Немнюга, Веркола: был ли Афанасий Пашков мучителем людей?

Огромные задачи и недостаточные ресурсы

В истории Афанасий Филиппович Пашков, основатель Артемиево-Веркольского монастыря на Пинеге, остался палачом и мучителем людей. «Жжет, и мучит, и бьет» — писал про него протопоп Аввакум. Мемуаров воевода не оставил, только неумелые попытки оправдаться перед царем. Напротив, обвинения красочно описаны — тут и «Житие» протопопа, и две его челобитные царю Алексею Михайловичу, и челобитная архиепископа Тобольского Симеона, и челобитные обиженных — заботливо отправленные в Москву. Следствия по обвинениям Пашкова царское правительство не проводило, как писал Аввакум, «царь мне его головой выдал».

А если попробовать разобраться? Тщательно в небольшой публикации не получится, хотя бы напомнить то, что пытался сделать Пашков, в чем его обвиняют, и попробовать понять воеводу. Лучше с помощью исследования историка Кирилла Кожурина, старообрядца, не скрывающего симпатий к Аввакуму.

К. Кожурин: «Задачей экспедиции было покорение земель, лежащих на Амуре, и окончательное установление там русского владычества… С этой целью еще с 1652 года готовился экспедиционный корпус в составе трех тысяч человек под командованием окольничего князя И. И. Лобанова-Ростовского. Однако после начала Русско-польской войны 1654−1667 годов… Россия не могла распылять свои основные силы, а потому вся тяжесть организации предстоящей Даурской экспедиции легла на плечи Сибирской администрации…» (1).

Историк не распространяется о подготовке экспедиции за счет местных ресурсов, хотя недостаток денег, хлеба, людей, пороха, второсортный боевой состав, низкая дисциплина предопределили ее исход. На воеводу пала двойная задача — не только заниматься походом, боями, дипломатией и снабжением, но и сколачивать случайных людей в отряд любыми способами. Из царской грамоты, которую Кожурин также почему-то не приводит, известны скудные ресурсы, выделенные Пашкову: «…Послать туда с ним 300 сибирских служивых людей разных городов, пятьдесят пуд пороху, сто пудов свинцу, сто ведер вина, восемьдесят четвертей ржаной муки енисейской пахоты, десять четвертей крупы и столько же толокна, кроме того, выписку из таможенных книг, как образец для ясачного сбора, да для перевозки их суда, изготовленные для даурской службы, на чем бы можно было им поднять запасы». На 300 человек, идущих в земли, отстоящие по прямой линии на 3500 километров, выдали 100 четвертей зерновых — по 10 килограммов на человека! А Пашков взял с собой не 300, а 600 человек.

Пашкову «…предписывалось поставить в Даурской земле, на устье реки Урки (притоке Амура), либо на Албазинском или Гойгударовом городищах, новый острог… В остроге следовало возвести церковь во имя Вознесения Господня… «к тем трем престолам указали есмя послати из Тобольска антиминсы да черного попа и белого дьякона, да с Лены послати протопопа Аввакума» (2).

Загадочно желание Москвы послать с Пашковым Аввакума. Шел 1655 год — Никон, заклятый враг Аввакума, еще патриарх. Отправляя Аввакума на край земли, кто-то в Москве пытался остановить поток протопоповых обвинений — влияние Никона уже слабело. Пытались избавиться физически или спасали от расправы никонианцев? Сам Аввакум считал, что Пашкову «с Москвы от Никона велели меня мучить», но воевода за шесть лет мог устранить протопопа так, что и следов бы не осталось. Раз этого не произошло, то и не планировалось.

Экспедиция в «смертные земли»

К. Кожурин: «18 июля 1656 года на сорока дощаниках экспедиция Пашкова отправилась в путь. На борту было не менее 500 человек: 420 казаков, поп и дьякон из Тобольска, семейство протопопа Аввакума и не менее семидесяти душ домочадцев и дворовых людей самого воеводы». Флотилия Пашкова преодолела Байкал и вошла в устье Селенги, поднявшись до реки Хилка. Добравшись до озера Иргень, поставили Иргенский острог. «Из-за измены толмача в начале зимы началось восстание таргачинских и баргутских «мужиков», в результате которого погибли десять ясачных сборщиков. На подавление мятежа был послан сын Пашкова Еремей с 260 казаками на конях, на лыжах и на нартах. Однако захватив в плен 40 человек и 500 лошадей, отряд Еремея Пашкова так и не достиг Баргутской и Таргачинской земель из-за дальности расстояния» (3). Отряд шел по чертежу Бекетова, точных расстояний не знали. Дальность похода ограничивалась не расстоянием, а продовольствием, которого оставалось мало.

К. Кожурин: «В конце зимы 1658 года отряд Пашкова, оставив в Иргенском остроге 20 казаков, отправился в дальнейший путь. По Иргенскому волоку вышли на реку Ингоду. Здесь стали рубить лес и делать заготовки для Нерчинского и Даурского острогов. «Для первого сделали четыре башни и все острожные стены, а для второго — восемь башен, в том числе две проезжих, и двести саженей острожных бревен на четыре стены. Заготовили также лес на избы и на церковные строения» (4).

Пашков применил метод сборно-разборных конструкций, позволяющий ставить острог моментально — без риска нападения на стройку. Ранее он применялся только при строительстве базы штурма Казани — Свияжского острога.

К. Кожурин: «С началом навигации все бревна сбили в 170 плотов, на них погрузили лошадей и имущество, и двинулись дальше, вниз по реке. Водный путь занял три недели. Не хватало людей, плоты часто разбивало на мелководье… начался голод» (5). Как не вспомнить, сколько по царской грамоте полагалось зерна отряду Пашкова!

В июне 1658 года достигли устья реки Нерчи, поставили Нерчинский острог.

«Вспахали и засеяли ячменем 50 десятин земли, еще 70 десятин подготовили под озимую рожь. Были сысканы и посажены в тюрьму тунгусы, разорившие и уничтожившие прежние Иргенский и Шилкский остроги. Пашков приказал их для острастки повесить на глазах местных ясачных людей. …к концу июля 1658 года умерло 47 человек, 53 лежали при смерти. Летом 1658 года удалось собрать немалый урожай зерновых. Это позволило пережить еще одну суровую зиму 1658−1659 годов… Весной 1659 года планы Пашкова изменились: понимая, что ему уже не удастся построить острог на Амуре, он послал часть своих служивых людей вверх по Ингоде… поставили небольшой Телембинский острог…» (6).

Историк фиксирует, что Пашков не справился с задачей — устройством острога на Амуре — по причинам, описанным Аввакумом. Но планы изменились по другим обстоятельствам — Пашков вел отряд на соединение с бывшим войском Ерофея Хабарова, возглавляемым Онуфрием Степановым, и мог достигнуть цели, лишь усилившись его людьми. 30 июня 1658 года на р. Сунгари О. Степанов потерпел сокрушительное поражение от превосходящих сил маньчжуров, 220 человек из 360 были убиты, а Степанов попал в плен и был казнен. Трагизм ситуации в том, что отряд Пашкова только бы усугубил голод, который косил и людей Степанова. Об этом историк К. Кожурин не пишет, «даурский зверь» не должен быть неудачником по собственному самодурству.

«Едва пережив еще одну голодную зиму, Пашков принимает решение оставить в Нерчинском остроге небольшой гарнизон во главе с А. Васильевым и в начале весны 1660 года выдвигается с остатками своего полка обратно на озеро Иргень. В августе 1661 года в Иргенский острог пришли с Амура 17 человек казаков во главе с Абрамом Парфеновым и стали проситься в государеву службу. …испытывая недостаток в людях Пашков принял их… в августе 1661 года воевода Пашков послал из Иргенского острога 72 служилых человека и 20 тунгусов во главе со своим сыном Еремеем на «великого государя непослушников на Тунгусские улусы в поход». 4 сентября, когда его отряд стоял на Ингоде, принятые Пашковым на службу казаки ночью украли у него и у служивых людей оружие и хлебные запасы и бежали. Изменники спустились на плотах вниз по реке Ингоде и Шилке до Нерчинского острога. Здесь они захватили казенные струги и пытались овладеть острогом, желая заполучить свинец и порох. …Однако оставшимся казакам во главе с пятидесятником А. Васильевым удалось отстоять крепость…» (7).

Кожухов снова пишет об ошибке Пашкова — принял 17 скрытых мятежников, хотя казаки были остатками отряда О. Степанова, и не взять их было бы странно. Все посланные с Еремеем казаки погибли от «мунгальских людей», а сам он спасся только чудом…

Начальники, понимая, что с этими силами Пашков ничего не сможет больше сделать, вдруг вспомнили о его замене. 12 мая 1662 года сын боярский Толбузин, назначенный нерчинским воеводой вместо Пашкова, принял три острога — Нерчинский, Иргенский и Телембинский, а также остатки пашковского полка в 72 человека.

Итог экспедиции — пройдено около 10 000 километров, обновлена линия острогов в направлении от Байкала к Амуру. Подавлен тлеющий мятеж, уничтоживший старые Иргенский и Шилкский остроги. Не получилось поставить острог на Амуре. Поход на тунгусских бунтовщиков провалился. Отряд Пашкова уменьшился до критических размеров, но основанные остроги не оставил. В «сухом остатке» получается закрепление границ Московского царства на тысячи километров юго-восточнее Байкала. Бегство русских из Забайкалья после гибели войска О. Степанова удалось остановить. Сравним результаты с походом Ермака — они сопоставимы при сопоставимых потерях. Неудачи экспедиции Пашкова были предопределены заранее — огромные задачи при несоразмерно малых ресурсах.

Протопоп обвиняет

Наиболее страшные обвинения в адрес воеводы Аввакумом и архиепископом Симеоном.

Обвинения Афанасия Пашкова протопопом Аввакумом.

На Большой Тунгуске Афанасий Пашков отправил назад двух старушек, собиравшихся постричься в монастырь, — мол, идите выходите замуж. История со старушками связана с крайней нуждой в Сибири на женщин для ведения хозяйства. Аввакум заступился, и воевода пригрозил отправить его берегом. В ответ Аввакум написал воеводе письмо по образу заклятия от дьявола: «Человече! Убойся Бога, седящаго на херувимах, и призирающего в бездны…» (8). Пашков понял намек, разгневался, ударил Аввакума плашмя чеканом и 72 раза кнутом. Конфликт администратора и священника неразрешим до времен А. Баранова и Русско-Американской компании. Неизменно побеждали администраторы, заступиться за богомолок протопоп был обязан, а вот писание заклятия от дьявола — провокация. С этого момента личные отношения военного лидера и духовного авторитета стали необратимо враждебными. Пашков получил противника, имеющего выход на царя и влияние на казаков. Пашков это понимал и боролся — пытался изолировать Аввакума, запрещал людям наниматься ему во служение, отселял семью протопопа за ограду лагеря.

Пашков «при смерти их (казаков — прим. автора) причащать мне не давал и пречисты тайны у меня отнял и держал у себя в коробке» (9). В отряде было два попа и протопоп. Забрав у него святые дары, Пашков не лишал казаков причастия, а отстранял Аввакума от служения, как бы переводил в разряд ссыльных. Впоследствии, по мере ухудшения ситуации, воевода возвратил Аввакуму «пречисты тайны».

«…Осмь человек, свою казацкую лошадь съели, и он их, пытав, в тюрьме уморил…» (10). Если бы казаки съели всех лошадей, то радиус действий отряда сократился в несколько раз, да и кто бы потащил обоз? Нет ли здесь превышения полномочий — вопрос следствия, которое не проводилось.

«Да приходили в Нерчинский острог из Енисейска служивые люди… с грамотами государевыми… И он, Афонасей, для вести, чтоб про него на Руси неведомо было, не отпустил их назад и уморил в дощенике…» (11). «Уморил ли» и почему, показало бы следствие. Мотив Пашкова понятен — от таких же посланцев архиепископ Симеон Тобольский получил компромат на воеводу для царя, на основании которого его отстранили. К счастью, кто-то наверху догадался, отставив воеводу на бумаге, не делать этого фактически до окончания экспедиции, иначе шансы на выживание отряда резко бы снизились.

Пашков запрещал голодающим казакам отлучаться на промыслы. «С весны по одному мешку солода дано на десять человек на все лето… никуды на промысл не ходи… Все люди с голоду поморил, никуды не отпускал промышлять… траву и корения копали… иное кобылятины Бог даст, и кости находили пораженных от волков зверей… Да он же, Афонасей, живучи в даурской земле, служивых государевых людей не отпущаючи на промысл, чем им бедным питаться… А которые не претерпев гладу ходили промышлять нужныя пищи, и он, Афонасей, их пытал, бил кнутьем и ребра ломал…» (12).

Правда, сам же Аввакум и отвечает, почему воевода запретил промыслы: «…На мое место наши люди промышлять приехали. И на них нападоша варвары и всех иссекоша и побиша». Близок был момент, когда никакие опасности в тайге не пугали разбегающихся казаков, что грозило гибелью всего отряда. Возврат инородцев решался через их родственников — аманатов, заложников. Но какие у казака родственники… Жертвуя частью, нужно было сохранять отряд.

Пашков обращался к колдуну перед походом сына на тунгусов: «…Заставил инозема шаманить, сиречь гадать: удастся ли ся им и с победой ли вернутся домой?» (13). Обращение к астрологам было модным у военачальников тысячи лет. Но это не тот случай — в составе отряда в поход шли 20 тунгусов, и воодушевить их можно было только удачным гаданием.

А вот противодействие Аввакума напоминают измену: «Во хлевине своей кричал воплем ко Господу: «Послушай мене, Боже. Послушай мене, Царю Небесный… да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им всем там устроиши сем, приложи им зла, Господи, приложи, и погибели им наведи, да не сбудется пророчество дьявольское!» И много тово наговорено…» (14). После гибели еремеева отряда Пашков собрался вести по Аввакуму следствие, да возвращение сына остановило. Авввакум: «Старший возвел очи свои на меня… — слово в слово медведь морской белой, жива бы меня проглотил, вздохня, говорит: «Так-то ты делаешь? Людей тех погубил столько?» (15).

Пашков «переморил болши пятисот человек голодной смертию» (16). Арифметика Аввакума не сходится. Ранее он сам пишет: «Людей с ним (Пашковым — прим. автора) было 6 сот человек» (17). При передаче дел новому Даурскому воеводе в трех острогах состояло 75 человек. Как минимум 72 погибли в походе Еремея Пашкова. Наверное, были погибшие и в других столкновениях. После отставки Пашков с «многочисленным семейством и челядью» уехал на Русь, 17 человек уехали с Аввакумом. Сколько-то сбежали, сколько-то скончались от болезней и были казнены. 500 человек «переморенных» голодом никак не получаются. Не к тому, что мало, а к тому, что следствия не было.

Обвинения Пашкова архиепископом Тобольским Симеоном: «А в Дауры, государь, к Офонасею Пашкову попов и дьяконов послать не смею, потому что он нравом озорник великой. Послан был ис Тоболска на Лену к церкве Божии служить поп Ияков… То он, Афонасий Пашков, зазвал того Иякова попа к себе на судно и бил ево на смерть своими руками. И он, поп Ияков, от ево, Афонасьевых побои, лежал недель с шесть при смерти, одва ожил» (18).

Непонятная ситуация. Она станет яснее из деятельности воеводы енисейского периода?

К. Кожурин: «И в период своего енисейского воеводства, и в период подготовки к Даурской экспедиции он не давал пощады никому: «Старинных съезжей избы подьячих бил и мучил… и на пытках пытал»; «человека своего без государеву указу казнил»; сына боярского Еремея Толстого более пяти месяцев «держал в железах и на правеже» и «вымучил на нем и на жене его денег со своими потаковщики» более 5 тысяч рублей и 4 амбара хлеба» (19). Вспомним, как скупо снабжался Даурский поход, и станет ясно, на что собирал деньги воевода.

Без суда и следствия

Поставив выполнение царской воли превыше всего, Пашков не гнушался ни «правежом», ни спекуляцией. С помощью спекуляции он снарядил отряд Бекетова в Даурскую землю в 1650—1651 годах. В 1652 г. Пашков отправил туда отряд, а необходимые деньги для выдачи жалования вперед — за 1653 и 1654 гг. — воевода добыл, продав 400 ведер «горячего вина» енисейским кабакам не по три рубля за ведро, как велел Сибирский приказ, а по шесть.

Но верность царю не гарантировала царской милости. Окажись челобитные Симеона и Аввакума в руках патриарха Никона — вряд ли он, замещающий царя в отлучках, прислушался к их словам. И после новой мезенской ссылки Аввакума 1664 года, попади челобитные в Сибирский приказ, — вряд ли они были бы приняты. Но Пашкову не повезло — он попал межу периодами ссылок Аввакума. Никон попал в опалу, и в окружении царя искали союзников среди обиженных патриархом.

Не обошли стороной и Аввакума: «Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил… И я сопротив руку ево поцеловав и пожал… Велел поставить на монастырском подворье в Кремли и, в походы мимо двора моего ходя, кланялся часто со мною низенько таки, а сам говорит: «Благослови-де меня, и помолися обо мне»… А се посулили мне… сесть на Печатном дворе книги править…» (20).

Месть протопопа или покаяние?

Очевидно, Аввакум в этот момент и «замолвил словечко» о Пашкове: «Постриг я его и посхимил, в Москву приехав: царь мне его головою выдал, Бог так изволил… Давал мне в Москве он и денег много, да я не взял: «Мне, — говорю, — спасение твое только надобно, а не деньги; постригись… Видит он беду неминучую — прислал ко мне со слезами. Я к нему на двор пришел, и он пал передо мною, говорит: «Волен Бог, да и ты надо мною». Я, простив его, с чернецами чудовскими постриг его и посхимил. А Бог ему и еще трудов прибавил, потому как докуки моей об нем ко Христу было, чтобы он его себе присвоил: рука и нога у него отсохли, в Чудове из кельи не выходит. Да любо мне сильно, чтоб его Бог Царствия Небесного сподобил…» (21).

Боярам, все еще надеявшимся на примирение Аввакума с церковной реформой, удобнее оказалось не расследование пашковской деятельности, а бессудное удовлетворение обвинений протопопа.

Пашковы и Аввакум

Афанасий Филиппович Пашков, бывший Кеврольский, Енисейский, Даурский воевода, скончался от паралича в 1664 году. Его жена Фекла, также принявшая постриг под именем Феофания, в 1673—1685 годах была настоятельницей Вознесенского монастыря в Кремле. Еремей Пашков после Даурского похода служил воеводой в Тамбове, Козлове, Белгороде, Киеве, Чебоксарах. Протопоп Аввакум — из Мезенской ссылки приведен на Москву в 1666 году, где его снова пытались уговорить на соборе, собравшемся для суда над Никоном, но безуспешно. Последовала ссылка в Пустозерск, где 14 лет просидел в срубе на воде и хлебе. За рассылку грамот и посланий, поносящих царя и патриарха Иоакима, сожжен в апреле 1682 года.

Примечания: