От WADA до Прибалтики: что есть «репутация Государства Российского»?

Всё ужесточающиеся нападки на Россию и рост реактивного патриотизма заставляют задуматься о словаре этого самого патриотизма. Для того, чтобы показать, почему это важно, приведу один пример. Как-то в эфире одного «новоросского» Интернет-ТВ ведущий обрушился на меня за слова о том, что «на Донбассе геноцида нет». Как это — нет?! Сколько крови пролито, сколько жизней потеряно, да как я вообще могу… Всё — правда, военных преступлений — масса. Но геноцида — нет. Поскольку Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него определяет, что «под геноцидом понимаются действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». А украинские бандиты уничтожают дончан и луганцев по политическому признаку — как восставших. Не по национальному. И не по религиозному. То есть состава преступления геноцида — нет. А вот ожидания того, что украинских карателей будут судить именно за геноцид — есть. И эти ожидания будут непременно, обязательно обмануты. А значит, что словарь конфликта, предложенный «новороссами», изначально с изъяном. Что досадно, потому что этой ошибки можно было легко избежать, сфокусировавшись на военных преступлениях.

Приведённый пример — частность, имеющая, однако, весьма неприятные и, главное, более существенные последствия. Апелляция к международным преступлениям уже давно превратилась в политический инструмент и, если придерживаться примера с геноцидом, то из уст политиков можно услышать про «культурный геноцид», «экологический геноцид», «экономический геноцид» и «геноцид мирного населения». И это только известные мне примеры. Понятно, что никого за эти «геноциды» судить не будут, и в результате сам институт международных преступлений девальвируется и превращается в политическую болтовню. И здесь у юристов и политиков с политологами… напряжённость.

Теперь — о патриотическом словаре. Любой конфликт начинается с выработки словаря этого конфликта. Понятно, что Россия не начинала этот конфликт, но он — есть. И с «той» стороны дело дошло уже до хэштега #russiansdidit. Россия же пока «сосредотачивается».

Вот, например, пресловутая WADA — один из наиболее известных акторов дискредитации России. Россия в ответ на творимые им гадости продумывает санкции в отношении функционеров этого агентства. И директор Института современного государственного развития Дмитрий Солонников назвал это «защитой чести и достоинства России».

Вот тут — стоп!

Потому что у Государства Российского ни чести, ни достоинства нет. Как, впрочем, и у любого другого государства, существующего вне формата «Государство — это я!». Честь и достоинство — человеческие качества, и только человеческие. Государство не может, как князь Игорь, пропеть со сцены «Спасу я честь свою и славу».

Наделение государства честью и достоинством — ошибка, которую можно и нужно вовремя исправить, и сразу по нескольким причинам. Первая — во избежание бессмысленных государственных вложений в «честь и достоинство». Вторая — введение для своего государства параметров чести и достоинства ставит вопрос о наличии этих качеств у других государств. А их — нет. Россия получается единственной честной и достойной, следующий логический шаг — Святая Русь. Особый путь. И он реально есть, только не в чести и достоинстве государства берёт своё начало…

Но без чести и достоинства — как? Как говорил Швейк, «никогда так не было, чтобы никак не было». Это не сложно: достаточно заменить «честь и достоинство» «репутацией», и я, будучи юристом, немедленно успокоюсь.

К теме репутации государств я подбирался давно и издалека, изначально столкнувшись с тем, что эстонские суды не умеют и не хотят уметь выносить решения по компенсации морального ущерба. А в делах о нарушениях прав человека часто иск о компенсации морального ущерба оказывается единственной формой защиты. Дошло до того, что вынужден был написать целую книгу об этом. Изучая в ходе работы над ней имеющуюся литературу, обнаружил, что одним из самых острых вопросов в этой сфере права является вопрос о том, возможно ли причинить моральный вред юридическому лицу.

Способна ли юридическая абстракция, каковым является юридическое лицо, на переживания? Конечно, нет. Но также очевидно, что репутации, «чести и достоинству» фирмы можно нанести урон, порой — непоправимый. Как тут быть?

Сейчас всё больше укореняется понимание того, что репутация — это не моральный, а материальный актив юридического лица. И первыми это открыли… бухгалтеры, которые столкнулись со следующей проблемой: почему при продаже стоимость фирмы иногда больше, чем стоимость её активов? Действительно: наверняка стоимость, например, Института проблем глобализации Михаила Делягина больше, чем суммарная стоимость столов, стульев, компьютеров и кофеварок. Куда записывать разницу? Вот как раз для этой разницы бухгалтеры и придумали графу «деловая репутация». Прижилось.

Можно ли определить стоимость деловой репутации фирмы без её продажи? Сложно. Лет пятнадцать назад одна екатеринбургская компания вроде как заявляла, что разработала соответствующую методику, но оказалась ли она рабочей — не знаю.

Репутация возникает и имеет смысл там, где существует множественность однотипных субъектов и, соответственно, конкуренция между ними. И здесь государства (и местные самоуправления), если мы примем их как публично-правовые юридические лица (в Эстонии так и есть), существенно отличаются от частно-правовых юридических лиц.

Нет сомнения в том, что во внешних отношениях государства, как однотипные субъекты, конкурируют друг с другом. Иногда — открыто, как, например, в борьбе за право провести Олимпийские игры, но чаще — неявно. Репутация государств имеет композитный характер и раскладывается на многочисленные составляющие, фиксируемые всевозможными рейтингами — рейтингом стран мира по уровню процветания, по уровню ВВП, кредитным рейтингом… Есть индекс политических прав и индекс гражданских свобод… И т.п. И наверняка решение WADA ударило по какому-то конкретному рейтингу России, а не по «чести и достоинству». А вот по какому именно рейтингу — не знаю, потому что знать это — дело как раз политологов, а не юристов.

Интересно, что во внутренних отношениях репутации у государства — нет. Поскольку нет конкуренции. Тут принципиально важно понимать разницу между «компетенцией», как набором прав и обязанностей, и «исключительной компетенцией». Если в городе несколько публичных школ, то среди них обязательно найдётся хоть одна «престижная», поскольку школы — однотипные субъекты и, хотят они того или нет, конкурируют друг с другом. Школы — компетентны. А вот местные самоуправления обладают исключительной компетенцией, и, если твой мэр вор и пропойца, то ты всё равно не пойдёшь решать свои вопросы к другому мэру. Потому что тот тебя просто не примет.

Все приведённые построения имеют совершенно практический смысл. Так, например, после «бронзовой ночи» в Таллине мне довелось вести судебный процесс тюремного охранника Максима Демидова, который был уволен личным приказом министра юстиции за участие в защите Бронзового солдата. Среди предъявляемых ему претензий была и такая: он-де «нанёс ущерб репутации всей тюремной системы». Развернув приведённую выше логику в суде, я показал, что «тюремная система в целом» не имеет репутации, поскольку обладает исключительной компетенцией и не конкурирует, например, с «системой водоснабжения и канализации в целом». Суд эти аргументы принял.

Понятно, что в данной отрасли ещё много неисследованного. Формально во внутренних отношениях государства действительно не обладают репутацией, но ведь отчего-то прибалты валят в Ирландию, а украинцы — в Прибалтику. Вряд ли кто-то из мигрантов среди причин своего отъезда назовёт «плохую репутацию» своего государства или сошлётся на какой-то рейтинг (их объективность и признание их результатов — тема для отдельного разговора), но в конечном итоге дело именно в них.

Так что моё настоятельное и, надеюсь, аргументированное предложение политикам и политологам — давайте вкладываться в репутацию, а не в «честь и достоинство» Государства Российского. Ибо репутация — материальна.