Падение СССР: «Народ в ужасе молчит… Народ безмолвствует»

Когда спрашиваешь людей старшего поколения о 90-х годах, падении СССР и всех последствиях, которые последовали (и, как ясно задним умом, не могли не последовать), то в ответ получаешь сетования по поводу того, что «обманули», «искусили», «не послушали голос народа» (во время референдума о Союзе) и пр. В оформленном виде это легко выливается в теорию, что «ЦРУ развалило» или «Горбачев предал» — т. е. в признание некоего поражения в противостоянии с Западом, т. е. в «Холодной войне».

И действительно: раздел территории, экономическая разруха, декоммунизация и элитно-интеллигентская русофобия, материальная и духовная зависимость… Миллионы людей оказались на территории враждебных им государств, в позиции унтерменшей («не граждан») или бросовой рабочей силы, почти рабов… Все это до боли напоминает последствия капитуляции. Внешняя политика СССР задолго до поражения просто требует проведения аналогии с Карфагеном, чьи элиты, чтобы не начинать новый раунд войны с Римом, решили пойти на римские «мирные» условия: сжечь флот и уничтожить все оружие. После чего Рим, естественно, потребовал срыть сам город Карфаген и перевезти его жителей в пустыню, т. е. на верную гибель… С той лишь разницей, что Карфаген после этого еще сопротивлялся, а СССР все-таки «срыли».

Но что же это была за война такая — «Холодная»? Где карты ее боевых действий, солдаты и генералы, локальные победы и поражения? Где этот главный прорыв, нанесший нам поражение? А следовательно — как взять в ней реванш, или, хотя бы, не допустить нового проигрыша, на этот раз — фатального?

От этих вопросов легко отделаться словами про «неклассические войны»: мол, шла пропаганда, засылались агенты, всему СССР «промыли мозги» тем, как хорошо живется на Западе… А вот советские лидеры, советские интеллигенты и советские граждане этого почему-то не поняли, не заметили, и свой разум от рекламы «Кока-колы» не уберегли, а потому страну сдали — если не активным предательством, так пассивным бездействием. Ведь чем характеризуются все воспоминания о 90-х? Кашей в головах! Люди жили как будто во сне: смотрели — и не видели, хотели защитить — и не могли разобраться кто прав, верили всем на слово (даже Ельцину, в котором «пьяницу» и вообще нехорошего человека смогли раскрыть лишь спустя несколько лет!) и т.д.

Конечно, «неклассические войны», «гуманитарные технологии», агитация и пропаганда — было все, и сейчас по этому поводу можно даже прочитать подробные внутренние документы какого-нибудь ЦРУ. Однако странно сетовать об этом наследникам большевиков, показавших чудеса внешней и внутренней пропаганды, политических войн, информационно-психологической войны против западного мира (например, на долгих переговорах в Брест-Литовске, построенных почти как шоу), идеологической и философской борьбы (кто мог переспорить Маркса или Ленина?). Вся эта «неклассика» была «коньком» именно «левых», именно коммунистов, всегда находившихся в меньшинстве и побеждавших только за счет перевода противостояния в какие-то непривычные для буржуазии и аристократии плоскости. Туда, где работал главный их «козырь» — правда. Именно в истории русских революций мы видим, как полки раз за разом сдаются без боя — и даже переходят на сторону «врага».

Война, начавшаяся отнюдь не 5 марта 1946 года, с речи Черчилля, а гораздо раньше — в 1917-ом, была войной двух миров, двух мироустройств, двух мировоззрений. Большевики, основатели СССР, обещали отнюдь не того же, что и «буржуазные», капиталистические партии, лишь в большем масштабе. Да, у них была своя (но, опять же, своя!) система распределения, но было и свое политическое устройство, свой вариант построения производства, своя философия, свой метод, своя линия развития культуры и искусства… Эйзенштейн совершил прорыв в театре и кино, возможный только в тогдашней России; и как бы западный кинематограф ни копировал изобретенный тогда инструментарий, Запад уже не снимет «Броненосец Потёмкин» — для этого нужна еще минимум одна революция.

Что же мы видим в годы после Второй мировой войны? Что осталось в СССР от «другого мира», от коммунистической системы? Да, было особое, советское устройство жизни. Сохранялась какая-никакая советская культура, хотя фильмы и музыка с каждым годом становились все слаще, все неопределеннее, и все лживее. Появились темы «золотой молодежи», бесцельности жизни после войны, преобладания (а не просто угрозы, как у Маяковского) мещанства и карьеризма… Появились даже «белые» фильмы, про березки и русскую нацию (белая ностальгия «Ошибки резидента»; Верещагин из «Белого солнца пустыни», движимый не какими-то идеями Сухова, которых нет, а симпатией к русскому Петрухе и пр.).

Все это сводилось к мещанству, оберегаемому добрым пастырем — партией-государством. Западные страны предложили свою модель того же самого: государство всеобщего благосостояния, социальное государство и т. п. Да, она была лишь вынужденной мерой перед лицом советской угрозы. Да, она была неидеальна. Но минусы заретушировали, а плюсы — в виде свободы, демократии, инициативы, жизни для себя, еще большего накала мещанства — раздули. Если СССР после Хрущева стремился к производству мяса и молока, то условные США уже были там — только с мерседесами, лоском и помпой. Разбивать западные иллюзии элита не спешила, но и народ — не очень-то хотел. Иначе бы не голосовал «да-да-нет-да» в пользу Ельцина, хотя все последствия его курса уже были налицо.

Где в социалистическом государстве был социализм? Даже сама его теория, марксизм, который лез, казалось бы, из всех щелей — в старшем поколении не знает никто, или почти никто. Сколько жителей России реально читали Маркса или Ленина? Можно винить партию в том, что она не давала его развивать — но читать-то классику она давала!

Где в Советском Союзе были Советы? Народ быстро оказался отчужден от всякой политической власти. Уже при жизни Сталина, в чье правление для этого было сделано очень много, вплоть до прямой отмены власти Советов (знаменитая конституция 1936 г., написанная по подобию западной парламентской демократии, в борьбе с которой ранее разгоняли Учредительные собрания и Рады) и снятия ограничений на обогащение членов партии (партмаксимум и пр.). Но и после его смерти, несмотря на всяческие «оттепели», это отчуждение лишь нарастало. Российское законодательство до сих пор дает много возможностей профсоюзам, коллективным договорам и т. п. — но где они уже во времена позднего СССР?

После смерти Ленина, партия, вместо того, чтобы передавать власть народу (и готовить народ к принятию власти, чем занимались пролеткульт, движение рабочих клубов, коммуны и пр., и пр.), сконцентрировало все управление на себе. Она сама стала государством. С другой стороны, народ (за некоторыми исключениями) с облегчением делегировал политические обязанности «компетентным людям». Дальше же произошло то, о чем предупреждали и Ленин, и Маркс: партия стала элитой, оторванной от народа, со своими собственными, элитными, интересами. Иными словами, она уже стала такой же капиталистически-мыслящей силой, как и любая западная элита.

Войны не выигрывают. Их проигрывают. Проиграл и СССР: его элита стала капиталистической по сути еще при Хрущеве, если не раньше, и лишь ждала возможности реально обогатиться. Она выстраивала отношения с Западом — бьющие по советскому народу и стране, но не по самой советской элите. Этим объясняется общая вялость в идеологической и иной войне СССР с капиталистическим окружением, а также блокирование всех устремлений иностранных компартий к резким перестановкам. Так или иначе, но должной поддержки не получили ни испанцы, ни французы, ни немцы, ни Латинская Америка (от Мексики — до Кубы), ни Китай. В этом же — причина того, что столько деятелей партии и советских спецслужб заранее вывезли богатства за рубеж, чтобы потом поучаствовать в приватизации. А также то, сколько партийных и спецслужбистских деятелей до сих пор стоят у власти в уже «декоммунизированных» странах.

Проигрыш в вопросе о власти повлек проигрыш во всем: идеологии, внешней политике, жизни. Но винить в этом элиту не корректно: получив возможность «мутировать», она просто сделала на открывшемся перед ней пути все, что от нее зависело.

Главный вопрос должен быть обращен к самому народу. Научила ли его чему-нибудь история? Понял ли он, что слова Интернационала (уж их-то, поди, все старшее поколение знает?) — «Никто не даст нам избавленья» — имеют конкретный, практический смысл? И что он, народ, собирается теперь делать: снова надеяться на добрые «высшие силы», которые вернут ему тихую советскую жизнь, но с айфонами и отдыхом в Турции? Или озаботиться политикой, сорганизовываться и брать судьбу страны в свои руки?

Проигрыш в «Холодной войне», как ни странно, не слишком-то зависел от самой «Холодной войны». Увидев слабость СССР, условные США, конечно, давили на все уязвимые точки. Но потребовалось самооскопление, а затем и самоубийство Советского Союза, чтобы Запад пришел — и забрал положенную ему награду. Так древние войны иногда заканчивались не из-за прямых военных поражений, а из-за эпидемии или предательства.

Как закончится новая «Холодная война», уже точно начатая после присоединения Крыма? Ответ очевиден: поражением России. Наши элиты — уже даже не советские, которых, может, что-то и сдерживало от немедленного предательства и развала страны. Сейчас же вопрос стоит только о деньгах и о господстве: когда давление на нашу страну станет достаточно сильным, даже самые «непримиримые» элитные противники Запада решат стать перебежчиками. Все основания для сепаратизма — давно созданы, все каналы для ухода за границу — давно построены.

Вопрос снова и снова решает народ. Как это было в последние годы СССР, когда народ стабильно выходил на улицу «против» и не выходил «за», а затем смиренно смотрел на то, как его погружают в небытие. Как это было в 1917-ом, когда, наоборот, организованные в Советы граждане убрали от власти все «буржуазные» партии, а затем отбили интервенцию с вкраплениями «белой армии».

Самое страшное поэтому — пророчество Пушкина, замаскированное под концовку «Бориса Годунова». У великого писателя Смута воцаряется после строк:

«Народ в ужасе молчит.

[Москалський:] «Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!»

Народ безмолвствует».

Если народ будет безмолвствовать и дальше, или же слепо ждать милости от «Доброго царя», — печальный конец российской истории предрешен. Наложится ли на это новая капитуляция в какой-нибудь новой «Холодной войне» или нет — вопрос десятый; если страна готова к развалу — она как-нибудь, да развалится. Только вот пусть никто теперь, в XXI веке, после опыта СССР, не снимает вины с народа. Народ может спастись лишь сам, своими руками. До его судьбы больше никому нет дела. И ударит народное безмолвствие не по кому-то там, а именно по самому народу. Как ни странно, но опыт проигрыша в «Холодной войне» — очередное свидетельство именно этому.