлении была очевидной.

5 октября был подписан договор о взаимопомощи с Латвией. Он походил на договор с Эстонией, разумеется, за исключением территорий, определенных под советские базы. Это были Лиепая (Либава) и Вентспилс (Виндава). Кроме того, у входа в Ирбенский пролив должна была быть устроена артиллерийская батарея (Ст.3). По секретному протоколу численность советских гарнизонов на территории Латвии также определялась в 25 тыс. чел. 10 октября последовал договор с Литвой. По его условиям Вильно с прилегающей областью передавался Литве (Ст.1), стороны обязались оказывать друг другу взаимную помощь (Ст.2), СССР брал на себя обязательство оказывать Литве помощь вооружением и военными припасами на льготных условиях (Ст.3), обе страны обязались совместными силами защищать границу, для чего по взаимному соглашению на территорию Литвы должен был быть введен ограниченный контингент советских войск (Ст.4). Он также определялся в секретном протоколе в 25 тыс. чел.

Благодаря Советскому Союзу Литва получала территорию 6909 кв. км с населением около 482,5 тыс. чел. Передовица «Правды» отмечала: «Польская военщина в 1920 году разбойничьим налетом захватила Вильно, древнюю столицу литовского народа. Империалистические державы благословили этот открытый грабеж. Только советское правительство выразило тогда решительный протест. Оно никогда не считало Вильно польским городом. Советский народ с сочувствием относился к борьбе литовского народа с польскими панами за свою независимость». Между тем, в Литве было достаточно недовольных. Националисты желали большего. 12 октября в Каунасе начались демонстрации против инородцев, избиения студентов-евреев в университете, протесты у советского полпредства. Между тем все понимали, что Литве передаются территории, на которых литовцы представляют меньшинство. 31 октября Молотов отметил: «Советский Союз пошел на передачу города Вильно Литовской Республике не потому, что в нем преобладает литовское население. Нет, в Вильно большинство составляет нелитовское население. Но Советское Правительство считалось с тем, что город Вильно, который Польшей был насильственно отторгнут от Литвы, должен принадлежать Литве, как такой город, с которым связано, с одной стороны, историческое прошлое Литовского государства, а с другой — национальные чаяния литовского народа».

11 октября были подписаны соглашения об участках базирования советского флота и армии на территории Эстонии. До завершения подготовки базы в Палдиски Балтийский флот получил право временной стоянки в Таллине. В тот же день в гавань эстонской столицы прибыли лидер «Минск» и эсминцы «Гордый» и «Сметливый». В 08.00 18 октября советские войска начали входить в Эстонию. Население пограничного города Изборск приветствовало их, как свою армию, не смотря на присутствие эстонских солдат и полицейских. В порты Палдиски и Таллина вошли новые советские корабли. На острова Моонзундского архипелага (Сааремаа) были переброшены несколько эскадрилий морской авиации. 22 октября эскадра Балтийского флота во главе с крейсером «Киров» вошла в гавань Лиепаи. На следующий день было подписано соглашение о размещении войск Красной армии в Латвии. В 11:00 23 октября они начали входить на территорию республики. 27 октября был подписан советско-литовский договор, окончательно определявший новую границу между двумя странами, а 28 октября — соглашение о размещении Красной армии в Литве.

29 октября командир 4-го Стрелкового корпуса комбриг И. Е. Давидовский передал Вильно литовским войскам во главе с бригадным генералом Винцасом Виткаускасом. Польское население воспользовалось сменой властей и попыталось устроить еврейский погром и патриотические демонстрации. Так как литовская полиция была немногочисленной и в конфликты не вмешивалась, порядок пришлось восстанавливать советским частям. Это был исключительный случай, так как приказом Наркома обороны войскам, расположенным в Эстонии (65-й Особый корпус), Латвии (2-й Особый корпус), Литве (16-й Особый корпус), категорически запрещалось любое вмешательство во внутренние дела этих республик, встречи с рабочими, пропаганда советской идеологии и т. п. Советское руководство в этот период явно не планировало советизации Прибалтики, оно было более озабочено в укреплении своих стратегических позиций в этом важнейшем для СССР регионе на фоне событий, происходивших в Европе.

Германия продолжала войну и её вождь был уверен в победе. 9 ноября, выступая в Мюнхене, Гитлер возложил всю тяжесть ответственности за начало конфликта на Великобританию и следовавшую за ней Францию. «Если англичане говорят, — заявил он, — что эта борьба, которая началась, является второй Пунической войной, то еще неизвестно, кто в этой войне является Римом, а кто — Карфагеном». Гитлер заявил, что Германия готовилась к войне, которая должна продлиться 5 лет, но думает, что она все же закончится раньше. В этой войне Берлин не мог не обращать внимание на свой тыл на востоке. Но глава вермахта был спокоен. 29 ноября 1939 г. он заявил на совещании командования вермахта: «Россия в настоящее время опасности не представляет. Сейчас она ослаблена в результате многих внутренних процессов. Кроме того, у нас есть договор с Россией. Однако договоры соблюдаются до тех пор, пока они целесообразны. Россия будет соблюдать договор до тех пор, пока она будет считать его для себя выгодным… Сейчас Россия решает большие задачи, прежде всего по укреплению своих позиций на Балтийском море. Мы можем выступить против России после того, как освободимся на Западе». Боеспособность РККА он оценивал как низкую и не считал, что она будет восстановлена за год-два.

Эти слова были сказаны накануне советско-финляндской войны, которая существенным образом подорвала авторитет СССР и РККА на международной арене.