Почему Владимир Путин не слушает советы Сергея Глазьева

Недавно Сергей Глазьев перестал быть советником президента по экономическим вопросам и стал свободным учёным. После своей отставки он издал авторский доклад Изборскому клубу, в котором предельно детально изложил свой диагноз состояния дел в экономике и обществе и привёл наиболее подробные и детальные рекомендации по выходу из положения, которое считает крайне опасным и требующим активных действий.

Любой доклад Глазьева — это всегда событие, которое порождает волну комментариев, споров и ожесточённых баталий. Не стал исключением и этот доклад. Дискуссия уже начала разворачиваться. Поэтому стоит внимательно присмотреться к тому, что рекомендует академик.

В докладе прежде всего бросается в глаза то отчаянье, с которым Глазьев пишет о происходящем в стране, особенно по поводу отсутствия энергичных мер власти по выводу страны из состояния экономического спада и идеологического кризиса. Глазьев требует более решительных и радикальных шагов по преодолению кризиса, и эта решительность импонирует огромному числу патриотов, не принимающих логику постепенных преобразований, считая это топтанием на месте и потерей времени, которого нет. Глазьев очень переживает невозможность повлиять на происходящее и пытается в корректной форме донести свои опасения до общественности.

Патриотическая и консервативная антилиберальная общественность внимательно прислушивается к Глазьеву и так или иначе кладёт его тезисы в основание своей консолидированной позиции, которую предъявляет действующей власти в качестве условия для политической поддержки. А поскольку по мере продолжения и углубления конфликта с Западом антилиберальный фронт в России ширится, то Глазьев становится одним из идеологов широкой антиглобалистской оппозиции, приближаясь в чём-то к теориям знаменитого теоретика протекционизма и опоры на собственные силы Фридриха Листа, одного из ярких критиков классической школы политэкономии.

Доклад Глазьева очень обширен, но в нём есть некоторые особенно яркие тезисы, рассматривая которые, можно понять, почему же власть, и прежде всего — президент России Владимир Путин, не взяла за основу своего курса предложения академика. Это очень серьёзный вопрос, оставить без рассмотрения который означает покинуть дискуссионную площадку без боя, оставив её дешёвым популистам и лукавым демагогам как либерального, так и консервативно-патриотического толка.

Либералы третируют Глазьева как экономического безумца, а патриоты превозносят как пострадавшего за правду и потому отверженного пророка, которого власть гонит из-за корыстных классовых инстинктов. Разумеется, ни то, ни другое не является правдой — Глазьев прежде всего учёный. И поскольку он экономист, то и мир он видит глазами экономиста. И это нормально, было бы странно, если бы он видел мир как-то иначе.

Однако, при всей безупречности поставленного стране диагноза и аналитической точности формулировок, высочайшем уровне абстрактного мышления и обобщения, экономический детерминизм загоняет Глазьева в прокрустово ложе формальной логики. Глазьев — математик-экономист, и потому он видит то, что есть, видит ошибку и видит путь к исправлению ошибки. И всё, что отклоняется от этого пути, приносит Глазьеву буквально физические страдания. Так страдает учёный, видя, что общество не слышит и не понимает его предупреждений.

Оценка Глазьева предыдущих исторических периодов России убийственно точна. Он прекрасно вскрывает причины краха СССР. Приведённая им система контуров, на которых зиждется российская традиционная государственность, предельно интересна. Это идеологический контур, политический, нормативный (законы, указы), экономический и семейно-родовой. Глазьев говорит, что когда разрушен контур идеологический, то рушатся все прочие, и даже семейно-родовой уже не может удержать личность от деградации и срыва в архаику. Люди дичают. Пример Украины показывает нам всю справедливость глазьевских оценок.

Далее Глазьев предельно точно описывает механизм заражения национальной элиты извне антинациональными доктринами и процесс подготовки второго эшелона пятой колоны, которая приходит на смену первому поколению реформаторов. Агенты влияния доминирующей идеологии формируются в растущую прослойку, разрушающую все контуры общества — от идеологического до экономического. Торжество этой либеральной группы Глазьев видит в 13-й статье Конституции: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Глазьев утверждает, что «для России значение этой статьи аналогично статье японской конституции о запрете иметь Вооружённые силы». И надо сказать, тут он абсолютно прав.

Прав Глазьев и в тех оценках, которые он даёт современному капитализму и перспективам нового мирохозяйственного уклада. Всё вышеперечисленное не оставляет повода для разногласий с автором. Возникает недоумение — с чем же не согласен президент? А если согласен — почему принимает не программу Глазьева, а приближает к себе Кудрина?

Первые сомнения возникают не в констатирующей части программы Глазьева, а в проектной. У всех теоретиков все констатации всегда бесспорны, спорны лишь предложения, из этих констатаций вытекающие. Глазьев, по сути, предлагает авантюрную революцию. И это — та главная причина, по которой Путин отвергает предложения Глазьева.

Когда Глазьев остаётся в поле фундаментальной науки, он безупречен, но, когда он приходит в поле прикладной политики, вот тут возникает чувство опасности. Именно это и останавливает Путина, а не приписываемая ему нерешительность или мифическая классовая солидарность с олигархатом. Путин ни с кем не солидарен — он слишком вне прочих социальных групп. Он ни в чём с ними не совпадает, не имеет сходных классовых и групповых аналогий. Верховный правитель всегда уникально одинок в силу своей властной позиции. Он вне групп и над ними. И единственное, чего он опасается, — это возрастания конфликтности из-за политически ошибочных решений. Утраты контроля над управлением.

Если Глазьев смотрит на политику как экономист, Путин смотрит на неё как конфликтолог. В отличие от Глазьева, Путин знает: государства рушатся не от того, что в них есть экономические трудности или государственные изменники. Это всегда есть во все времена во всех государствах — от древних времён до наших дней. Государства рушатся тогда, когда степень конфликтности в них превышает определенную черту, ту, за которой верховная власть утрачивает способность управлять.

Именно за этой чертой и начинается революция, в которой гибнет всякое государство, и на смену ему через кровь и потери приходят новые государственные образования, остающиеся уже на века. Мудрость политика как раз в том и заключается, чтобы не попасть под искушение обаяния стройных теорий советников, за которыми стоит угроза утраты согласованности управления.

Вот что предлагает Глазьев.

1. Вывод госактивов (Резервный фонд, Фонд национального благосостояния, резервы Банка России) из обязательств стран, осуществляющих против России гибридную агрессию, с переводом их в политически нейтральные инструменты, прежде всего, в золото, а также в обязательства стран БРИКС.

Вы не насторожитесь, когда вам предложат перевести национальные резервы в ценные бумаги Бразилии, Индии или Южной Африки? Что, эти страны — экономические гиганты, их экономики — уже полностью свободны от влияния США? И нам стоит вложить свои резервы в их облигации, это действительно лучше и безопаснее, чем вложить их в американские долговые бумаги? А если никуда не вложить, то согласиться с потерями от инфляции, которые никогда никто не компенсирует? Если оба решения плохи, то зачем предлагать одно плохое взамен другого плохого? Где тут выгода? Почему не оценены опасности?

2. Преобразование Резервного фонда в Бюджет развития, средства которого должны тратиться на стимулирование инвестиций в перспективные направления роста экономики путем фондирования институтов развития, облигаций государственных корпораций, инфраструктурных облигаций.

Что значит «тратиться на стимулирование инвестиций»? Вывести валюту на биржу и продать за рубли, которые заплатить внутренним производителям в рамках госзаказа? А что будет с курсом и как это скажется на ценах? Купить за валюту технологии на Западе? А кто их нам сейчас продаст? И главное даже не в этом — ну, купили, сделали что-то. Где спрос на новую продукцию? Где рынки? Почему не оценены риски такого предложения?

3. Прекращение импорта за государственные средства (бюджета и средства госкомпаний) любой продукции, аналоги которой производятся в России, включая импорт самолётов, автомобилей, лекарственных препаратов, напитков, мебели и пр.

Очень красивый тезис. Но именно импорт не только создает конкуренцию, но и завозит более высокие технологии и стандарты производства и сервиса. В СССР производились аналоги зарубежных автомобилей в виде отечественного автопрома — и что? Помогло? Стали наши автомобили лучшими в мире, а наши покупатели стали любителями отечественного? Не этот ли путь лёг в основу того, что выше Сергей Юрьевич описал как крах идеологического контура, за которым развалились все прочие? И этот смертельный номер нам теперь предлагают повторить на «бис»? Не потому ли Владимир Путин испытывает сомнения, когда ему предлагают такие советы? Я не академик, но я бы тоже усомнился. Просто потому, что я не вижу, где здесь выигрыш, но чётко вижу, какие тут проблемы. Понятно, что президент видит их намного яснее.

4. Запрет на привлечение новых средств российских физических и юридических лиц российским банкам, являющимся дочерними подразделениями американских и европейских банков, — исходя из интересов национальной безопасности и на время действия санкций.

Неразумное с политической точки зрения решение. И именно исходя из интересов национальной безопасности. Их коммерсанты у нас — это наши агенты у них. Дочерние структуры иностранных банков — это не только представители Запада в нашей экономике. Это ещё и наши адвокаты. Они здесь прибыль получают и не хотят терять условия её получения. Пусть как лоббисты они относительно слабы — нам предлагают вовсе их лишиться? Ничего лучше, чем что-то? Конкретно — в чём состоит выгода России от запрета деятельности Райффайзенбанка? Чтобы никто никого не зарезал, давайте вообще выбросим из дома все ножи?

5. Деофшоризация российского бизнеса путём реализации комплексной системы мер (введение статуса национальной корпорации, прекращение взаимоотношений государства и госсектора с офшорами, введение ограничения их допуска в чувствительные сектора российского рынка).

Никаких возражений. Полностью «за».

6. Прекращение, во избежание стимулирования вывоза капитала и валютных спекуляций, приёма иностранных ценных бумаг и иностранных активов российских банков в качестве обеспечения ломбардных и иных кредитов ЦБ.

Почему надо запретить ЦБ принимать в залог ценные бумаги иностранных фирм, принадлежащие российским банкам? Они что — ущербные с точки зрения обеспечения займа? А если они высоколиквидные? «Во избежание стимулирования вывоза капитала и валютных спекуляций»? Ну, давайте вообще деньги запретим, — тогда никаких спекуляций точно не будет. Перейдём к натуральному обмену. Станет Глазьев хлеб покупать в обмен на научные статьи. Но ведь сам Сергей Юрьевич выше говорил, что скатывание в архаику — это плохо.

А устранение из оборота инструмента по причине, лежащей вне сферы мотива применения самого инструмента, — это не архаика? Глазьев серьёзно уверен, что вывоз капитала происходит лишь потому, что существуют механизмы оформления такого вывоза? Ветер дует, потому что деревья качаются? Уберём механизмы — и вывоз исчезнет? В СССР вон никаких инструментов не было. Это помогло удержать предприятия и граждан от мотива покупки и вывоза валюты любыми путями? Может, как-то иначе попытаться бороться с вывозом капитала? Может, через интерес попробовать? Не надёжнее ли это, чем путь запретов?

Далее нет смысла продолжать перечислять все предложения академика Глазьева. Их очень много, и все они требуют серьёзного разговора. Их можно прочитать самому и составить собственное мнение об их обоснованности. Там есть и вполне резонные предложения, есть и спорные, есть и вызывающие сомнения. Прежде всего по причине неучёта таких побочных действий, как скачок политической конфликтности в обществе и неочевидность выгоды предлагаемых мер.

Ясно одно — такие рекомендации требуют очень серьёзной доработки и оценки. Их можно выносить в публичное поле, но кто будут эксперты? Апелляция к профанному сообществу — это популизм: профессионально и всесторонне оценить риски смогут далеко не все, а вот взбудоражить общество химерой легко достижимого счастья, стоит лишь проявить решительность, можно легко. Доклад Глазьева очень напоминает прокламацию и очень не похож на научное исследование.

Нельзя скатываться от академизма в пропаганду. Академизм всесторонен, беспристрастен и объективен, пропаганда однобока, пристрастна и субъективна. Сочетание академизма и пропаганды всегда идёт в ущерб академизму. Научный уровень падает. И я вполне понимаю сомнения Владимира Путина, когда он читает такие рекомендации академика Сергея Глазьева. Просто за этими рекомендациями ясно читается неочевидность последствий, непросчитанность рисков, непроработанность блокирования негативных последствий и отсутствие перечня таких последствий. Ставить над Россией ещё один эксперимент с неочевидными последствиями Путин уже не решается. И совершенно правильно делает.