Кто расковырял могилу: книга, с которой начался постсоветский литдискурс

Студент заочного отделения переводчиков Литинститута в 1978 г. по настоянию мамы спешно сочинил повесть об особенностях ритуальных услуг «эпохи застоя». Тему дипломник знал не понаслышке — сам работал могильщиком. Несмотря на неожиданную смену жанра, страшное идеологическое давление, адскую цензуру и царившую повсеместно косность, через год заочник защитил диплом. Такова одна из легенд появления повести, в разные годы выходившей под разными названиями, но прижившейся в литературе под пушкинским — «Смиренное кладбище». Напечатали повесть в «Новом мире» только в 1987-м. Умели бойцы позднего идеологического фронта делать авторам — что Солженицыну, что Бродскому — биографию. Сергей Каледин — так звали автора нового бестселлера — попал в ту же обойму. Следом выстрелила повесть «Стройбат» — в 1988-м. Каледин дважды за год проснулся знаменитым. В 89-м «Кладбище» срочно экранизировали — с блистательными Гостюхиным и Ниной Руслановой. В 1990-м появился сенсационный спектакль Л. Додина по «Стройбату». Под одной обложкой оба произведения вышли в 1991 г. в кооперативном отделёныше от «Советского писателя» — издательстве «Олимп».

Меня саму в моей же преамбуле смущает глагол «сочинил». Сергею Каледину к минуте славы было под 40, его долитературная биография изобиловала экзотическими приключениями, и он достоверно их описал, закамуфлировав под беллетристику. Каледина сравнивали с Хемингуэем и Ремарком, но никто нарочито не смотрел в сторону Артура Хейли — любимого в 70-х годах автора журналов «Иностранная литература» и «Сибирские огни», а также советских ИТР, смаковавших технологические подробности жизни за «железным занавесом». Но Хейли никогда не считал себя серьезным писателем, настаивая, чтобы его называли «сочинителем». Нет ли здесь противоречия? Нет! Хейли создал и развил жанр, который я бы квалифицировала как «спецификационный роман», как остроумно выразился один критик, «балансируя на тонкой грани между захватывающей историей и техническим руководством». Последователем Хейли в позднесоветской словесности справедливо считается И. Штемлер. Но ведь и повести Каледина во многом построены на приеме спецификации. «Записки гробокопателя», больше известные как «Смиренное кладбище», содержат детальные инструкции по использованию шанцевого инструмента в процессе подготовки могилы. Леха Воробей, передовик кладбищенского производства, досконально знает, как копать, чтобы не вонзить черенок в ногу подельника.

Но русский писатель с амбициями никогда не помирится со статусом Хейли. Двух публикаций с лихвой хватило Каледину на то, чтобы прочно занять место в ряду «неонатуралистов», а по-простому — «чернушников». Странно, что столь развитое направление, как «чернуха», привязали к перестройке и гласности! Сергей Чупринин когда-то писал: «…эстетика чернухи исходила из того, что всякое искусство тождественно искусственности, то есть лукавой неправде или сознательному обману». Это совершенно в духе «натуральной школы» в терминах Белинского. Но «возвышающий обман» по А. Пушкину (или «воодушевляющее вранье» по А. Мелихову) недаром признан дороже «тьмы низких истин». Литература — искусство вымысла, то есть сюжетно занимательной и мастерски рассказанной истории. В данном контексте Артур Хейли — конечно, «сочинитель», причем первоклассный. Иначе кому, кроме авиадиспетчеров, был бы интересен роман «Аэропорт»? «Эстетика чернухи», начиная с физиологических очерков, всё же относилась к журналистике, а не литературе. Использовать публицистику ради сюжетной, всегда очень слабой, мотивации начали «шестидесятники», но не в ХХ веке, а на сто лет раньше.

Слепцов, Решетников, Глеб Успенский, Помяловский, Левитов — вот подлинные родоначальники русской «чернухи» и пращуры Каледина. Все они написали мало, умерли от водки рано, но по «Подлиповцам» и «Очеркам бурсы» нам представляли образ великой и неисчерпаемо многоукладной дореволюционной России. «Суходол» и «Деревня» трепетного стилиста Бунина отозвались «Окаянными днями». Русское скотство и беспросветность воцарились в учебниках. Свет вернулся лишь в произведениях «деревенщиков» да в предшествующей им Матрёне Солженицына — и снова парадоксально погас на фоне занимающейся зари перестройки.

Слава Каледина не вышла за рамки двух перечисленных повествований и не перевалила свою вершину. Солдатского сортира, на котором зыбился «Стройбат» (в постановке Додина артисты проваливаются в отверстое очко), и «бесхоза» — позабытой могилки, в которую можно прибыльно подзахоронить «новенького», для вечности оказалось мало. Но почему? Ведь всё описанное — и кладбищенская коррупция, и армейская «дедовщина» — не просто имели место, но буйно цвели! Ведь Каледин написал «правду» про пьянь, рвань и тотальное насилие. Про капитана Лысодора и бомжа Кутю! Про «маленького» человека». Но не голой правдой, а внутренним высветлением — не только героев, но, в первую очередь, автора — движима литература. Прекрасной сказкой, тыквой, превращающейся в карету, и хрустальной туфелькой, приходящейся впору замарашке. Раскаявшимся грешником литература бессмертна! Название «Не стоит село без праведника» можно заменить на безликое «Матрёнин двор», но суть от этого не меняется. И ни тараканы за обоями, ни голая картоха на ужин Вечного Света любви не затеняют. И классический «маленький» человек родственников умершего не обирал и не обманывал! Его самого всяко обижали, бумажки на голову сыпали.

Нет, Каледин, безусловно, любит своих героев и сострадает им, но богооставленность спецификационных персонажей своей не лишенной мастерства прозы никуда не выводит, хоронит вторым и третьим слоем на кладбище замысла без вымысла. И не «что делать? и «кто виноват?» — главные вопросы «Смиренного кладбища». На них ответы известны заранее. Главный вопрос повести: «Кто бесхоз расковырял?!». В целом «духовная высота», которую со всеми радарами искали у Каледина критики, через 20 лет так и не просматривается, хотя бесхоз Лёха берет на себя, спасая Кутю. Облачность слишком густая, мир слишком кромешен на все четыре стороны. И Додин восстановил спектакль по «Стройбату» в 2004-м, видимо, тоже полагая, что ничего не изменилось.

Д.С. Лихачев писал о «вывернутости» мира русского поражения в «Слове о полку Игореве», но дополнял это наблюдение следующим выводом: «Идейный смысл «Задонщины» заключался именно в том, чтобы вернуть миру «Слова о полку Игореве» его благополучие». Свою «Задонщину» Сергей Каледин, увы, пока не создал. Падшую природу человека оплакивают лучшие книги мировой христианской литературы. И Жан Вальжан пал, и Раскольников, и Иван Денисович не ангел. И гуманист Толстой написал страшную пьесу «Власть тьмы». Но косноязычный Аким ответ на вопрос о «бесхозе» знает точно: «…Бога забыли». И когда душегубец Никита падает на колени перед образом и кается, Аким с восторгом комментирует: «Божье дело идет…». Кладбище Каледина, скорее, исчерпывается репликой Анисьи: «Земля-матушка никому не скажет, как корова языком слижет». По ассоциации вспомнилась песня Гребенщикова:

Об авторе книги.

Сергей Евгеньевич Каледин родился 28 августа 1949 г. Был исключён из 9-го класса за хулиганство. Работал учеником чертёжника, могильщиком, сторожем, истопником в храме. Вел литературную студию в колонии для малолетних. Окончил заочно Литературный институт имени М. Горького. Дебютировал в 1987 году в журнале «Новый мир» повестью «Смиренное кладбище». Автор 9 книг прозы и публицистики. Произведения Каледина переведены на английский, немецкий, французский, датский, шведский и др. языки. В 2011 году за серию очерков в журнале «Огонёк» удостоен премии Союза журналистов «Золотое перо России».